Конь вороной

– Меня ищут.

– Кто ищет?

– Твои друзья, коммунисты.

Она не села, а почти упала на стул как была – в папахе и шубе.

– Жорж… Ты уедешь? Да?

– Да, Ольга.

– Жорж, милый, возьми меня с собой… Жорж.

– Куда?

– Куда хочешь.

«Возьми меня с собой, куда хочешь…» Так просила и Груша… И почему эта женщина в папахе, с коротко остриженной головой, эта чужая мне незнакомка, говорит со мною на ты и зовет меня Жоржем?

– Нет, Ольга.

– Жорж, будь чем хочешь, делай что хочешь, но не отказывай… Пожалей… Ведь я люблю тебя, Жорж. Ведь я любила тебя всегда…

– Нет, Ольга.

– Потому что я коммунистка? Потому что я была против вас?

Я молчу.

– Ну скажи же… Скажи.

Она не плачет. Глаза ее сухи. Она ждет. Так ожидала Груша ответа… Другого ответа.

– Потому что я тебя не люблю.

Я сказал и сам не поверил себе. Она потупилась. Звенел стаканами на кухне профессор. Тикали стенные часы-кукушка, и, помню, за окном кружился медленный снег.

13 марта.

Я в вагоне. Пахнет полушубками и махоркой. В дальнем углу, в темноте, какой-то малый наяривает на балалайке:

Ах, коммуния, коммуния моя!
Ах, и рожа-то вся подлая твоя!

Чего я достиг? Позади – свежевырытые могилы. Впереди… Что ожидает меня впереди? Труден путь и далек, и не видится, и не предчувствуется конца. Завтра они падут. Кто их заменит? Феди, Егоровы, Вреде? Или белоручки, святые Касьяны, не вложившие в язвы перстов? Но ведь надо строить, не разрушать… Ольга… Я сказал, что я ее не люблю. Да, мир опустел для меня. Россия – Ольга, Ольга – Россия. Неправда. А Груша?… Нет Груши, нет и мечты об Ольге. Замкнулся круг. Не тот ли последний, когда утрачивается надежда?

У коммунии карманы все в дырах!
У коммунии полцарствия в ворах!

Свистит пронзительно паровоз, погромыхивают колеса. Наяривает в темноте балалайка. Мчится поезд. Куда?

14 марта.

Мчится поезд. Я вижу: под обнаженной березой без шапки стоит человек с веревкой на шее… «На что крестишься? крестись на восход…» Я вижу: разгорается красный огонь, белеют голые плечи… «Бороду-то, бороду ему подпали…» Я вижу: пылает деревня, сверкнул на солнце топор: «Убью!»…Мчится поезд. «Товарищ, эй, не трусь! Пальнем-ка пулей в святую Русь!..»

Пальнули. И, раненая, бьется Россия. Пальнули не только они, пальнули и мы. Пальнули все, у кого была винтовка в руках. Кто за Россию? Кто против?… Мы?… Они?… И мы и они?…

Сроков знать не дано. Но встанет родина, – встанет нашею кровью, встанет из народных глубин. Пусть мы «пух». Пусть нас «возносит» ненастье. Мы, слепые и ненавидящие друг друга, покорны одному, несказанному закону. Да, не мы измерим наш грех. Но и не мы измерим нашу малую жертву… «И когда он снял третью печать, я слышал третье животное, говорящее: иди и смотри. Я взглянул, и вот конь вороной, и на нем всадник, имеющий меру в руке своей».

1923 г.

notes

Примечания

1

Маршалы Наполеона. – Ред.