Сафо с Зеленых Ключей

Сафо с Зеленых Ключей
Фрэнсис Брет Гарт

«– Войдите! – сказал редактор.

Дверь редакционного кабинета тоскливо заскрипела под неловким и непривычным напором нерешительной руки. Это продолжалось до тех пор, пока разгневанный редактор сборника «Эксцельсиор», с юношеским проворством перекинув ногу через ручку своего кресла, повернулся лицом к двери. Ухватившись одной рукой за спинку кресла, не выпуская из другой корректурного листка и стиснув в зубах карандаш, он сурово взглянул на вошедшего…»

Фрэнсис Брет Гарт

Сафо с Зеленых Ключей

Глава I

– Войдите! – сказал редактор.

Дверь редакционного кабинета тоскливо заскрипела под неловким и непривычным напором нерешительной руки. Это продолжалось до тех пор, пока разгневанный редактор сборника «Эксцельсиор», с юношеским проворством перекинув ногу через ручку своего кресла, повернулся лицом к двери. Ухватившись одной рукой за спинку кресла, не выпуская из другой корректурного листка и стиснув в зубах карандаш, он сурово взглянул на вошедшего.

Гость, не взирая на свое робкое появление, по-видимому не был ни мало смущен. Это был человек высокого роста и казался еще выше благодаря длинной, бесформенной накидке, надеваемой для защиты от пыли, и длинной прямой бороде, которую он расчесывал двумя пальцами, задумчиво рассматривая редактора. Мелкая красная пыль, слоями лежавшая в складках его платья и на мягкой войлочной шляпе, покрывала также густо и обувь, так что ступая по полу он оставлял следы своих подошв, как бы окруженных красным сиянием; это обстоятельство изобличало в нем или местного обывателя, или новоприезжого из окрестностей.

– Заняты? – спросил он низким и приятным голосом. – Я могу подождать. Продолжайте. Обо мне не заботьтесь.

Редактор свободной рукой указал ему на стул и снова погрузился в корректуры. Незнакомец с серьезным любопытством обозрел скудную меблировку и прочие принадлежности редакторского кабинета, потом сел на стул и устремил внимательный взор на лицо редактора, сидевшего к нему в профиль. Редактор почувствовал на себе его взгляд и, не оглядываясь, сказал:

– Вам что угодно?

– Да вы заняты. Я подожду.

– Я все утро буду так же занят. Вы говорите, я слушаю.

– Мне нужно узнать имя одной особы, которая сотрудничает в вашем журнале.

Редактор мельком взглянул на выдвижной ящик правой колонки своего письменного стола. Имен сотрудников там не было, но зато был револьвер, что по традициям конторы «Эксцельсиор» было пожалуй нужнее. До сих пор ему еще не приходилось прибегать к таким справкам ни для кого из подписчиков, однако, его юная физиономия слегка омрачилась, он не без досады отодвинул корректурные листки и спросил: – Вам это зачем собственно нужно?

Гость так мало ожидал этого вопроса, что слегка покраснел и замялся. Тем временем редактор, не сводя с него глаз, мысленно перебирал содержание последнего нумера «Сборника». Вся книжка носила самый мирный характер: не было, казалось, ни единой статейки, могущей побудить к кровопролитию. Однако – кто ж его знает! Несмотря на идиллическую внешность, очень может быть, что этот господин замышляет драку. Существовало-же сказание, что предшественник настоящего редактора безвинно погиб от руки какого-то разгневанного профессора, явившегося в контору с объяснениями научного характера и с геологическим молотком в кармане.

– Так как мы берем на себя ответственность за содержание журнала, – продолжал юный редактор с подобающей солидностью, – то у нас нет обычая разоблачать имена наших сотрудников. Если вам не нравится которая нибудь из статей…

– Напротив, нравится, – перебил гость все также спокойно: – мне потому и захотелось узнать, кто автор стихотворения «Подлесок», напечатанного в последнем нумере за подписью «Белая Фиалка». Прелестные стихи.

