– Это зачем же? – насторожился Добрынька. – Не-ет, не надо нас связывать.
– Чтобы стражники у ворот не пострадали. Скажут своему воеводе, что я пленных в Киев провел на боярский суд.
– Вяжи, – буркнул Ратибор.
Княжич осторожно снял с передней луки седла аркан, ловко крутанул над головой, и петля легла на плечи богатыря.
– Возьмешь Добрыньку за шиворот и поведешь перед собой…
– Я не…
Ратибор молча схватил Добрыньку за шиворот и даже встряхнул его.
– Куда велишь, великий боярин?
– Держи пока. Мне надо сначала с охранниками потолковать.
Охранники оказались знакомыми. Так как княжич уже не раз выезжал на охоту, к его выездам привыкли. Владимир что-то сказал им, охранники засмеялись и отвернулись.
Владимир махнул рукой:
– Быстро!
Так втроем они проскользнули в город, свернули в глухой переулок и спрятались за полуразрушенными старыми сараями.
– Ждать здесь.
– Боязно, – вздохнул Добрынька.
– И ни звука…
Примолкли…
Вскоре пастух громко защелкал кнутом, подгоняя коров, которые паслись на выгонах за городскими стенами. Послышался дробный перестук копыт, мычание стада.
– А если коровы в эти сараи пойдут? – спросил Добрынька.
– Они по избам разойдутся, – тихо сказал Владимир. – Приучены.
Коровы и впрямь поспешили по домам, пастух тоже ушел, и все замерло.
– Сидеть здесь будем до сумерек.
– Так это ж… – начал было Добрынька.
– И не разговаривать.
Не разговаривать Добрыньке было трудно. Однако рта он больше не раскрывал – только вздыхал от души. А Ратибор стойко помалкивал.
Сумерки опустились быстро, и Владимир вздохнул с облегчением. В такое время киевляне из домов не выходили, на улицах лишь изредка появлялась ночная стража.
– Пора, – сказал княжич. – Если повстречаемся со стражей, молчите. Я с ними разговаривать буду.
– Как повелишь, великий боярин.
– За мной. И без шума.
Темнело. На улицах никого не было, да и сами стражи куда-то подевались. Притих стольный град Киев.
– Долго еще нам с боязнью идти? – спросил нетерпеливый Добрынька.
– Поруб в переулке за Десятинной церковью. Недалеко осталось.
Вот и Десятинная церковь, заложенная еще великой княгиней Ольгой и достроенная великим князем Владимиром. Свернули в переулок и остановились перед срубом без окон.
– Неужто и вовсе не кормят узника? – ужаснулся Добрынька.
– Кормят, – вздохнул Владимир. – Два раза в день кормят. Утром и вечером. На срубе крыши нет, через верх забрасывают.
– И князя Судислава тоже через верх забросили? – спросил Ратибор.
– Князя ввели через дверь, а потом ее дубовыми досками заделали. Сумеешь проломить, Ратибор? Очень на тебя рассчитываю.
– Проломлю. – Ратибор кивнул.
– А если охрана на шум прибежит? – насторожился Добрынька. – Ратибор без шума ничего делать не умеет. Так что…
– Поруб никто не охраняет, но ты все же присмотри.
– Присмотрю.
И Добрынька, вздохнув, нехотя отошел на порученный пост.
– Ломай, Ратибор.
Богатырь отступил от двери шага на три, а потом с разбега ударил ее плечом. Дверь треснула пополам, и Ратибор тут же выломал остатки.
– Что еще делать повелишь?
Владимир молча отстранил его, громко крикнул в сумрак:
– Ты свободен, князь Судислав!
В разломанном дверном проеме появилась фигура высокого худого старца.
– Здрав буди, князь Судислав!
И Добрынька с Ратибором подхватили: