Менталист

– Гении вроде нас с вами всегда за гранью понимания. – Менталист криво усмехнулся.

– Ценю вашу скромность. – Мина улыбнулась в ответ. – Кстати, о гениях… один из них не так давно разговаривал с Мильдой Юрт.

– С Мильдой…

– Нашим судмедэкспертом. Это она проводила вскрытие Агнес Сеси и сообщила мне о порезах на ее теле. Помните, вы еще спросили о каких-то веществах в ее организме?

– Так… – Винсент заинтересованно склонился над столом. – Предчувствую большое «но»…

– Она допустила ошибку, – сказала Мина и тоже облокотилась на стол. – Забыла направить пробы на токсикологический анализ, хотя это рутина…

– Ой, – вырвалось у Винсента.

Мина кивнула. Раскаяние Мильды было глубоким и искренним. Она прекрасно осознавала последствия своего проступка.

– Человеческий фактор, – пожав плечами, Мина вздохнула. – Что и говорить, Мильде приходится несладко.

Винсент барабанил пальцами по столу. Один и тот же ритмический рисунок, снова и снова. Мина заметила, что начала двигать в такт под столом ногой, и сразу опомнилась. Она ждала, пока менталист переварит только что полученную информацию.

– Так в чем там дело? – медленно спросил он и перестал стучать.

– Мильда связалась с прокурором, а я проинформировала Юлию. Мы будем требовать эксгумации, и как можно скорее. С учетом обстоятельств решение желательно получить уже сегодня и немедленно взять пробы. Мертвые тела быстро разлагаются. Чем больше задержка, тем выше риск потери материала. Все это ставит перед нами проблемы чисто практического характера – служители церкви, техника, землекопы, наконец, люди, отвечающие непосредственно за захоронения. Криминалисты должны подъехать прямо на кладбище. На то, чтобы организовать такое количество людей, обычно уходят недели.

Винсент поднялся и взял телефон.

– Думаю, что смогу помочь вам, по крайней мере, в двух пунктах. Если возьмете на себя служителей церкви и криминалистов, я позабочусь о технике и землекопах.

– Но это не так просто. Переговоры, разрешение – на это нужно время…

– Вам – возможно, но ведь я не работаю в полиции. Вам ведь не обязательно разъяснять всем и каждому, куда вы звоните. Вы ведь ищете возможность получить разрешение, или как?

Пока они разговаривали, фойе успело заполниться людьми. Теперь, чтобы поговорить по телефону без помех, нужно было отойти к регистрационной стойке.

– Землекопы? – Мина недоуменно улыбалась. – Не знала, что ваши связи простираются так далеко.

– Вы еще многого обо мне не знаете, – заверил ее Винсент.

И это очень походило на правду. Менталист оставался тайной за семью печатями. Или невскрытым подарком, как подумалось Мине, прежде чем она успела отогнать эту мысль прочь. При этом с ним было легко, и Мина, у которой вечерами едва хватало сил на то, чтобы дойти до кровати, наслаждалась непривычным чувством расслабленности.

Она повертела головой и глотнула кофе в ожидании Винсента.

Когда официантка с кофейником предложила еще, Мина охотно согласилась. Как всегда, тщательно протерла салфеткой край чашки, прежде чем поднести ее к губам. И на этот раз даже не думала ни от кого прятаться. Со стороны входа доносился голос Винсента, но слов она не разбирала. Мина улыбалась, убеждая себя, что разливавшееся по телу тепло – от кофе.

Апрель

Уже у входа в отделении полиции они остановились, и Гуннар бережно взял Мэрту под руку. Он чувствовал, как она дрожала под коричневым шерстяным пальто, слишком теплым для такой погоды. Была уже настоящая весна, и воздух успел основательно прогреться, но пожилых супругов совершенно не заботило, во что они одеты. Гложущее беспокойство, невыносимое ощущение того, что что-то идет не так, заглушало все остальные мысли и чувства.

– В любом случае это не помешает, – заметил Гунар.

Мэрта как будто все еще сомневалась, но муж мягко потянул ее к двери. Он знал, что она думает. После шестидесяти лет совместной жизни Гуннар безошибочно узнавал и этот страусиный инстинкт сунуть голову в песок, и то, как Мэрта пыталась его сейчас в себе побороть. Ничего ведь не случилось, пока они об этом не знают. Гуннар никак не мог с этим согласиться. Он звонил, искал и сутками напролет караулил у телефона. Вспоминал имена, которые она упоминала вскользь, и выходил на людей, с которыми она, быть может, не была даже знакома. Он никогда не придавал им значения, и вот теперь радовался, что они отложились в памяти. Но ее нигде не было. А между тем приближалась Пасха – праздник, который они всегда отмечали вместе…

Гуннар был священником вот уже сорок лет, и чем становился старше, тем реже разговаривал с Господом. Не то чтобы его вера пошатнулась, совсем наоборот. Она порядком окрепла с тех пор, как он, молодой и восторженный, впервые надел сутану. Просто Гуннар научился воспринимать Господа как должное, и теперь ему не нужно было ничего делать, чтобы ощущать Его постоянное присутствие. Быть может, в этом и выражалась гордыня, за которую Гуннару было суждено понести наказание. Этого он не знал. Знал только, что однажды лодка вернулась без нее, – и с тех самых пор не переставал молиться.