Редактор покраснел и невольно оглянулся, чтобы убедиться, что не было посторонних свидетелей его постыдного заблуждения. Насмешек он боялся пуще всего на свете, а потому ему не так страшно было первоначальное предположение как то, что кто нибудь об этом догадается.

– Да, стихи хорошенькие, – сказал он успокаиваясь и принимая критический тон, – очень рад, что они вам понравились. Но даже и при этом условии, знаете ли, не имею права открывать вам имя этой дамы без её дозволения. Если хотите, я напишу к ней, спрошу.

Говоря по правде, стихотворение было прислано в редакцию без имени автора, из какого-то дальнего селения Побережных Гор, адрес был дан просто «в почтовую контору до востребования» и подписан двумя буквами.

Посетитель казался озадаченным. – Значит, она не живет где нибудь тут по близости? – спросил он, неопределенно поводя рукою: – она не принадлежит к вашей конторе?

Юный редактор просиял сознанием своего превосходства.

– К сожалению, нет! – отвечал он снисходительно.

– Хотелось-бы мне как нибудь увидать ее, да порасспросить кое о чем, – продолжал гость все также серьезно и раздумчиво.

– Видите ли, меня поразили собственно не то чтобы сами стихи, хотя они какие-то певучие и вот точно сами в душу лезут… Правда? И не то чтобы слова были особенные, хотя каждое слово там у места и как раз попадает в цель;– и не мысли, и не нравоучение, которое она там выводит под конец… Но самая-то эта вещь мне нравится, правда-то эта.

– Правда? – повторил редактор.

– Ну да. Я ведь там бывал. Сам видал то, что она видит в этом подлеске: все эти искры света и теневые пятна в серой мгле, так что не можешь понять, откуда проникают эти блестки сквозь лесную гущину, и только думаешь ухватить этот луч, как он ускользает точно змейка или ящерица. И все, что ей там слышится, как что-то ползет, вздыхает, шепчется в кустах, в траве, в папоротнике, – и я тоже это слыхал.

– Да вы, как я вижу, сами поэт! – воскликнул редактор с покровительственной улыбкой.

– Я? Нет, я торгую лесом, – отвечал незнакомец простодушно: – у меня в Мендосино лесопильная мельница. Ездишь, знаете, по лесам-то, присматриваешься к деревьям на корню, и так, и этак пробуешь свойства их узнать, ну и привыкаешь замечать. – Он помолчал и потом грустно прибавил: – Так вы не знаете, кто она такая?

– Нет, – отвечал редактор с расстановкой, – не знаю даже и того, точно ли это женщина писала.

– Что-о?

– Да видите ли, Белая фиалка – ведь это псевдоним одинаково возможный и для мужчины и для женщины, особенно если иметь в виду сбить с толку публику. Почерк, помнится, скорее мальчишеский, чем женский.

– Нет! – упрямо возразил гость, – это не мужчина писал. Там есть мысли такие и словечки, которые только женщине могут придти в голову: с птицами там заговаривает, опасается козявок, боится червяков и ползунов всяких. Все это, согласитесь, не вяжется с мыслью о брюках и высоких сапогах… И следовательно, – прибавил он вдруг с прежним оттенком терпеливого разочарования, – вы не имеете ни малейшего понятия о том, какая она из себя?

– Нет, – отвечал редактор ободрительно и подумав: какая однако ж странная смесь чувствительности с деловитостью! – прибавил: – По всей вероятности она совсем не похожа на то, что вы воображаете: это может быть мать троих или четверых ребят; или старая девица, содержательница меблированных комнат; или высохшая школьная учительница, или наконец какой нибудь подросток с школьной скамьи. У меня есть, знаете, очень миленькие стихи от четырнадцатилетней девочки: рыжеволосая такая, здесь в пансионе учится, – заключил редактор с профессиональным хладнокровием.

