За всё отвечать, а не образы штопать,
и будет к словам бережлив.
Каким стал тот мир? Изменилось ли что-то
с тех пор, как мы дружно ушли?
По-прежнему ли человек не безгрешен?
По-прежнему в пекле интриг?
Сквозь дыры в сознанье, душевные бреши,
увидим его изнутри.
На той стороне то же самое блюдце
готово услышать ответ.
Спешим – голоса наши скоро прольются,
утихнут в осенней листве.
Ты здесь, человек? Или здесь только грёза
с которой погибла Звезда?
Нам нужно задать тебе пару вопросов,
пока ты их нам не задал.
2015
Демонтаж лета
Лики ветров с каждым утром суровей,
шествуют важно по улице Кирова
специалисты по сносу и кровле.
Видимо, лето пора демонтировать.
Многим уже надоела до спазма
некогда свежая полость громадины.
Так оставлять без разбора – опасно;
кое-какие детали украдены,
что-то отпало, прогнило, просело,
вон как её, бедолагу, скорёжило.
День колготится насупленный, серый,
осень бредёт с недовольною рожею,
тычет в конструкцию сабельным пальцем:
– Это откуда такая нелепица?!
Пара спецов начинает копаться
в лете, в котором ещё что-то теплится.
Носится мат впереди инструмента.
Кран многотонный пригнали строители,
и за полдня разобрали всё лето.
Лета – как не было. Словно не видели.
2015
Неопознанный вихляющий объект
Неопознанный вихляющий объект,
состоящий из пульсирующей влаги,
неизящно, как вербовка алчных сект,
провихлял по тем местам, где ходит всякий;
в гастрономе взял какую-то еду,
непривычную ему, без вкуса меди.
Кто-то снял и сразу выложил в ютуб,
кто-то вскрикнул, кто-то даже не заметил.
Он вихлял, играя в чуждую игру,
привыкая понемногу к обстановке,
к необычному набору ног и рук,
веселясь: какой в движеньях он не ловкий.
Подражал бурливым звукам изо рта,
допуская, что быть понятым – нет шанса,
допуская, что две особи из ста
не умеют почкованьем размножаться.
Парк пригубив, как дотошный сомелье
смаковал прозрачный воздух, а не синий,
и пропал. Осталась утром на скамье
оболочка с ретроградной амнезией.
2015
Гражданин
Далече от тихих, ласкающих нор
стоял гражданин в карапузной панаме;
задумчивый, серенький, грустно-непьяный,
невольник устоев и мученик норм.
Елозили люди, паслись каблуки,
несвежего дядю морщиня в шарпея,
а он, от серьёзных прохожих робея,
поигрывал галстуком цвета ирги.
Шпионы при свете не ламп окажись
прочли бы по искрам надежды во взгляде —
мужчина стоял и глазами всех гладил,
забывши внезапно, как жить эту жизнь.
Хотя он и раньше особо не жил,
но всё ж вытворял хоть какие-то действа.
Назад отмотав до бескрайнего детства,