– А на что тебе змеи и ящерицы сдались? – поинтересовался Деспот, – ползают себе да ползают.
– Слишком велики выросли, – объяснил я, – русских людей поедать стали.
– Ну и местечко эта ваша Русь! – поразился атаман, – небось и просто в лес зайти страшно.
– Летом еще ничего, – не согласился я, – такие выродки, как громадная ящерица или слишком большая змея у нас в редкость, а вот зимой звери могут человека и сожрать, это дело обычное. Против волчьей стаи в одиночку не выстоишь, да и от медведя-шатуна далеко не убежишь.
Ванча подергала Богуслава за штанину, и когда он к ней нагнулся, что-то ему нашептала.
Старый воин опять подбоченился и рявкнул:
– И долго вы свои лясы точить собираетесь? У меня тут мамаша волнуется! Давайте кого-нибудь быстренько убьем, и дальше поедем.
Спорить мы не посмели.
– Выводи зверя, – сказал я. – Не жалко убивать?
– Да ему вечером так и так в наш котел отправляться, устали мы его караулить, – объяснил Деспот. – Мясо же все равно нам останется?
– Это да, – согласился я. – Выводи свою овцу или поросенка, кто там у тебя?
Атаман рявкнул на своих, и два разбойника с выраженной натугой на лицах с трудом выволокли на дорогу здоровенного козла. Здесь они с облегчением бросили веревки, держащие вредную животину за шею, и отскочили подальше. Серо-черный козлище со здоровенными рогами, почуяв долгожданную свободу, взревел и подбросил задок. Потом он мерзко и зычно заблеял, повертел бородатой башкой и подпрыгнул вверх передней частью, совершив в воздухе копытами что-то вроде балетного антраша. После приземления исторг из себя особо громкое ме-е-е! – и начал озираться в поисках достойного противника. Гляделся этот дерзкий на характер парнокопытный не смирным домашним козликом, а просто каким-то испанским боевым быком для корриды!
– Где ж вы такого злобного зверя добыли? – удивленно спросил я. – Специально что ли вырастили? Какая-нибудь особая порода – разбойный сторожевой?
– Да вот этот идиот и добыл! – ткнул кулаком вниз Деспот. -Обязательно ему нужно было простого селянина ограбить! «А то бандитской удачи не будет…», – передразнил он свергнутого самозванца, заодно давая ему невидимого пинка.
– Я больше не буду! – послышался знакомый плачущий голосочек.
– И стало у нас в ватаге два козла, – продолжил Деспот. – Один всех глупыми распоряжениями донял, другой, кого смог, рогами запырял. И не стало у нас покоя. Людмил велит проезжающих так грабить, что чуть ли не догола раздевать, а это разве по уму? Обычно, если удавалось мирно, без большой драки столковаться, мы особо-то и не грабили: так, изымем у купца кошель с деньгами, а лошадь, товар, одежду и нательный крест не трогали. Купчина душой отойдет после встречи с нами, прикинет: сам цел, основное при нем, стало быть убыток плевый, и никуда жаловаться не идет.
Простых селян в жизни не грабили! Постоишь с ними, поболтаешь о том, о сем, и отпустишь. Они по этой дороге всю жизнь спокойно ходили и ездили. Про нас, как про погоду говорили – совершенно беззлобно. И значит тоже защиты у властей просить не станут.
А этот мерин приказал всех обдирать до последней нитки! Никому ни в город, ни в соседнее село спокойного проходу нет! Ну прямо стихийное бедствие какое-то! И ладно еще лошадь или корову отнимешь, не продашь, так сам сожрешь, но ведь стали и просто всякую дрянь собирать! Вяльцы, пряльцы, никому у нас не ведомые крупорушки! Этим хламом всю стоянку завалили, да еще паскудный козел на каждом шагу подкарауливает – боднуть норовит. А привязывать его нельзя, опечалится ценная животина!
Раньше-то мы спокойно жили, особо не дергались. Убытка от нас большого не было, и никому мы особо были не нужны. А теперь, за такие гадкие дела, того и гляди по нашу душу рать городских стражников явится или чья-нибудь болярская дружина нас ловить возьмется.
А вреднючего козла этот липовый Габриел вовсе обижать не велит, бережет гада. Толкует: «Козляша это мой оберег». У, гнида! – опять замахнулся атаман.
– Ой, не надо! – взвизгнули снизу.
– Шесть человек он нас вовсе ушли, не стерпели жизни такой, – завершил свой эмоциональный рассказ Деспот. – Эх, зарезать бы его гада на пару с козлом!