Посетитель посмотрел на него с наивным удивлением неопытного человека; но заплатив эту дань высшему знанию, он снова впал в свое серьезное, раздумчивое настроение, и сказал: – Ну, нет, она не из таких. Однако я вас задерживаю, прощайте. Меня зовут Боуэрс, Джим Боуэрс, из Мендосино. Коли будете в наших краях, заверните ко мне. А если станете писать к этой… Белой фиалке, и она согласится, так вы уж пожалуйста пришлите мне её адрес.

Он схватил редактора за руку и с такой необыкновенной горячностью пожал ее, что у редактора рука стала тоже горячая. Затем он ушел и, по мере того, как отголосок его шагов замирал в коридоре, редактор чуть ли не успел начисто позабыть о его существовании, с жаром уткнувшись в свои корректуры.

Вскоре однако же до слуха его достигли из сеней звуки тихо напеваемой мелодии и неспешные шаги человека, спускавшегося по лестнице из верхнего этажа. То и другое было нашему редактору приятно и знакомо: это шел из своей квартиры только что вставший с постели мистер Джек Гэмлин, ремеслом картежник, а от природы музыкант: отправляясь в ресторан завтракать, он каждое утро заходил в деловой кабинет своего приятеля и просматривал биржевую хронику.

Дверь отворилась без скрипа. Распространился нежный запах душистого мыла, на редактора пахнуло чем-то свежим и чистеньким, мягкая, почти женственная рука на секунду опустилась на его плечо, легкая и стройная тень промелькнула мимо и через минуту Джек Гэмлин, скомкав в руке газету, брезгливо обтирал ею пыльное сиденье.

– Пора-бы тебе хорошенько турнуть своего конторщика, чтобы он держал комнату почище, – сказал он, переставая петь и с отвращением глядя на красную пыль, которою мистер Боуэрс обильно усыпал свой путь.

Редактор не оглядывался, покуда не сладил с каким-то затруднительным параграфом. Мистер Гэмлин тем временем уселся поудобнее на камышовый диванчик, заменил нежный романс еще более нежным и трогательным свистом и развернул газету. Безукоризненно опрятный, изящный с головы до ног, этот человек имел дар, восстав от сна в два часа пополудни, казаться таким физически чистым и нравственно возвышенным, как будто он встал с зарей и умылся росой, по народному поверью.

– Жаль, что полчаса назад тебя здесь не было, Джек, – сказал редактор.

– А что, свалка была? – отозвался Джек с некоторым интересом.

– Нет! – сказал редактор рассмеявшись и рассказал про только что ушедшего посетителя, несколько преувеличивая юмористическую сторону происшествия, по своему обыкновению. Но Джек даже не улыбнулся.

– Его следовало сразу вытолкать в шею, – сказал он. – Какое он имеет право являться сюда выведывать дамские секреты, раз что он сам предполагает, что это дама? Положим, вероятнее всего это старая ведьма с красным носом и взбитыми волосами, которая помощью своих стишков надеется подцепить какого нибудь молокососа, – заключил Джек, с одинаковым цинизмом относившийся и к женщинам, и к литературе.

– Я ему так и сказал, – заметил редактор.

– Вот именно этого-то и не следовало ему говорить! – возразил Джек. – Ты должен был стоять за эту женщину, как за мать родную. Господи! Как это вы не умеете порядочно издавать журнал. Вот кабы я засел в твое кресло, я бы тебе показал, как нужно обходиться с публикой.

– А ты как-бы поступил, Джек? – спросил редактор, с радостным удивлением видя, что его «герой непобедимый» поддался общечеловеческой слабости и тоже не прочь подавать советы на счет издательского дела.

– Как бы я поступил? – начал Джек с расстановкой: – во первых, дитя мое, я бы не держал револьвера в закрытом ящике, в который за ним еще лазить нужно.