1. Благородный дом Хосе, маркиз дель Сантос
Огромный вороной жеребец горделиво прошествовал через ворота гостиницы «Быки Офира». Следом за ним во внутренний двор вступили еще две лошади – белая в яблоках и пегая. Владелец вороного, крупный мужчина, чьи мускулы не могли скрыть многочисленные богатые одежды, как-то: широкая шляпа с плюмажем из ярких павлиньих перьев, шелковый сюртук с кожаной накидкой поверх его, обтягивающие лайковые колготы и сапоги из черной кордавской кожи, доходящие до колен, – с откровенно брезгливым выражением на лице оглядел добротное двухэтажное здание гостиницы.
– Клянусь Митрой, едва ли эта помойка стоит того, чтобы в ней останавливались благородные гранды! – громко сказал он, обращаясь к своей спутнице, восседающей на белом в яблоках скакуне.
Это была хрупкая женщина с лицом миловидным, приятным и отмеченным печатью доброты. Впрочем, по-видимому, черноволосая красавица попыталась испортить это впечатление, скривив алые губки в презрительной усмешке.
– И всё же это лучше, чем ничего, мой дорогой Хосе.
Навстречу приезжим выбежал сам хозяин заведения – человек средних лет, тучный, как и все, живущие чужим трудом, но достаточно подвижный, чтобы заставлять работать других. Опытным взглядом оценив приезжих, он приветливо возгласил:
– Добро пожаловать в мою гостиницу, благородные господа! Клянусь Митрой, вы останетесь довольны…
– Ты богохульник, как я вижу, любезный, – сказал Хосе. – Как тебя зовут?
– Ральдрик, – поспешил ответить тот, по давней привычке не обращая внимания на оскорбление. – Дозволено ли мне будет узнать имена благородных господ?
Здоровяк на вороном измерил Ральдрика долгим взглядом, как бы решая, стоит ли доверять этому ничтожному свое имя. Отчего-то под этим взглядом хозяину стало немного не по себе.
– Мое имя дом Хосе, маркиз дель Сантос, – пробурчал наконец он, точно делал одолжение Ральдрику. – А это моя супруга, благородная домья Карлита, и сын мой Рикардо, двух с половиной лет от роду.
Ральдрик испуганно попятился: мальчуган, горделиво восседавший на пегом жеребце, никак не соответствовал названному возрасту; скорее, ему можно было дать вдвое больше.
– Скажи, любезный, как там тебя…
– Ральдрик, ваше сиятельство, – подобострастно подсказал хозяин.
– Вот, Ральдрик, не найдется ли в твоем заведении комната для меня и моей семьи?
– Три лучшие комнаты моей гостиницы в распоряжении вашего сиятельства…
– Когда я говорю: мне нужна комната, значит, мне нужна одна комната, а не три комнаты! – проревел дом Хосе, да так, что у Ральдрика заложило уши, а слуги, готовые по первому знаку хозяина помочь гостям сойти с коней, встревоженно переглянулись. – Вот тебе пять золотых песет за первый день, – маркиз дель Сантос бросил деньги, которые Ральдрик ловко подхватил, – и чтоб ты, безродный, больше не смел возражать мне, чей род заложен был в пору основания древней Кордавы!
Ральдрик, посчитавший, что пять полновесных золотых, изображавших профиль некоего носатого старика с короной на голове, являются сверхщедрой платой не только за лучшую комнату, но и за вспыльчивый нрав нового гостя, расплылся в доброжелательной улыбке, приглашая проследовать за ним. Слуги подскочили к вороному, чтобы помочь спуститься благородному гранду, но тот так взглянул на них, что они сочли за лучшее ретироваться. Маркиз ловко спрыгнул с коня, тем демонстрируя также свою отменную форму, и помог спуститься супруге. Затем он одной рукой снял с пегого сына и рывком поставил (Ральдрику даже показалось, что бросил) его на землю.
– Ну, пошли, – насуплено сказал Хосе хозяину, – и я сам погляжу, достойно ли твое заведение милостей Митры.
Не дожидаясь Ральдрика, маркиз дель Сантос решительно двинулся внутрь гостиницы; жена его и сын проследовали за ним, так и не осчастливив Ральдрика ни единым словом.
Еще час хозяин занимался устройством капризных грандов. А когда они наконец изволили принять обед и отослали его, Ральдрик, уставший угождать прихотям заезжих нобилей, дал волю гневу. Он заперся в своем кабинете, прогнал слуг и велел не беспокоить его.
Вопреки этому приказу, спустя всего лишь несколько минут в дверь раздался стук, и в кабинет вошел его секретарь – тощий незаметный человечек с длинным крючковатым носом. Неприязненно покосившись на него, Ральдрик проворчал:
– Вот таковы вы все, зингарцы. Каждый из вас мнит себя королем в чужой стране. И чуть что не по-вашему, сразу хватаетесь за меч.
Секретарь покраснел и смиренно заметил.
– Да я-то что, хозяин, я человек маленький.
Ральдрик вздохнул.
– Я не имел в виду тебя, Гильмо. Но эти маркизы! Ка бы они не распугали всех прочих моих постояльцев… Хотя, с другой стороны, если за каждый день они будут платить по пять золотых… Гм. Это может быть даже очень выгодно…
Гильмо помялся немного у двери и сделал шаг к хозяину.
– Мой господин…
– Ты хочешь что-то сказать мне, Гильмо?
– Да, господин.
– Об этих зингарцах?
– Да, господин.
– Ты знаешь о них что-то, чего не знаю я?
– Нет, господин.
– Так что ж ты мне голову морочишь? Убирайся.
Тощий секретарь опустил голову и сделал шаг к двери. Вдруг он снова повернулся лицом к хозяину и окрепшим голосом заметил:
– До того как в Зингаре началась гражданская война, я служил писцом в королевском архиве Кордавы…
– Ну и что? – раздраженно перебил его Ральдрик. – Что с того? Какой мне от этого прок? Я и сам знаю зингарский не хуже твоего. Убирайся, Гильмо.
Однако секретарь упрямо покачал головой.
– Я служил писцом в королевском архиве Кордавы, – повторил он, – и переписывал генеалогические книги древних родов. Маркиз дель Сантос…
– Ну?!
– …Был убит на поединке за три года до смерти короля Фердруго! – разом выпалил Гильмо.
Ральдрик нахмурился.
– А ты ничего не путаешь?
– Клянусь Митрой, хозяин, я сам переписывал завещание маркиза после того, как королевский уполномоченный огласил его!
– Вот как… – Ральдрик задумчиво почесал затылок. – А может, это сын его? Или брат?
– Нет, господин, у дель Сантоса не было ни сыновей, ни братьев. Он оставил этот мир, не имея семьи. По завещанию все земли маркиза отошли герцогу Гварралидскому, его другу и покровителю.
– Так ты хочешь сказать, Гильмо, что этот благородный дом – вовсе не маркиз дель Сантос?
– Выходит, так, мой господин, – смиренно ответствовал бывший королевский писец.