Ловец огней на звездном поле

– Ты по-прежнему не можешь успокоиться?

Я покачал головой:

– Нет.

– Не можешь или не хочешь? – настаивала она.

– Я должен. Хотя бы ради дяди Уилли.

Томми снова склонила голову мне на плечо и закрыла глаза.

– Ну а если то, что ты так хочешь узнать, тебе не понравится?

– По крайней мере, я буду знать правду.

– Иногда правда может убить.

После этого мы долго молчали, наконец я спросил:

– Так что ты хотела мне сказать?

– Это может подождать, – ответила Томми, не открывая глаз. Завозившись на бревне, она положила голову мне на колени, а я обнял ее за плечи, снял резинку, удерживавшую «конский хвост», и провел рукой по ее чуть влажным после душа волосам.

Вы когда-нибудь видели в цирке, как несколько безумцев носятся на мотоциклах внутри стального решетчатого шара? Обычно их бывает не меньше восьми, и каждую секунду они могут убить или покалечить друг друга.

Примерно то же самое творилось сейчас и у меня в голове.

Томми неожиданно села.

– Мне нужно кое-что сделать, – промолвила она и взяла меня за руку. – Поможешь?

– Нужно?

– Очень. И я хочу это сделать. – Свободной рукой она провела по костяшкам моих пальцев. Здесь, среди деревьев, ее глаза снова стали похожи на изумруды, и в их глубине, под туманом прошлого, сиял огонек, который напомнил мне прежнюю Томми.

– Ты поэтому вернулась?

Прошла, наверное, целая минута, прежде чем она ответила:

– В том числе…

Глава 6

Дядя стал кузнецом не по своей воле. Когда после тюрьмы он вернулся домой с Лорной, выбор у него был очень и очень ограниченным. Для большинства жителей Брансуика дядя по-прежнему был персоной нон-грата, поэтому он выбрал занятие, которое позволяло ему не только зарабатывать на жизнь, но и проводить как можно больше времени за пределами округа Глинн.

Тиллман Эллсуорт Макфарленд всегда подковывал своих лошадей сам. Это была нелегкая работа, но она научила его угадывать характер и особенности каждой. Дядя говорил, что помнит, как его отец зажимал ногу лошади между коленями и принимался расчищать стрелку или удалять гвозди. Прежде чем надеть на копыто новую подкову, Эллсуорт непременно подносил старую подкову к свету и внимательно рассматривал, пытаясь определить, была ли она удобной и в каких местах металл больше всего стерся. «Лошади умеют говорить, – любил повторять он. – И состояние старых подков – это громкий крик, который не услышит только слепой».

Дядя запомнил эти слова и, как мне кажется, довольно скоро научился «читать» не одних только лошадей.

Примерно в то же время, когда я это понял, меня заинтересовал контраст между дядей и его старшим братом Джеком. Помню, была середина лета. Стояла адская жара, и в миле над нашими головами описывали неспешные круги пять или шесть канюков, ловивших широкими крыльями потоки нагретого воздуха. Мы с Томми качались на качелях, которые были сделаны из подвешенной на веревках старой покрышки, а наши щеки были липкими от дынного сока. Стараясь раскачаться посильнее, мы тем не менее внимательно следили за тем, не подбирается ли к нам любимый дядин индюк Боб – существо абсолютно сумасшедшее и агрессивное.

Сам дядя только что приехал, расцеловал Лорну и нас (как и всегда после полного рабочего дня от него приятно пахло лошадьми, землей и честным трудовым потом) и как раз укладывал в прицеп инструменты, готовясь к завтрашней поездке на какую-то отдаленную ферму, когда на подъездной дорожке рядом с «Салли» припарковался дядя Джек. В те времена он разъезжал на новеньком темно-синем «Кадиллаке Эскалейд», носил шелковый костюм в тонкую полоску, брюки с отворотами, итальянские кожаные туфли и галстук от Армани. Манжеты его французской сорочки скрепляли золотые запонки. Два брата, городской герой и городской изгой – они были похожи друг на друга меньше, чем день и ночь.

Дядя жил на то, что удавалось заработать, и этого едва хватало нам на жизнь. В городе его считали мотом и транжирой – вроде библейского блудного сына, который так и не вернулся домой и к тому же ухитрился ограбить и собственную семью, и добрую половину жителей Брансуика в придачу. Правда, в конце концов дядя все-таки отправился в тюрьму, но неожиданное помилование, подписанное губернатором, почти не изменило отношения к нему большинства людей. Пока он оставался за решеткой, его уволили из банка и лесозаготовительной компании, лишили должности помощника церковного старосты, исключили из «Ротари»[28 - Клуб «Ротари» – отделение организации «Ротари интернэшнл». Ежегодно через такие клубы осуществляются до 30 тыс. общественно-полезных проектов.] и из загородного клуба. О том, чтобы вернуть ему после помилования хотя бы часть прежних привилегий, никто даже не задумался – в глазах земляков дядя все равно оставался вором.

