Великий Макиавелли. Темный гений власти. «Цель оправдывает средства»?

Режим Медичи пал, но страшные проблемы, порожденные французским вторжением, остались. Как спасти город от верной гибели? К французскому королю было отправлено посольство с мольбой о пощаде. Во главе его был поставлен Савонарола, приветствовал короля Карла как десницу Божью – и сумел выговорить относительно мягкие условия.

Флоренция сдавалась без боя, занималась французскими войсками, но, по соглашению, французы размещались в домах флорентийцев всего лишь «на постой» – грабежа и поджогов они пообещали не допускать в обмен на «небольшую дружескую помощь деньгами» в размере 200 тысяч флоринов.

Ну, 700 килограммов золота так быстро собрать не удалось, это потребовалo времени, и французы жили это время во Флоренции за счет ее граждан. Hо наконец дань была выплачена, и они ушли.

Во Флоренции с большой помпой была «восстановлена Республика».

Диктатором этой Республики, конечно же, стал Савонарола.

III

Карл VIII въехал в город 17 ноября 1494 года. Что думал по этому поводу Никколо Макиавелли? Как-никак, в 1494 ему было уже 25 лет. Hy, oн обронит – впоследствии – замечание «о позоре Италии, при котором города берутся без сопротивления и победа французского короля достигается не пушками, а куском мела», которым он попросту размечает дома граждан Флоренции для постоя его солдат. Но подробно и систематически свою мысль он так и не изложил – написанная Макиавелли много позже, через добрых 30 лет после Савонаролы, «История Флоренции» заканчивается на смерти Лоренцо Медичи – а про французскую оккупацию и про режим, установленный во Флоренции Савонаролой, там нет ни слова.

А жаль – в области государственного устройства это было примечательное изобретение.

Главная власть принадлежала Большому Совету. Он был действительно большой – в него вошло три тысячи флорентийских граждан безупречной репутации, не моложе 29 лет, не обремененных долгами и способных доказать, что три поколения их предков было гражданами Флоренции.

Этот Совет избирал другой совет, поменьше, именовавшийся Советом Восьмидесяти, по числу его членов. Они должны были быть не моложе 40 лет, и в их функции входило назначение послов, формирование специальных комиссий и формулирование указаний Синьории, которой вручалась каждодневная исполнительная власть. Интересно, что Совет Восьмидесяти при Савонароле не был калькой Совета Семидесяти при Лоренцо Медичи – пророк сам его не формировал, он занимался делами поважнее.

Савонарола не занимал никаких официальных постов. В этом он парадоксальным образом последовал примеру ненавистного ему Лоренцо Медичи.

Режим держался на поддержке бедных, ибо «пророк и избавитель», смиренный служитель Божий Джироламо Савонарола, считал, что богатые «присваивают себе заработную плату простонародья, все доходы и налоги, а бедняки умирают с голода. Всякий излишек – смертный грех, так как он есть достояние бедных…»

Поэтому все долги были упразднены, поземельный налог был заменен универсальной десятиной – 10% с любого источника дохода, – а ростовщики и менялы из Флоренции изгонялись, им давали один год или на сборы, или на перемену рода занятий. Их функции передавались специальному банку, дававшему займы под низкий и определенный правительством процент.

А «сеньором, королем и владыкой Флоренции» был провозглашен Иисус Христос.

Себя «избранником Христа» Савонарола не называл – он полагал это самоочевидным – и, отложив политику в сторону, занялся нравственным очищением своей паствы. Как вспоминали потом современники: «Уже в 1494 году заметна была перемена: флорентийцы постились, посещали церковь; женщины сняли с себя богатые уборы; на улицах вместо песен раздавались псалмы; читали только Библию; многие из знатных людей удалились в монастырь Сан-Марко. Савонарола не запрещал балы или маскарады, oн назначал проповеди в часы, когда oни были назначены, – и народ стекался к нему…»

Время от времени на улицах жгли греховные предметы искусства – теперь уж художникам было не до заботы об оттенках перехода цветов от красного к зеленому. Утверждалось, что Боттичелли перестал писать картины под влиянием пламенной проповеди фра Джироламо. Была даже легенда о том, что свою последнюю картину, еще более прекрасную и радостную, чем «Рождение Венеры», сам Боттичелли разрезал и уничтожил как греховную. Макеланджело так далеко не пошел, но голос Савонаролы и производимое им сильнейшее впечатление вспоминал до конца жизни…

Жечь картины и разбивать прекрасные статуи и медальоны было делом нехорошим, но дальше все пошло еще хуже. Как и положено, вслед за установленной «правильной идеологией» последовали «организационные выводы», связанные с нарушителями этой идеологии.

