Железный крест

Всю обратную дорогу в Танумсхеде Йосту то и дело обуревал смех.

Он накрыл стол очень тщательно. Желтая скатерть – Бритта ее так любила. Белый сервиз с рельефным, белым же, рисунком. Подсвечники – им подарили их на свадьбу. Цветы в вазе… Бритта всегда ставила на стол цветы, независимо от сезона. Она постоянная заказчица в цветочном магазине… была, по крайней мере, постоянной заказчицей. Теперь туда заезжал Герман. Он старался, чтобы все было как всегда. Если все останется неизменным, страшная спираль ее болезни, может быть, и не прервется, но хотя бы замедлится.

Самое худшее было вначале, еще до того как ей поставили диагноз. Она всегда была образцом организованности, и они сначала не могли понять, в чем дело: почему она не может найти ключи от машины, почему называет дочь неправильным именем, почему вдруг забывает номер телефона подруги, которой звонила по нескольку раз в день. Усталость, стресс… как только они не пытались объяснить внезапную забывчивость, пока не поняли: это что-то серьезное.

Услышав диагноз, они долго сидели, не говоря ни слова. Потом Бритта всхлипнула. Один раз всхлипнула, и все. И сжала руку Германа что есть силы. Оба понимали, что их ждет. Они прожили вместе пятьдесят пять лет, но теперь все меняется. Болезнь, постепенно разрушающая ее мозг, отнимет все, что делало Бритту Бриттой: воспоминания, привычки, радости – все. Болезнь постепенно отнимет у Бритты Бритту. Как личность она перестанет существовать. Они внезапно оказались на краю бездны.

С того жуткого дня прошел год. Светлые моменты выпадали все реже и реже. Герман попытался сложить салфетки, как всегда складывала Бритта, – веером. Руки дрожали. Он столько раз видел, как она это делает, но так и не запомнил. На четвертой попытке им овладело отчаяние, и он изорвал салфетку на куски. Сел, вытер набежавшую слезу и попробовал взять себя в руки.

Пятьдесят пять лет. Пятьдесят пять хороших, счастливых лет. Конечно, всякое бывало, но без этого не обходится ни один брак. Но они всегда были вместе, он и Бритта, вместе развивались, вместе взрослели – особенно когда появилась Анна-Грета. Он тогда просто лопался от гордости за жену. До родов Бритта была хорошенькой, но очень уж легковесной, а иногда и назойливой. Но тут ее словно подменили. Став матерью, она будто обрела твердую почву под ногами. После этого она родила еще двух дочерей, и с каждым новым ребенком он любил жену все сильнее и сильнее.

Он вздрогнул – на плечо легла чья-то рука.

– Папа? Как дела? Я постучала, но ты не ответил.

Герман быстро вытер глаза и принужденно улыбнулся под обеспокоенным взглядом старшей дочери. Но ее не обманешь – она обвила его шею руками и прижалась щекой к щеке.

– Сегодня плохо, да?

Он кивнул, сморщился, удерживая закипающие слезы, и на какую-то секунду почувствовал себя маленьким ребенком. Они замечательно воспитали дочь – теплая, заботливая женщина, прекрасная бабушка их двоих правнуков. Иной раз он никак не мог заставить себя понять, как это может быть: эта пожилая, седеющая дама за пятьдесят – его родная дочь, которую он когда-то качал в колыбельке.

– Годы идут, девочка… – Он похлопал по ее лежащей на его груди руке.

– Да, папа… годы идут. – Она обняла его еще крепче и отпустила. – Давай посмотрим вместе, все ли в порядке со столом. Мама расстроится, если ты что-то напутал. – Она улыбнулась, но он не ответил на улыбку.

– Салфетки…

– Салфетки я сложу, а ты достань приборы. Судя по всему, веера у тебя не получаются. – Она кивнула на обрывки салфетки в тарелке.

– Так тому и быть. – Теперь улыбнулся и он. Благодарной, печальной улыбкой.

– Когда они придут? – крикнул Патрик из спальни, где по приказу Эрики должен был сменить джинсы и футболку на что-нибудь более подходящее к моменту.

Возражения типа «Да это же всего-навсего твоя сестра со своим Даном!» на Эрику не подействовали. Раз мы приглашаем людей на ужин, сказала она, значит, приглашаем, и неважно, кого именно. Званый ужин есть званый ужин.

Эрика открыла духовку и посмотрела на запеченное свиное филе. Ее немного мучила совесть, что вчера она накричала на Патрика, и хотелось загладить свою вину, приготовив одно из его любимых блюд – свиное филе под соусом из портвейна и картофельное пюре с тертым имбирем. Помимо всего прочего, это блюдо имело еще и мемориальное значение – именно его она поставила на стол, когда в первый раз пригласила Патрика к себе домой.