– Простите, – начал он, осторожно приблизившись к окошку регистрационной стойки.

За стеклом сидела молодая женщина с приветливыми глазами. От ее улыбки сразу потеплело на сердце. Гуннар умел радоваться радостью других и сам старался распространять вокруг себя как можно больше радости, как дома, так и во время службы.

Но сегодня в его груди не было места ни радости, ни даже надежде. Хотя Мэрта все еще надеялась, и в глубине души Гуннар не мечтал ни о чем другом, как только о том, чтобы на этот раз она оказалась права. Но он слишком хорошо знал эту тишину, которая словно схлопывалась вокруг, когда Гуннар в отчаянии возносил очередную молитву. Он больше не ощущал присутствия Господа, как ни старался. Ничего, кроме пустоты.

– Мы хотим заявить о пропаже человека, – начал Гуннар, привлекая к окошку Мэрту, чтобы женщина за стеклом видела и ее тоже.

– Кто этот человек, о пропаже которого вы хотите заявить? – Улыбка на лице женщины сменилась выражением теплого участия.

«Она ведь ко всему привыкла на этой работе», – подумал Гуннар. Эта женщина, каждый день принимавшая такие заявления, просто не могла чувствовать глубину их отчаяния и, быть может, даже не воспринимала их горе всерьез.

Не снимая перчатки, Мэрта достала из сумочки фотографию и просунула в щель под стеклом. Этот снимок они выбирали вместе. Его сделал Гуннар в парке возле их дома в уппланском Весбю, на карусели. Она сидела с мальчиком на руках на деревянной лошади. Это был счастливый день. Ее глаза светились, и не только от солнца. В них отражалось то, что Гуннар называл божественным светом. Она никогда не была верующей – во всяком случае, не так, как он и Мэрта. Разве по-детски радовалась Рождеству и Пасхе, их совместным семейным праздникам. Но с детства любила, когда Гуннар говорил про божественный свет внутри ее. Гуннар надеялся, что женщина за стеклом тоже это разглядит. Поскольку тот, кто несет в себе божественный свет и вдобавок держит на руках такого мальчика, не может исчезнуть добровольно.

– Это наши внучка и правнук, – пояснил Гуннар. – Пару недель тому назад она собиралась на морскую прогулку, да вот так и не вернулась. А на днях мы узнали, что даже и не отправлялась. Исчезла около месяца тому назад. Линус, ее сын, все это время жил у нас. Он скучает по маме.

– У вас есть основания подозревать, что она могла исчезнуть по собственной воле? – спросила женщина.

Теперь, когда у нее между бровей залегла глубокая морщинка, сомнения Гуннара развеялись окончательно. Слава богу, она воспринимала их всерьез.

– Наверное, нам стоило бы поговорить с кем-нибудь из полицейских, – робко предложила Мэрта и покачнулась.

Гуннар инстинктивно подхватил жену под руку. Давление плюс стресс – не самая подходящая компания для игр.

Следующие несколько минут супруги ждали, а женщина разглядывала фотографию. Наконец она кивнула.

– Вам непременно нужно поговорить с кем-нибудь из полицейских. Сейчас я им позвоню. Как зовут вашу внучку?

– Тува, – ответил Гунар. – Ее зовут Тува.

* * *

По крайней мере, выглядел он не слишком брутально. Винсент остался доволен. Для его шоу очень важно, чтобы публика могла расслабиться. Даже более того, ему нужна вменяемая публика. Уверенная в себе, с чувством юмора. И гора мускулов со сложенными на груди руками на краю сцены меньше всего этому способствует. Хотя Умберто вряд ли имел возможность выбирать.

Винсент поздоровался с охранником, которого звали Ула.

– Она объявляется, когда я ухожу со сцены, – объяснил он. – Сам не понимаю, как это у нее получается, но она оказывается на сцене, уже когда опускают занавес. И потом проникает ко мне за кулисы.

– И чего она хочет? – спросил Ула.

Винсент пожал плечами, поднялся на сцену и занялся проверкой реквизита для сегодняшнего шоу.

– Я никогда с ней не разговаривал, – ответил он. – Работникам сцены ни разу не удавалось ее остановить. Они не заметили в ней никакой угрозы, но это ведь ничего не значит. Эта женщина ведет себя на редкость целеустремленно. На прошлой неделе я выступал в театре, где был установлен железный занавес, и ей все равно удалось пробраться. Больше всего я опасаюсь, что она испортит что-нибудь из реквизита. Или, чего доброго, пострадает сама.

Ула поднял бровь. Винсент поправил стопку кубиков Рубика и карточную колоду с изображениями знаменитых людей.