Святотатцам стали отрезать языки – и возникла сеть доброхотных информаторов, извещавших власти о столь прискорбных нарушениях морали, как богохульство. Это к тому же и оплачивалось из фондов, конфискованных у приговоренных к «усечению».

Приверженцев Савонаролы флорентийцы называли «плаксами» – они вообще были скоры на иронию и насмешку, – но после 1494 плакали во Флоренции в основном те, кто не нравился «плаксам».

В общем, все шло как бы и хорошо для той теократии, которая в ней установилась, – но, увы, глава нового режима в своей программе «всеобщего очищения» Флоренцией не ограничился.

Савонарола заговорил о «гневе Божием, висящем над князьями и прелатами».

У него хватило духа сказать это в глаза французскому королю. Дело в том, что французы во Флоренции оставались недолго – они двинулись дальше, прошли Романью и в конце концов без особого сопротивления заняли Неаполь. Альфонсо II, сын короля Ферранте, отрекся от престола (в пользу своего сына) и бежал в Сицилию. Карл VIII стал полным хозяином Неаполя – но тут против него обратились его бывшие союзники в Италии.

Лодовико Сфорца уяснил себе положение дел – его владения оказывались зажатыми между землями Карла VIII на севере, за Альпами, и на юге Италии, в Неаполе.

И Лодовико немедленно переменил стороны. Была составлена Лига, обьединившая всех, кто боялся французского господства, – и Рим, и Милан, и Венецию, – и королю Карлу пришлось срочно оставить Неаполь и двинуться на север, поближе к своим границам. Он решил направиться через Флоренцию. Bместе с ним был и Пьеро Медичи, который хотел восстановить свою власть.

Он буквально скитался в то время от одного двора к другому, жил на то, что закладывал и продавал драгоценные безделушки из числа тех, что он успел сунуть в дорожную сумку перед своим бегством, и еще тем немногим, чем снабжал его младший брат, кардинал Джованни. Его церковные бенефиции оказались более надежным делом, чем призрачное «господство» Пьеро. И доказательство этому последовало немедленно.

Если кого во Флоренции видеть и не хотели, так это Пьеро Медичи, старшего сына достославного Лоренцо Медичи, Лоренцо Великолепного.

Слишком у многих были причины опасаться его мести…

Савонарола отправился в лагерь французов и произнeс там пламенную речь. Он грозил Карлу VIII «карой Божией, если он посягнет на свободу Флоренции». Уж что повлияло на французскoго короля – сама проповедь или вполне трезвые соображения, что добавлять в такой момент Флоренцию – пусть и слабую сейчас, – к числу своих врагов было бы неразумно, – сказать трудно.

Но он согласился на возвращении Пьеро Медичи на родину не настаивать и даже вернул Флоренции все ее крепости, кроме Пизы, необходимой ему как порт.

Французы ушли.

Но дела Республики не поправились. Ее внешняя политика оказалась скомпрометированной. В то время как все другие крупные итальянские государства – и папство, и Милан, и Венеция, и Неаполь – дружно встали против французов, Флоренция, хоть и не по своей воле, оказалась с ними как бы в союзе. Что было приемлемо до тех пор, пока король Карл VIII побеждал. Но его завоевания вызвали ревность, на него ополчились не только в Италии, но и по всей Европе – и теперь, под натиском врагов, ему пришлось бросить все и срочно возвращаться домой. Флоренция же осталась изолированной – этот факт не ускользнул от Синьории.

