Этюд в тонах Шарлотты

Внезапно она выпрямилась и зловеще улыбнулась. Черные тонкие брови ярко выделялись на бледном лице, подчеркивая серые глаза и прямой нос. Она выглядела одновременно строго, неброско, но при этом красиво. Не так, как обычно красивы девушки, но скорее как сверкающее лезвие, к которому хочется прикоснуться.

– Дилером становится Лена, – сказала она, отворачиваясь от меня, и только в этот момент я заметил акцент.

Я вспомнил, что она тоже из Лондона, как и я. На секунду мне так захотелось домой, что я был готов позорно бухнуться перед ней на колени и умолять почитать мне вслух – что угодно, хоть телефонную книгу, лишь бы этим экстравагантным голосом, который так не вязался с ее тонкой и угловатой девической фигурой.

Том сел, кинул пять фишек на стол (при ближайшем рассмотрении они оказались медными пуговицами с его форменного пиджака) и театрально потер руки.

Другой бы на моем месте сказал что-то остроумное. Что-то странное, забавное и еще немного мрачное, что-то, что можно произнести шепотом, опускаясь на стул рядом. Что-то, что заставит ее резко поднять глаза и подумать: «Хочу узнать его поближе».

Мне сказать было нечего.

Я поджал хвост и слинял.

Том явился домой несколькими часами позже, без денег, но довольный.

– Она меня обчистила, – засмеялся он. – В следующий раз отыграюсь.

Так я узнал, что Шарлотта устраивает покер каждую неделю с тех самых пор, как приехала сюда год назад. Конечно же, водка от Лены заметно прибавила этому мероприятию популярности.

– Ну а Шарлотте – денег, – заметил Том.

Шли недели. Каждое утро, выключая будильник, я тщетно надеялся, что хотя бы сегодня неумолимая жизнь оставит меня в покое. Хуже всего был французский. Он шел первой парой, а вел его мсье Канн, деспот с красными подтяжками, чьи напомаженные усы выглядели как образец работы таксидермиста. Почти все тут учились в Шеррингфорде с первого курса, и в такую несусветную рань каждому хотелось только одного – обсудить прошлый вечер с друзьями. Я ничьим другом не был. В тот день я сел за пустую парту и попытался не заснуть до начала занятия.

– Я слышала, она вчера подняла баксов пятьсот, – сказала сидящая передо мной девушка, затягивая рыжие волосы в тугой хвост. – Наверняка тренируется онлайн. Так нечестно. Как будто у нее денег мало. Их семья явно не бедная.

– Закрой глаза. – Соседка легонько дунула рыжей в лицо. – Ресничка выпала. Да, я тоже это слышала. Ее мама герцогиня или что-то вроде. Но не важно. Видно, все ее денежки уходят Шарлотте в нос.

Рыжая оживилась.

– А я слышала, что в вену.

– Может, познакомит меня со своим дилером.

Прозвенел звонок, мсье Канн крикнул: «Bonjour, mes petites»[4 - «Доброе утро, крошки мои».], и в этот момент я понял, что впервые за многие недели мне совершенно расхотелось спать на первой паре.

Все оставшееся утро я думал об этом разговоре и о том, что все это значит. Шарлотта Холмс. Ни о ком другом они говорить не могли. С этой навязчивой мыслью я бродил по двору в обед, стараясь ни с кем не столкнуться. В сквере было полно народу, так что в общем-то нет ничего удивительного в том, что девушка, о которой я думал, будто выросла из-под земли прямо у меня перед носом.

Я не налетел на нее – уж не настолько я неуклюжий. Сначала мы оба замерли, после чего начались эти бестолковые телодвижения: шаг влево – шаг вправо – ты проходи – нет ты. Наконец я сдался. К черту все, подумал я упрямо, колледж маленький, и я не могу прятаться вечно, так что самое время рискнуть и…

Я протянул ей руку.

– Прости, мы вроде не знакомы. Я Джеймс. Новенький.

Она нахмурилась и посмотрела на мою руку с таким видом, будто я предлагаю ей сырую рыбину или даже гранату. Был жаркий солнечный день, последний кусочек лета в начале октября, так что все разгуливали, небрежно закинув пиджак на плечо или сунув под мышку. Свой я убрал в сумку, к тому же, идя по дорожке, ослабил галстук, но Шарлотта Холмс была одета безукоризненно, будто собралась читать лекцию по этикету. Вместо плиссированной юбки, как у большинства девушек, на ней были обтягивающие темно-синие брюки. Белая оксфордская рубашка застегнута на все пуговицы, а галстук выглядит так, словно его отпарили. Вместо духов от нее пахло мылом – я стоял достаточно близко, чтобы уловить аромат, – а на лице не было ни капли макияжа, будто она только что умылась.

Всю жизнь я пытался представить себе подобный образ и мог бы смотреть на эту девушку часами – не щурься она с явным подозрением. Наверное, я сделал что-то не так.

– Я Холмс, – произнесла она наконец своим удивительным шершавым голосом. – Но ты ведь и так знаешь.

Она явно не собиралась жать мне руку, так что я спрятал обе в карманы.

