Сбежавши от мира в бугры одеял,
Альбина мечтает о нежном маньяке.
В пустынной квартирке в районе трущоб,
Где каждый кусок быдлодня одинаков,
Закрывшись ракушкой, ещё и ещё
Она смотрит фильмы про нежных маньяков.
Зашторивши окна и душу зарыв,
Она забывает свой год в недобраке,
Скребёт любострастно саднящий нарыв,
И грезятся ей под кроватью маньяки.
Развод, одиночества крепнущий мак,
Желанья и боли взрывное соседство;
Она забывает чуть – чуть, что маньяк,
Фатально не нежный, украл её детство.
Она проросла из обиды и слёз.
Мужчина теперь подойдёт ей не всякий.
Вступивши со страхом, стыдом в симбиоз,
Альбина мечтает о нежном маньяке.
Про Творожкова
Автобус так глядит на Творожкова,
Как будто Творожков – не Творожков,
А весь – из вкусной массы творожковой
С начинкой из банановых кусков.
Гурмано – Бас распахивает двери,
С дверей течёт, болтается слюна,
И гражданину боязно проверить,
Доедет ли живым до Ботвина[1 - улица в городе N]?
Народ шмыгнул в раззявленный желудок,
Развеяв сон шуршаньем кошельков,
Напоминая сочных глупых уток.
Но не таков герой наш Творожков!
Он сплюнет, побредёт с печалью жуткой
Вдоль трассы, возбудив поток машин;
Такси – пираньи, шакальё – маршрутки,
Для них он борщ, упрятанный в кувшин.
Затем, с гримасой явственно недоброй
От зданий с лифтом бросится, скуля,
И терминал – двойник голодной кобры
Его проводит взглядом до угла.
Он – дальше, мимо, мимо, прочь на вдохе,
Ругая страхи вдоль и поперёк.
Домой наш Творожков вернётся пёхом
К тигрице, под её урчащий бок.
Бабуля несёт котёнка
Бабуля несёт котёнка грязно – рыженького,
Прижала к себе, хрупкого, будто вазочку из фарфора.
Достала бродяжку где, с хвостом отчекрыженным?
В какой подворотне?
Не иначе спасла от гиеновой своры
И группы помойных
дружелюбных
аллигаторов.
Прижавши к седой щеке мохнатую
солнечную грыжу,
Газелью летит по холодку Литераторов
Вдоль улицы,
мимо злюдей, скукой зелёною сбрызженных.
Что чувствует кот? Исполнен к бабушке нежности?
А вдруг ничего нет в душе лупатенькой шмакодявки?
Во всю пасть зевает на человечьи ценности,
Следя за нависшей над ним
бабушкиной
бородавкой
Третьи половинки
Полоски цветного стекла заглянули мне в душу,
И голос наждачный коснулся (родился во мне?)
– Гляжу, ты чужой как своею бедою контужен,
В любви погорел, без войны побывав на войне.
Послушай, – несло через столик сигарною дымкой, —
Любовь – это фикция? Кара? Наркотик? Болезнь?
Ты носишься с нею, с крылатой слепой невидимкой,
Затем – обещаешь себе в этот омут не лезть.