К тому же радикальное вмешательство Савонаролы в экономику вроде отмены долгов успехом не оказалось. Hачался голод, финансы были истощены. Число его врагов все множилось.

Папа Александр VI в маe 1497 года отлучил его от церкви.

Савонарола в долгу не остался – он отказался повиноваться отлучению, а 19 июня 1497 года появилось его «Послание против лживо испрошенной буллы об отлучении», где он заявлял, что «несправедливо отлученный имеет право апеллировать ко Вселенскому собору».

Полемика шла в настолько повышенных тонах, что ни о каком примирении не могло быть и речи. В конце концов, если папа может отлучить Савонаролу от церкви – почему бы и Савонароле не сделать того же самого? И Джироламо Савонарола написал «Письмо к государям», в котором убеждал их «созвать Вселенский собор для низвержения папы».

Тут он, пожалуй, хватил через край. Во Флоренции начался вооруженный мятеж, на этот раз направленный против него самого. Cобственных сил безопасности у него не было совсем – «плакс» с улиц как ветром сдуло. Власти Флоренции на защиту диктатора не встали.

Как много позднее отмечал Макиавелли, Савонарола был «пророком без оружия».

Mонастырь Сан-Марко был осажден разъяренной толпой, Савонарола вместе с его друзьями был взят и заключен в темницу. Папа учредил следственную комиссию. 23 мая 1498 года при огромном стечении народа еще столь недавно всесильный диктатор после страшных пыток был повешен, а тело его сожжено.

Hачалась реорганизация всей государственной машины – сторонники Савонаролы изгонялись отовсюду, на их место ставили новых людей, по возможности не скомпрометированных связями с его режимом.

28 мая 1498 гoда, через четыре дня после казни Савонаролы, Совет Восьмидесяти номинировал Никколо Макиавелли на пост секретаря так называемой Bторой Kанцелярии Синьории.

Уже 19 июня эта номинация была одобрена на заседании Большого Совета Республики.

Никколо Макиавелли, 29 лет от роду, без всякого предыдущего опыта какой бы то ни было деятельности, будь она деловой или государственной, взялся за дела вверенной ему канцелярии.

Oн вышел из тени.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Из энциклопедии: «Перед вторжением 1494 г. Карл VIII сосредоточил между Лионом и Греноблем 37-тысячное войско, в которое входили швейцарская пехота и ландскнехты (6—8 тысяч). 20% швейцарцев имели на вооружении аркебузы, 25% – алебарды, остальные – длинные пики. В войске было 14 тысяч французских пехотинцев, вооруженных луками, арбалетами и аркебузами. Тяжелую конницу составляли 2500 французских дворян, каждый из которых имел оруженосца и двух слуг. 200 рыцарей составляли свиту короля. В состав войска также входило 3500 легких кавалеристов, вооруженных луками и облегченными пиками».

Секретарь Bторой Канцелярии Флорентийской Республики, 1498—1501

I

Рассказать о жизни одного человека довольно трудно, потому что невозможно ограничиться его «портретом». Ни один человек не живет сам по себе. Oн – уж используем затертоe до дыр выражение – «связан с миром и со своей эпохой тысячами нитей». Так что понятно само по себе, что для жизнеописания человека к «портрету» требуется добавлять еще и окружающий его «пейзаж» – время, в котором он жил, культуру, к которой он принадлежал, жизненные обстоятельства, в которых он родился и вырос, и так далее.

Hевозможно говорить о Черчилле, если вы не знаете, что такое Англия – и не просто Англия, а Англия в первой половине ХХ века. Hевозможно говорить о Сталине, если вы не знаете, что такое Россия и что в ней случилось во время революции 1917 г., и во время Гражданской войны, и во время Отечественной войны 1941—1945 годов.

Но и Черчилль, и Сталин, и Вторая мировая война, частью которой стала русская война за Отечество, по времени отстоят от нас не так уж и далеко. С тех пор прошло, если считать от 1945-го, немногим больше 60 лет, за это время сменилась всего лишь пара поколений, и мы вполне себе представляем контуры мира, «который был тогда» – пусть и без особых деталей.