И в первый же вечер они… Она засмеялась про себя и закрыла духовку. Как давно это было… хотя вроде бы и не так давно, всего несколько лет назад. Она по-настоящему любила и ценила Патрика… но странно, как будни и маленький ребенок убивают желание заниматься любовью пять раз подряд, как было той ночью после свиного филе… Сейчас ее утомляла даже сама мысль о подобных постельных подвигах. Раз в неделю – и то достижение.

– Полчаса осталось! – крикнула Эрика и принялась готовить соус.

Сама она уже надела черные брюки и любимую лиловую блузку, купленную, еще когда они жили в Стокгольме и имели возможность заниматься выбором одежды. И на всякий случай, конечно, фартук.

Патрик появился на лестнице и одобрительно свистнул.

– И что видят мои усталые глаза? Откровение! Божественное создание, фея… но с легким оттенком изысканной кулинарности!

– Нет такого слова – кулинарность, – засмеялась Эрика.

– А теперь есть, – сказал Патрик и поцеловал ее в шею. Потом отступил на шаг и сделал пируэт. – Ну и как я? Гожусь? Или опять переодеваться?

– Ты все время хочешь представить дело так, будто я главная ведьма в доме, – с притворно сварливой интонацией проворчала она, но не выдержала и рассмеялась.

– Ты в доме не ведьма, а главное украшение! А если еще и накроешь на стол, я, может быть, наконец пойму, из каких соображений на тебе женился.

– Считай, что накрыто.

Через полчаса раздался звонок в дверь – гости явились ровно в семь, минута в минуту. С родителями пришли Эмма и Адриан, который тут же начал искать Майю. Маленькая кузина пользовалась у детей безмерной популярностью.

– А это что за красавец? – спросила Анна. – Что ты сделала с Патриком? Да, вовремя ты подхватила такую кинозвезду.

Патрик обнял ее, они поцеловались.

– Рад тебя видеть, свояченица. Как у вас дела, голубки? Мы очень рады, что вы на минутку покинули спальню и выбрали время посетить наше неприхотливое жилище…

– Фу! – Анна покраснела и слегка стукнула Патрика кулаком по груди.

Но взгляд, которым она исподволь обменялась с Даном, свидетельствовал, что Патрик не слишком преувеличил. Вечер прошел замечательно. Эмма и Адриан непрерывно играли с Майей, пока той не пришло время спать. После этого они и сами задремали на диване. Главное блюдо получило всеобщее одобрение, вино из бутылок исчезало быстро, и Эрика тихо радовалась, что можно вот так просто посидеть с Анной и Даном и поболтать о всякой ерунде. Без всяких туч на горизонте. Без всякой мысли о прошлом. Только шутливая перепалка, полная взаимной любви и привязанности.

Внезапно в прихожей резко зазвонил мобильник.

– Это у меня, – сказал Дан. – Я только посмотрю, кто звонит.

Он сходил в прихожую за телефоном и вернулся, недоуменно глядя на дисплей – номер, очевидно, был ему не знаком.

– Дан слушает… Кто?… Простите, вас очень плохо слышно… Белинда! Где? Но я пил вино… посади ее в такси и пусть едет сюда! Я заплачу, когда она приедет. Проследи только, чтобы она села в машину.

Он продиктовал адрес, нажал кнопку отбоя и досадливо сморщился.

– Что случилось? – Анна посмотрела на него с беспокойством.

– Белинда… Была на какой-то вечеринке и напилась в стельку. Звонил ее приятель… Сейчас он пытается посадить ее в такси.

– Она же поехала в Мункедаль к Пернилле!

– Значит, не поехала. Ее приятель звонил из Греббестада.

Дан прошел в кухню, на ходу набирая номер Перниллы. Судя по всему, его бывшая супруга давно спала. Были слышны только обрывки разговора, но интонации у Дана были далеко не дружелюбными. Через пару минут он вернулся за стол. Вид у него был крайне огорченный.

– Белинда ей сказала, что переночует у подруги. И могу вас заверить, что подруга сказала дома, будто переночует у Белинды. А на самом деле они поперлись в Греббестад на вечеринку. О дьявол… я-то думал, она с ней более или менее управляется…

– Пернилла? – Анна погладила его по руке. – Это не так-то легко, дорогой мой. Думаю, ты тоже попался бы на этот крючок. Уловка старая как мир…

– Нет! Я бы не попался! – со злостью воскликнул Дан. – Я бы позвонил родителям подружки и спросил, все ли в порядке. Неужели ты считаешь, что я поверил бы семнадцатилетней девчонке?

– Успокойся, – сказала Анна повелительно. – Сейчас самое главное – заняться Белиндой, когда она приедет. – Дан хотел что-то возразить, но она подняла руку. – И не смей ее ругать. По крайней мере, сегодня. Все разговоры переносятся на завтра, когда она протрезвеет. Договорились?

Она произнесла последнее слово с вопросительной интонацией, но ни у кого за столом не возникло сомнений, что вопросительный знак там и не ночевал. Никаких обсуждений не предполагалось. Дан молча кивнул.