Что касалось дяди Джека, то его социальный статус не претерпел никаких изменений. Как и прежде, он оставался уважаемым членом общества – президентом банка, директором лесозаготовительной компании «Сута форестс», старостой своего прихода и одним из членов-основателей окружного клуба «Ротари». И, разумеется, он был очень и очень состоятельным человеком.

К нам он приехал за Томми.

Томми постучала в нашу кухонную дверь позапрошлой ночью – часов в двенадцать или даже позже. Ей пришлось бежать в темноте через всю Суту, что для восьмилетней девочки было почти непосильным испытанием. Помню, как я наливал для нее горячую ванну и удивлялся. Пешком через всю Суту? Что может быть страшнее, чем пять миль темноты, молний и дождя?!.

Что случилось, я тогда не знал, но по лицу Томми было видно, что ей досталось. Ее волосы намокли и липли к лицу, на щеке алела царапина, ноги были по колено испачканы жидкой глиной, длинное фланелевое платье тоже было в грязи и разорвано, словно по пути она несколько раз падала. Несмотря на столь плачевный вид, расспрашивать ее никто не стал. Тетя Лорна выкупала Томми и накормила супом, а дядя уложил ее в мою постель. Мне он постелил на полу – на старом соломенном тюфяке, от которого пахло мышами. В ту ночь я почти не спал, все смотрел, как она вздрагивает, слушал, как она бормочет и вскрикивает во сне.

А утром к нам приехала полиция. Полицейские усадили Томми на веранде и начали задавать ей разные вопросы, много вопросов, но она ничего не отвечала – только смотрела на меня и молчала.

В тот же день утренняя газета опубликовала на первой полосе фотографию Питера – старшего брата Томми. Оказывается, он погиб в ту же ночь, когда она прибежала к нам. Наиболее вероятной причиной смерти газета называла несчастный случай в результате неосторожного обращения с оружием. Пуля попала ему в голову. В статье говорилось, что врачам пришлось накачать дядю Джека лекарствами, чтобы хоть немного успокоить. Все его коллеги и сотрудники банка в один голос утверждали, что горе Джека Макфарленда выглядело неподдельным и очень глубоким. «Безутешный отец» – это словосочетание повторялось в статье раза три или больше.

Ближе к вечеру Томми попросила позволения остаться у нас, и дядя очень быстро сколотил двухъярусную кровать. Он поставил ее в моей комнате, и в течение нескольких последующих лет Томми частенько спала на нижнем матрасе: случаи, когда ей приходилось ночевать в доме отца, можно было пересчитать по пальцам. До сих пор не знаю, усугубило ли это существовавшую между дядей и дядей Джеком напряженность или просто сделало ее более явной? Как бы там ни было, каждый раз, когда оба брата оказывались в одной и той же комнате, между ними разве что молнии не проскакивали. Наверное, Уилли и Джек Макфарленды предпочли бы и вовсе забыть о существовании друг друга – и забыть как можно скорее, однако то обстоятельство, что Томми проводила в нашем доме намного больше времени, чем в своем, вынудило их заключить временное перемирие. Или, по крайней мере, сделать вид, будто они его заключили.

Что касалось отношений дяди Джека и Томми, то кому-то могло даже показаться, будто отец просто идет навстречу желанию единственной дочери, которая не смогла жить в доме, где произошла столь страшная трагедия. На самом деле все было не так. Насколько я знаю, дядя Джек просто не мог удержать ее в четырех стенах, хотя и практически превратил свой особняк в тюрьму строгого режима. Несмотря ни на что, Томми все равно ускользала и возвращалась к нам: по какой-то причине она и дядя Джек были теперь как вода и масло, которые не смешиваются ни при каких обстоятельствах. Нет, они не враждовали в открытую, но держались друг с другом как чужие, что, учитывая мои собственные обстоятельства, не могло не казаться мне странным. В конце концов, думал я, после гибели брата Томми осталась единственным ребенком Джека Макфарленда, и теперь он был просто обязан любить свою дочь. Но, насколько я помню, он даже никогда особенно не ругался и не шумел, когда она в очередной раз сбегала к нам, хотя других детей у него не было – после того как дядя Джек развелся с матерью Томми и Питера, он женился еще четыре раза, но ему каким-то образом удалось избежать появления еще одного ребенка.

Впрочем, со временем мне стало казаться, будто я знаю, в чем дело. По мере того, как все новые и новые женщины становились женами дяди Джека (прежние подавали на развод, но дело каждый раз обходилось тихо, без скандала), дочь мешала ему все больше, так что он, наверное, просто забывал высказать свое неудовольствие, когда Томми жила у нас буквально неделями. Так ему было гораздо проще – например, не нужно было объяснять очередной претендентке, откуда взялась в доме маленькая девочка.