– Уймись, мне он живой нужен. Козла убиваю?
– Вали!
Я перевел свой убийственный взор на паскудное животное. Смерть настигла козла молниеносно. Он завалился на бок, прощально дрыгнул копытами, тихонько мекнул и издох.
– Пенко! – распорядился атаман. – Перережь ему глотку, покуда кровь не свернулась, – и страшноватый разбойник со шрамом через всю рожу сноровисто взялся за дело. – Ну ты силен, русич! Мне бы такое умение тоже сильно в жизни пригодилось. Ладно, забирай уцелевшего человечьего козла, и разойдемся миром.
Но все пошло по другому. Один из стоящих сзади башибузуков внезапно запрыгнул на нашего же коня, выхватил из ножен ржавый меч и понесся на Наину с Иваном. Он пригнулся к холке жеребца, и Наине было трудно поймать его убийственным взором. Ваня не сплоховал и успел обнажить свое оружие, но тяжеловато будет биться легонькой сабелькой против меча-полутораручника.
– Демир! – заорал Деспот. – Назад!
Но разбойник его не послушался, и его меч зазвенел о саблю Ивана. Теперь ударить Наине мешал еще и суженый. Зато Марфе никто не мешал, особенно мои неразумные команды. Она молниеносно проскользнула к месту схватки и, прыгнув снизу, сшибла с ног похищенного коня вместе со всадником. Прощальный хрип Демира, на горле которого стальным капканом сомкнулись могучие челюсти волкодава, оповестил всех нас о кончине этого неразумного бандюгана.
Мой запоздалый крик:
– Марфа! Фу! – уже не смог улучшить ситуацию.
– Фукай, не фукай, – сказал Деспот, – а этому придурку все одно конец пришел. Не больно-то и жалко, вечно он своевольничал, где надо и не надо в драку лез. Я бы его за поганый характер и сам давно прирезал, но братьям очень задушевный голос этого печенега нравился, разные песни уж больно хорошо пел, упросили пожалеть.
– А зачем же вы этого дурного степняка к себе в шайку взяли? – поинтересовался Богуслав. – Они народ дикий, живут от вас далеко.
– Да где там далеко! – опроверг эти речи Мясник. – Одному из главарей какого-то из их многочисленных племен кто-то из византийских императоров пожаловал земли здесь, в Болгарии. Печенеги теперь у нас в каждой бочке затычка. Работать они не любят, а вот пограбить, повоевать, в этих делах им равных нету!
Да, сильная у тебя собачка. Страшная такая собачка! В общем, давай расставаться. Мы сейчас с этим поганцем Габриелом-Людмилом попрощаемся, и убирайтесь на все четыре стороны!
– Только не калечьте! – строго приказал я.
– Вот никакой с тобой радости от жизни нету! – горестно покачал головой атаман. – Последнего удовольствия моих мужичков лишаешь! И эх! – Потом рявкнул: – Слышали, братья?
Дружное да было ему ответом.
– Все поняли? Поубивают вас эти злые русичи за милую душу!
Народ осознал.
– Да, Деспот! Конечно, Мясник!
А вот она и кличка атамана. Значит Деспот, это все-таки имя.
А Мясник продолжал:
– Погладить на прощание можно! Калечить ни-ни! Мне каждый из вас живым нужен! – Тут он как-то зловеще усмехнулся и прибавил: – потом с кем-нибудь другим позабавимся…
Разбойники махом сгрудились в кучу вокруг вожака и усиленно взялись прощаться с бывшим Габриелом. Больше всех горячился горбун, который аж подпрыгивал от возбуждения и кричал:
– А вот я! А дайте мне! Ну хоть укушу!
Кусаться ему, по-видимому, все-таки не позволили, и на всякий случай даже отобрали топор.
Прощанье прошло благополучно – Людмила отдали изрядно потрепанного, похоже напрочь обобранного и с легкими телесными повреждениями – синяком под левым глазом да разорванной нижней губой, но без значительного ухудшения здоровья.
Мы постарались поскорее покинуть это негостеприимное место. Хватило нам на сегодня впечатлений от общения с дружественным болгарским народом. Мы уезжали с торопливо взобравшимся на одного из свободных коней Людмилом, Марфа гнала позади наш табун лошадей, порыкивая для порядка на душегубов, а вслед нам злобно и громко скрипел зубами разочарованный горбун Волк.
– Что ж ты, сыночка, все слезоньки льешь? – пыталась ободрить свою кровинушку Ванча. – Хорошо же все кончилось, без смертоубийства. Можно сказать, легко отделались.