Третья древняя, или И один в поле…

Они дружно рассмеялись и пошли на выход.

К «Марте» он смог поехать уже на следующий день.

Она запомнилась ему сухой и сдержанной дамой лет тридцати с манерами, полученными то ли в институте благородных девиц, то ли в женской партшколе, настроенной исключительно на деловой лад и не приемлющей никаких отклонений от заданной линии беседы. Ему устроили с ней одну или две встречи, перед тем как выпустить её в командировку для работы с Тиной, и он сразу понял, что слиться воедино двум стихиям, олицетворяющим огонь и лёд, будет очень и очень трудно, если вообще возможно.

Но начальство было о «Марте» самого высокого мнения, и если судить по результатам её прежней работы, она объективно заслуживала самых лестных характеристик. Однако для работы с Тиной она подходила мало. Агентура вообще склонна привязываться к одному и тому же оперработнику, а агент-женщина – в особенности, тем более что в данном случае оперработник был одновременно и любимым человеком. Сможет ли «Марта», эта воинствующая моралистка, сама никогда не выходившая замуж и, кажется, вообще не знавшая мужчин, понять истинные мотивы сотрудничества с советской разведкой женщины, изменившей своему мужу?

…Дверь в квартиру распахнулась сразу, как только он нажал кнопку звонка – казалось, «Марта», с тех пор как её предупредили, всё время стояла за дверью и ждала его прихода. Вопреки информации Глеба, он нашёл, что за все эти годы она нисколечко не изменилась – та же спокойная, непоколебимая самоуверенность в жестах, в прямой осанке, в собранных в тугой узел волосах, в блеске чёрных цыганских глаз. Она смерила его оценивающим взглядом с головы до ног, кажется, тоже узнала и пригласила войти:

– Прошу.

Они прошли в комнату, служившую вероятно гостиной и столовой, и сели в кресла вокруг журнального столика.

– Кофе? Чай?

– Спасибо, мне чай.

Она бросила в стакан с мельхиоровым подстаканником пакетик «Липтона» и налила кипятку.

– Мне сказали, что вас интересует дело «Стеллы», – не теряя времени начала хозяйка.

– Нет, дело «Стеллы» меня волнует сейчас мало. – Он улыбнулся. – Я хотел бы узнать от вас кое-что о Тине.

– Всё, что я знаю по этому вопросу, я сообщала в Центр, следовательно, в деле «Стелы»…

– Эльвира Харитоновна, – прервал он её, стараясь сдержать накатывающееся раздражение. – Я прекрасно могу представить себе, что содержится в оперативном досье «Стеллы». Я пришёл к вам, в общем-то, как частное лицо к частному, чтобы услышать от вас живое слово очевидца, когда-то общавшегося с Тиной.

– Частное лицо к частному? – удивилась «Марта». – Это за пределами моего понимания. Я имела дело со «Стеллой» как с агентом и, признаюсь, никогда не рассматривала свою работу в службе под таким углом зрения.

– Это всё так, – согласился он, – но мы с вами уже больше не работаем, дело «Стеллы» находится в архиве. Неужели у вас не осталось хоть капельки того, что мы называем особенностями личного общения в процессе решения служебной задачи?

– Иван Алексеевич – вас, кажется, так зовут? – Иван Алексеевич, буду откровенной: я никогда не одобряла служебных романов, а в нашей работе – особенно. Честно говоря, когда я встречалась с Кристиной, я старалась как можно дальше абстрагироваться от того, что вас лично связывало с ней. Мне это просто мешало наладить с ней нормальные рабочие отношения.

– И вам удалось добиться этого?

– Считаю, да. Тем не менее, её неожиданное исчезновение застало меня врасплох.

– Как вы полагаете, что послужило причиной потери «Стеллы»? – Если он хотел хоть что-нибудь узнать от «Марты», ему тоже нужно было придерживаться сухого и делового стиля. Нормальный застольный разговор с хозяйкой дома просто исключался.

– Только не я, – поспешила ответить «Марта». – У нас с ней всё было прекрасно, я всегда шла ей навстречу и делала всё от меня зависящее, чтобы достигнуть наибольшей информационной отдачи.

– Не сомневаюсь. Она когда-нибудь что-нибудь обо мне спрашивала или рассказывала?

– Гмм… Не помню. Если только в связи с работой. Впрочем, однажды она разревелась на встрече, и мне пришлось давать ей успокаивающее. Она сказала, что очень хотела бы вас видеть и просила Центр организовать ей краткосрочную поездку в Москву.

– Вы не припоминаете, когда это было?

– Кажется, накануне её пропажи. Но…

– Что – но? – встрепенулся он в тяжёлом подозрении.

– Видите ли, Иван Алексеевич… плакать она стала с первой встречи, и нам… мне стоило больших усилий сохранять рабочую атмосферу на встречах.

– А вы сообщили об её просьбе в Центр?

– Разумеется.

Сомневаться не приходилось – о пунктуальности «Марты» среди сотрудников службы ходили легенды.

– И что ответил Центр?

– Он рекомендовал разъяснить «Стелле», что вы находитесь в ответственной загранкомандировке.

– И как на это среагировала… Тина?

– Неадекватно. Она заподозрила обман и устроила мне истерику.

– Между прочим, после отзыва из той командировки я два года безвыездно находился в Москве, – сказал он тихо, глядя в глаза «Марте».

– Ну и что? Это ничего не меняет. Центр принципиально отвергал возможность вашего свидания в Москве, и он подыскал для этого удобный «экскъюз». Нормальная практика в нашей работе.

Железной логике Эльвиры Харитоновны трудно было противопоставить что-то равносильное. Действительно, он и сам для пользы дела часто прибегал к подобным уловкам.

Чай давно остыл, но хозяйка не предложила ему горячего. Она сидела перед ним, сложив руки на коленях, и невозмутимо поглядывала на него своими невинными чёрными глазищами.

«Интересно, если бы у неё был муж или любовник, разговаривала бы она со мной сейчас так же холодно?» – подумал он и решил закруглять свой визит.

– Как она выглядела на последней встрече? – спросил он.

– Не помню. Кажется, как всегда – слишком ярко, модно и броско.

– А как у неё складывались отношения с мужем? Она вам не говорила?

– Насколько помню, она его ненавидела. Но общения с ним не избегала – так было удобнее в интересах её сотрудничества с нами.

– Да-да, конечно… Ну, что ж, спасибо за угощение. Мне пора.

– Не стоит благодарности. – «Марта» выпрямилась во весь свой рост и пошла проводить гостя в прихожую.

– Скажите, Эльвира Харитоновна, а вы так и живёте одни? У вас никого нет? – спросил он, уже выйдя на лестничную клетку.

– Мне никто не нужен, и я ни о чём не жалею, – отрезала она довольно зло и закрыла дверь.

– Неправда, дорогуша, ты очень и очень жалеешь, – произнёс он вслух и вызвал лифт.

Ну вот, вспомнил на старости лет! Где же ты был, дорогой, все эти годы? Недосуг было? Конечно, недосуг! Нам всем недосуг – так удобно прятаться за этой железобетонной стеной, пока совесть не проснётся. Совесть… Что это за субстанция такая, которая исчезает в промежутке между юностью и старостью?

Эльвира Харитоновна открыла дверцу лакированного буфета и достала оттуда початую бутылку армянского коньяка и бокал с засохшими на донце золотистыми остатками напитка. Коньяк приятной огненной струйкой пробежал по пищеводу, мгновенно всасываясь в кровь и прочищая мозговые клетки.