Замуж за турка. Книга первая

– Мне так легко! Спасибо! – ответила она пространству.

Словно что-то тяжелое ушло из сердца. Было спокойно и безмятежно, как бывает после исповеди.

– В душ! – приказала она себе.

Душевая комната была всё такой же ослепительно белой, но эта белизна уже не резала глаз.

– Ты здесь? – обратилась она к синей щетке.

Вальяжно развалившаяся в стакане щетка, открыла глаза и, зевая, ответила:

– Канэшна!

– Спасибо, – поблагодарила её Наташа и вошла в душевую кабину.

Плотные струи воды приласкали её. Намылив вехотку, Наташа начала медленно и методично смывать с себя следы прошлого. Каждое движение отзывалось в ней новыми, незнакомыми ранее ощущениями.

Воспоминания прошлой ночи впились в губы жгучим поцелуем, зазвучали в ней грустной песней, зашептали знакомым баритоном: «Наташа, Наташа, Наташа…»

– Эмрэ… – отдавая своё тело на растерзание бесстыжим струям воды, шептала она, – Эмрэ…

В ту секунду, когда Наташа почти растворилась в грешном экстазе, раздался телефонный звонок…

Она слушала Светин голос, но не слышала его. Обрывками ничего не значащих фраз, слова подруги доносились откуда-то из другого мира.

– Ты знаешь, Свет, Софья Ковалевская сказала, что блядь и самка это не одно и то же, а я ей верю, – медленно проговорила Наташа и бросила трубку.

Высоко подняв голову, она вышла в центр гостиной, встала перед портретом Ковалевской и сбросила с себя халат. Оставшись обнаженной, Наташа взглянула в глаза всех своих выпускников, легла на пол и раздвинула ноги.

– Самка, – шёпотом сказала она и в её голове оглушающим все земные звуки оркестром, зазвучала музыка. Сладостный зов потянул её за собой и, осторожно ступая, она вошла в пещеру уже не сдерживаемых желаний. Вибрация звучащей повсюду мелодии ввела её тело в блаженный трепет, свет померк и во мраке своего нетерпения она позвала возлюбленного: «Эмрэ!..» Судорожно хватая ртом воздух, она извивалась во всё ускоряющемся ритме страсти и молила: «Еще! Еще! Еще!»

Её тело растворилось в сладострастных звуках, уже не было рук, ног, живота, не было головы и сердца. Распластавшись на полу гостиной, она стонала и кричала. Взяв, наконец, самую верхнюю ноту, Наташа вздрогнула, затрепетала и, успокоено, стихла. Естество и разум вошли в равновесие…

Наташа открыла глаза. Смеркалось. Откуда-то издали раздавалось тикание будильника. Ощущение блаженства не покинуло её, оно было здесь, в изгибах её тела, в её руках, в её мыслях.

– Как это прекрасно! Почему я не знала, что это прекрасно! – удивилась она.

Перевернувшись на живот, Наташа встала на четвереньки и направилась в прихожую. Там, распластавшись перед входной дверью, она стала жадно втягивать доносящиеся извне запахи. Её ноздри подрагивали, она ловила каждое дуновение, каждый звук.

– Ты придёшь? – спросила женщина.

– Приду… – далёким эхом отозвался мужчина.

– Я знаю, ты придешь… – сказала женщина и забылась сном…

Когда в дверь постучали, было уже темно. Бледным отражением в зеркале освещал прихожую крохотный луч света уличного фонаря. Она встала на колени и открыла входную дверь. На пороге стоял Эмрэ.

– Входи, – сказала ему Наташа и он, изумлённо глядя на неё сверху вниз, вошёл.

Дверь захлопнулась. Грянула музыка. С первобытной жадностью обхватив его ноги, Наташа целовала их.

– Ашкым[7 - Любимая], – простонал Эмрэ и отдался во власть посвященной ему мелодии.

– Мой! Мой! Мой! – шептала Наташа.

Словно к спасительному источнику, она прильнула к нему и сделала первый, страстный глоток.

Ничего не существовало вокруг, лишь опьяненный блаженством мужчина и страстно поглощающая солоноватую плоть его вожделения женщина. Божественным нектаром излил мужчина свою благодарность женщине, и она приняла её.

– Наташа… – прошептал Эмрэ, поднял её на руки и внёс во мрак спальни.

Как страждущий путник, преклонив колени, по капле слизывает росу с распустившейся на рассвете розы, он трепетно испил её влаги.

Знак равенства между мужчиной и женщиной был поставлен.

Все звуки стихли, мир погрузился в безмолвие и лишь голоса шепчущихся мужчины и женщины звучали в ту ночь во всей Вселенной.

Глава 6

«Математическая русалка»

Проснувшись, Наташа долго лежала в неподвижности. Она разглядывала Эмре словно хотела до мельчайших подробностей запечатлеть в своей памяти образ любимого. Он спал безмятежно, как усталый путешественник, обретший, наконец, отдохновение в прохладной тени склонившейся над рекой ивы.

Осторожно поднявшись и едва касаясь пола, она беззвучно вышла из спальни.

За окном загорался день. Яркими цветами метнулись навстречу Наташе кухонные занавески. Абажур вновь стал оранжево-солнечным и радостно колыхнулся, приветствуя хозяйку. Облачился в пурпур гибискус. Мир снова обрёл краски.

– Я умею летать! – шёпотом обратилась к пузатому чайнику Наташа, и поставила его на плиту.

Чайник расплылся в счастливой улыбке и, словно опомнившись, шепнул ей в ответ:

– Софья Ковалевская!

– Ах да! – спохватилась Наташа и упорхнула в гостиную.

До краёв наполнив комнату золотым сиянием нового дня, в ней бушевало Солнце. Лучистыми соцветьями отражаясь в стекле, оно играло, озаряло, переливалось и сулило счастье. Охваченная восторгом, Наташа закружилась по гостиной, как быстрокрылая стрекоза. Захлестнувшее её чувство было незнакомым, но оно уже не пугало Наташу. С каждым движением, с каждым поворотом головы, с каждым вздохом к ней приходила уверенность в том, что это их первый, но не последний танец с Солнцем.

Она чувствовала себя и вылупившейся из тесного кокона бабочкой, и уносимой дуновением ветра пушинкой, и прохладным мартовским утром, и вьюгой, и цветком, и трепетной паутинкой. Она ощущала себя то всемогущей властительницей Вселенной, то пылинкой, она то загоралась яркой звездой, то погружалась в пучину небытия.

– Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три – отсчитывало Солнце и Наташа кружилась в фееричном фуэте своей любви.

– Будь, что будет! – неожиданно остановившись, воскликнула Наташа, залилась громким смехом и, под восхищенные взгляды Софьи Ковалевской, упорхнула обратно на кухню.

Все в то утро заговорщицки шептались с Наташей. Предметы, отражения и даже внутренний голос как-то по-новому заговорили с ней. Притихла вечно ноющая поясница, а сердце больше не трепетало, оно мерно и величественно отсчитывало секунды новой Наташиной жизни.

Напевая поселившуюся в её голове мелодию, Наташа, как сказочная фея, порхала по кухне. Перелетая от плиты к столу, от шкафа к холодильнику, улыбаясь своим воспоминаниям, она творила в то утро волшебство.

Ей вдруг подумалось, что уже очень давно она не готовила завтрак на двоих. Словно заново открывая свой собственный мир, она дивилась тому, как математическая точность и аскетизм отразились в выбранных ею когда-то предметах. Её одиночество стало вдруг выпуклым, оно испуганно таращилось на неё крохотной сахарницей, микроскопической вазой, карликовой кастрюлькой.