Огненная кровь

– Я и не прячусь, – громче, чем хотелось бы, возразила она и, увидев, что к ней обращаются новые лица, в душе обругала себя. – Просто зрение меркнет. Мой врач велел завязать глаза и беречь их от света, чтобы отсрочить слепоту.

Старуха плюнула на широкие плиты мостовой:

– Врач, говоришь? И сколько добрых золотых солнышек ты выбросила на этого шарлатана?

– Он знает свое ремесло, – отрезала Адер.

– Ремесло это – доить богатеньких? – презрительно отмахнулась старуха; в ее острых глазках мелькнуло что-то сродни жалости. – Нет, девонька, когда зрение меркнет, тряпицей его не удержишь.

Адер медленно кивнула:

– Знаю. Потому и иду с паломниками поклониться Интарре. Может, богиня услышит молитвы и вернет мне свет?

Ход показался ей изящным: маскировка послужила заодно и оправданием. Одна легенда объясняла и повязку, и путешествие. Вот только Ниру она не убедила. Та склонила голову к плечу, впилась в Адер суровым черным глазом и, казалось, могла смотреть так полдня.

– Вот и он туда же, – наконец заговорила старуха, махнув клюкой в сторону брата. – Надеется, что боги превратят его протухшие яйца в свежие. Я ему твержу, что скорее мои усталые сиськи встанут торчком, как у молодух, а я-то и то не рассчитываю.

– Сестра, – окликнул ее от тюков Оши, – не отбирай у девочки надежду. Интарра – древняя богиня, и пути ее неисповедимы.

– Это я древняя, – отрезала Нира. – И довольно намыкалась, чтобы сказать: свинья и та лучше богини.

Она махнула клюкой на чернобрюхую скотину, тычущую рылом в объедки под колесами фургона.

– Свинья, она настоящая. Свинье можно врезать… – Она ткнула скотину в бок, и та ответила ей возмущенным визгом. – Свинью можно пнуть. Коли ты одинок и неразборчив, можешь свинью и поиметь, а к утру зарезать ее на мясо. Свинья настоящая. Не то что твоя туманная божественная сука.

Оши покачал головой:

– Я объяснял тебе, сестра, как много значит в таких делах вера.

– Да-да, – торопливо закивала Адер. – Я тоже верю богине. Ее святым промышлением все кончится хорошо.

Она тараторила, подделываясь под наивную юную паломницу.

Нира закатила глаза:

– Лучше в койке с калекой, чем целое корыто веры. Вера и убить может, и ты… – она ткнула в Адер острым пальцем, – запомни этот маленький урок. А что до хорошего конца, так для тебя, если быстро не поумнеешь, все и так скоро закончится.

Адер задумчиво кивнула.

Не дождавшись от нее ответа, Нира поморщилась и бросила взгляд на кишащую толпу.

– Давай-ка сюда, – понизив голос, буркнула она.

Старуха кивнула на задок фургона, от которого паломников разогнали визжащие черные свиньи. Адер не двинулась с места.

– Иди, говорю, лярва упрямая! – сверкнула глазами старуха. – Не то скажу, что на языке вертится, при всех, а это тебе навряд ли понравится.

Адер колебалась. Она бы рада была поскорей удрать от этой женщины, но удирать было некуда. Хуже того, в голосе Ниры ей послышалось подозрение, от которого волоски на загривке зашевелились. Еще чуть помедлив, Адер кивнула и шагнула к фургону, подобрав подол, чтобы не задеть грязных свиней. Когда борт скрыл их от стоявших вблизи паломников, Нира развернулась к девушке.

– Слушай, – зашипела она, бдительно стреляя глазами через плечо Адер, – если тебе вздумалось сбежать из дворца и разыгрывать слепую нищенку, надо думать, у тебя есть на то причины.

У Адер горло перехватило от страха.

– Я не… – заикнулась она.

– Брось, – отмахнулась Нира. – Никогда я не торговала чужими секретами и впредь не собираюсь. Девушка вправе соврать, если надо, по себе знаю, но…

Она тыкала в грудь Адер костлявым пальцем, подталкивая ее к неструганым доскам фургона.

– Без меня ты живо вляпаешься в дерьмо. – Старуха покачала головой, ковырнула грязь клюкой и сердито пробормотала: – Мало мне заботы с придурком Оши, так еще ты навязалась.

– Ты не обязана… – заговорила Адер, у которой сердце так и колотилось.

– Видит Шаэль, не обязана! – огрызнулась старуха, снова повысив голос. – Но без меня твою негодную задницу живо нашпигуют толстыми кривыми хренами. Мы и за стены выехать не успеем. Давай кидай мешок в кузов и сгинь с глаз моих, пока я не осерчала.

8

Валин смотрел в ночь за окном, холодный ветер обжигал ему лицо. Он сам вызвался стоять первую вахту, и его крыло, которое привыкло урывать минуты отдыха где придется, превратив плащи и мешки в одеяла и подушки, положив поближе оружие, мгновенно провалилось в сон. Остальные ненамного отстали от кеттрал, и к тому времени, как в небе заблестели первые звезды, не спал только Каден. Тот сидел, скрестив ноги, в шаге от Валина и неотрывно таращился через низкий подоконник того же окна. Оба долго молчали.

– Какой смысл сторожить, когда ничего не видно? – спросил Каден и кивнул на окно. – Я словно в чугунный котелок заглядываю.

Валин колебался. Он не рассказывал брату о пережитом в Халовой Дыре, не рассказывал о яйце сларна и полученных от него необычных способностях, не рассказывал… Да ничего он не рассказывал.

– А ты что не спишь? – спросил он. – Мы собирались выспаться, пока тебе не надо шагать в… эту штуку.

Бросив взгляд на кента, Каден кивнул, но ложиться и не подумал.

– Вряд ли недолгий сон качнет весы в ту или другую сторону.

– А эти врата и правда стоят по всей империи?

– Кажется, даже за ее пределами. Они на тысячи лет старше Аннура. Когда кшештрим их создавали, о границах империи никто еще и не думал.

– Однако отец о них знал, – упорствовал Валин. – И использовал?

Каден только руками развел:

– Так мне сказали хин.

– И где они? – спросил Валин. – Где аннурские врата?

– Не знаю. Ничего похожего я никогда не видел. Да и не слышал о них, пока мне настоятель не рассказал.

– Как же получается, что люди не в курсе? – задумался Валин, разглядывая тонкие очертания арки. – Как отцу удавалось переноситься за полмира, чтобы никто ничего не заподозрил?

– Я много об этом думал, – признался Каден. – Вообще-то, это могло и не бросаться в глаза. Скажем, император переходит из Аннура в… допустим, в Лудгвен. В Лудгвене никто не знает, что он только что был в Аннуре. Подумают, что император просто прибыл без предупреждения. Какой-нибудь хронист мог бы потом все сопоставить, если бы вел подробные заметки и тщательно отмечал даты, но не так легко подробно записывать все передвижения императора. Сколько раз и мы не знали, где отец, а ведь мы во дворце жили.

Валин, подумав, кивнул. Он с детства помнил многодневные отлучки Санлитуна.