– Ну да, – признался я. – Значит, и ты меня знаешь. Это, конечно, немного странно, но я подумал…

– Кто подкинул тебе идею? – Ее лицо еле заметно смягчилось. – Добсон?

– Ли Добсон? – Удивившись, я отрицательно покачал головой. – Нет. Какую идею? Конечно, я знал, что ты будешь здесь. В Шеррингфорде. Моя мама сказала, что Холмсы отправили тебя сюда; она общается с твоей тетей Араминтой. Они познакомились на каком-то благотворительном ужине. Так? Подписывали рукопись «Его прощального поклона». Ее отправили потом больным лейкемией или кому-то там еще, и теперь они регулярно переписываются. Ты на моем курсе? Я так и не понял. А, нет, вижу у тебя учебник по биологии, так что ты, наверное, на втором. Дедукция, ага. Впрочем, не суть.

Я понимал, что несу чушь и выгляжу идиотом, но она по-прежнему стояла прямо и неподвижно, как восковая фигура. Это настолько не сочеталось с тем образом властной и своевольной девушки с вечеринки, что я не мог понять, что с ней произошло. Но моя болтовня, похоже, немного успокоила Шарлотту, и пусть я не был забавным, мрачным или остроумным, постепенно ее плечи расслабились, а глаза стали чуть менее печальными.

– Конечно же, я знаю, кто ты, – сказала она, когда я наконец остановился перевести дух. – Тетя Араминта рассказывала о тебе, и Лена, естественно, тоже. Привет, Джейми.

Она протянула мне свою миниатюрную белую руку, и я пожал ее.

– Вообще-то я терпеть не могу, когда меня называют Джейми, – проговорил я с трудом, – так что лучше уж зови меня Ватсоном.

Холмс скривила губы в легкой ухмылке.

– Хорошо, Ватсон, – сказала она. – Мне пора на обед.

Разговор, определенно, был окончен.

– Ладно, – сказал я, едва скрывая разочарование. – Мне тоже пора к Тому.

– Ну, пока. – Она аккуратно обошла меня.

Но я не мог это так оставить и крикнул ей вслед:

– Что я сделал не так?

Холмс бросила на меня через плечо непроницаемый взгляд.

– На следующих выходных школьный бал, – бросила она сухо и пошла дальше.

Как говорят, – а точнее, как говорит моя мама, – Шарлотта – яркий представитель семьи Холмс. В устах моей матери это не комплимент. По идее, за столько лет наши семьи должны были отдалиться друг от друга, и в целом так и произошло. Но моя мать постоянно натыкалась на Холмсов – то на благотворительном аукционе Скотленд-Ярда, то на церемонии вручения премии «Эдгар», либо, как было с тетей Араминтой, на аукционе вещей Артура Конана Дойла – литературного агента моего прапрапрапрадедушки. Меня всегда манил образ этой девушки, единственной моей ровесницы из семьи Холмс (ребенком я представлял, как мы знакомимся и вместе отправляемся навстречу приключениям), но мама всякий раз охлаждала мой пыл, при этом ничего о ней не рассказывая.

Единственное, что я знал, – ей было десять, когда полиция впервые позволила ей участвовать в расследовании. Бриллианты, которые она помогла найти, оценивались в три миллиона фунтов. Мой отец рассказал мне об этом во время своего еженедельного звонка, пытаясь как-то расположить меня к себе. Не сработало. Ну, или, по крайней мере, сработало не так, как он хотел. Мне месяцами снилось это дело о краже бриллиантов. Где я рядом с ней, ее верный напарник. В одном из этих снов я спускал ее в швейцарский банк через люк в крыше, и только моя веревка удерживала ее над утыканным ловушками полом. В другом мы мчались по вагонам стремительно несущегося поезда, спасаясь бегством от русских бандитов в черных масках. Когда я увидел на первой полосе историю о краже картины, я сказал своей матери, что мы с Шарлоттой Холмс распутаем это дело. Мама резко меня осекла пригрозив: «Джейми, если ты выкинешь нечто подобное до совершеннолетия, однажды ночью я продам все твои книги, начиная с Нила Геймана с автографом».

(До развода мой отец любил повторять: «Понимаешь, твоя мать носит фамилию Ватсон только по мужу». При этом он выразительно приподнимал бровь.)

Единственный серьезный разговор о Холмсах у нас состоялся перед моим отъездом. Мы обсуждали Шеррингфорд – ну, как обсуждали… Мама без остановки говорила о том, как мне там понравится, пока я молча паковал вещи, прикидывая: если я прямо сейчас выпрыгну в окно, я смогу разбиться насмерть или просто переломаю себе ноги? Наконец она и меня вынудила рассказать о том, чего же я жду, и назло ей (тем не менее это было правдой), я сказал, что радуюсь и волнуюсь оттого, что наконец встречу своего собрата из семьи Холмс.

Она была не в восторге.

– Бог знает, как твой прапрапрапрадед выносил этого человека, – сказала она, закатив глаза.

– Шерлока? – спросил я.

По крайней мере мы хоть больше не обсуждаем Шеррингфорд.