Я не знаю, бил ли дядя Джек Томми или нет. Сам я ни разу не видел никаких следов того, что называется нынче «жестоким обращением с ребенком». Да, он был очень сложным и скрытным человеком, но жестокость никогда не была ему свойственна. Тем не менее я очень внимательно следил, не появятся ли на коже Томми синяки или ссадины. И дядя тоже следил. Уверен, при первых же признаках того, что дядя Джек ударил дочь, непрочному миру между братьями немедленно настал бы конец.

Томми была очень приятной – спокойной, немного курносой и слегка провинциальной девчушкой. Ее мелодичный, ласковый голос мог бы растопить масло и заставить тяжелобольного позабыть о своих хворях. В школе Томми получала исключительно отличные отметки, не особенно при этом стараясь. Точно так же, без особых усилий, она стала лучшим в штате питчером детской софтбольной команды. Три года подряд Томми играла заглавные роли в школьных театральных постановках, а в старшей школе ее выбрали королевой ежегодного бала выпускников. И хотя ее внутренний мир, ее мысли и переживания во многом оставались для меня загадкой, не любить ее было просто невозможно – с Томми связаны все мои самые светлые детские воспоминания. Что касается дяди Уилли, то он и вовсе души в ней не чаял. Порой мне даже кажется, что Томми была его дочерью в куда большей степени, чем дочерью своего отца.

Мы с Томми учились уже в старшей школе, когда до нас как-то вдруг дошло, что на самом деле я – приемный ребенок, живущий в доме ее дяди, и, следовательно, никакие мы не родственники. Вскоре я перебрался в комнату над амбаром (дядя помог мне привести ее в порядок), после чего мы уже никогда не чувствовали себя братом и сестрой. Нет, мы не начали испытывать друг к другу никакого иного влечения, кроме дружеского, и все же что-то в наших головах слегка сдвинулось, после чего мы стали думать друг о друге немного иначе, чем раньше. А когда это произошло, появилась и определенная дистанция – невидимая, но такая же ощутимо-реальная, как дядина наковальня.

Правда, на выпускной вечер Томми по какой-то причине пригласила именно меня, хотя недостатка в кавалерах она никогда не испытывала. И я согласился. Все равно девушка, с которой собирался пойти я, предпочла другого, так почему бы и нет?..

Именно на выпускном я неожиданно осознал, что Томми очень красива и что она привлекает внимание. Взгляды других парней блуждали по ее фигуре, как по бульвару, и хотя Томми это явно нравилось – в какой-то степени она даже наслаждалась тем, что может заставить одноклассников на время забыть о своих подружках, – все же пригласила она меня не напрасно. К счастью, я не был задирой, и все же выпускной вечер окончательно убедил меня: мужской взгляд способен ранить так же сильно, как кулаки.

В нужный момент мы поднялись на сцену за аттестатами, протанцевали пару танцев и незаметно ускользнули, хотя веселье было в самом разгаре. Я привез нас на пляж, и, хотя я все еще был в смокинге, а Томми – в бальном платье, мы до утра бродили по песку и с аппетитом уплетали гамбургеры, целый пакет которых купили по дороге.

Глава 7

Я припарковал «Викки» на обычном месте, забрался в челнок и спустя двадцать семь взмахов веслами был уже на борту моей яхты. Привязав покрепче челнок, я выгрузил из него пакет с продуктами, а потом немного постоял возле мачты, любуясь окрестностями: в четыре пополудни болота уже начинали терять свою тускло-золотистую окраску, приобретая цвет светлого янтаря. Это было просто сказочно красиво, и я старался не пропускать подобного зрелища.

Одной из особенностей жизни на яхте, пришвартованной не у причала, с которого к ней можно протянуть электрические и телефонные провода, а вдали от благ цивилизации, является необходимость тщательно обдумывать самые простые на первый взгляд вещи. Взять хотя бы вопрос о том, как добираться до берега и возвращаться обратно. Для перевозки продуктов, топлива для генератора и других тяжелых вещей я использую плоскодонный челнок. Он прочен, устойчив и довольно вместителен, благодаря чему можно сэкономить время на лишних рейсах. Для поездок налегке я беру байдарку. Она легкая, быстрая и прекрасно маневрирует в сильном течении, которое возникает здесь каждый раз во время прилива и отлива. Для готовки и для подогрева воды, которую я использую для душа и мытья посуды, на борту имеется два газовых баллона, которых хватает надолго. Электрогенератор обеспечивает меня светом и электричеством для работы на компьютере и зарядки батарей мобильного телефона. От него же питается моя любимая кофемашина.

Оторвавшись от мачты, я запустил генератор, поставил заряжаться телефон, потом проверил электронную почту и заглянул в Сеть в поисках новостей. Да, на яхте я веду довольно простую жизнь, но Ред терпеть не может, когда я оказываюсь недоступен, поэтому он, хоть и со скрипом, был вынужден купить мне высокоскоростной беспроводной модем.

Через полчаса поисков в Интернете я набрал его номер.

– Это я. Что новенького?

– Ты уже был у мальчика?