С уходом жены, побежали скучные будни, похожие друг на друга. Одна радость, осталась собственная комната, куда постоянно приходили друзья и скрашивали одиночество. Однообразие жизни нарушали дни аванса и получки. Два этих праздника Сева с друзьями отмечал и при Ларисе, и когда остался один. Так и жил бы дальше, как вдруг привычный распорядок жизни нарушился.
…Дождливым весенним днем, по-холостяцки коротая с приятелями воскресный день, за бутылкой, они обмывали премию. На столе нехитрая закуска: квашеная капуста, вареная картошка, банка венгерского «Лечо», бидон с пивом и сушеная рыбешка.
– За премию выпили, за здоровье и удачу тост подняли, а за детский дом? Давай за него и всех наших! – предложил, общий друг с детских лет, Костя.
– За всех наших! – поддержал Сева.
– За нас! За всех, кому детский дом заменил родителей и семью! – согласился Володя, чокаясь с друзьями. – Заезжал недавно. Охренеешь, как увидишь, кого растят там сегодня. Полный беспредел, бардак! Что воспитатели, что воспитанники, – вспомнил Володя. – Почти у каждого жив один из родителей. Отцы – алкаши на зоне, матери – шалавы, лишенные родительских прав. А шкодят! Белым хлебом кидаются. Девчонки за деньги одалживают друг дружке шмотки поносить, представляете?.. Директорша отпускает старшеклассниц к богатым папенькам.
– Мне рассказывали, после тринадцати – четырнадцати, ни одной целки, – заметил Костя.
– Другое время, – согласился Володя. – Нам счастьем казалось только прижать в углу девчонку, поцеловать.
– А в ответ оплеуху получить. Мы дети войны. Дети голодного времени.
Костя взял гитару, подстроил струны и запел. В прихожей раздался звонок, и Сева вышел открыть.
– Наконец-то! – встретил он Сергея. – Думали, заблудился или увели в другую компанию.
– Очереди везде.
На звонок в коридор вышел сосед, смерил парней возмущенным взглядом.
– Сколько раз обещал поставить отдельный звонок! – выговорил Севе, и вернулся в свою комнату. Сергей достал из карманов рабочего полушубка две поллитровки, банку рыбных консервов, кулек конфет, разделся и сел за стол.
– Долго ты. Собирались жребий кинуть, кому на помощь идти, – Костя отложил гитару, ловким движением сорвал крышку с бутылки и разлил по стаканам. – Что, мужики, продолжим?
– Бригадир, тост, – предложил Сергей.
– На заводе бригадир. В тостах Володька специалист, – отказался произнести очередной тост, Сева.
– Доверяете? Тогда, чтобы никогда не кончалась! – объявил Володя, подняв рюмку с водкой. – Поехали! Не будь этой радости, как бы жили?
От семейной жизни у Севы осталась посуда, и большой набор бокалов, рюмок, разных размеров стаканчиков для конька и водки, позволявшие растягивать удовольствие. Пошел обычный мужской разговор.
В прихожей опять раздался звонок. Когда Сева оказался в коридоре, сосед уже впускал жену Нину. Она передала ему тяжелую хозяйскую сумку, перебрала стопку газет и протянула Севе конверт.
– Странное письмо тебе.
Малограмотной рукой на конверте было выведено: Васильеву Елисею Егоровичу. Сева повертел письмо. Фамилия его, адрес, а имя… Вернул письмо Нине.
– Ни мне. Какому-то другому Васильеву.
– И не нам. Будешь идти мимо почты, занесешь.
Сева вернулся к себе и, бросив письмо, присоединился к друзьям.
– От кого малява? – спросил Сергей.
– Черт его знает. По ошибке занесли. Адрес и фамилия мои, а имя отчество – чужие. Уж сколько лет, никто не пишет!
– Мне и по ошибке не шлют. Как перестали искать родителей, никаких писем.
Володя снова налил, и они выпили. Разговор перекинулся на юную подружку Севы – Надю. Костя, взяв гитару, запел окуджавскую «Ах, Надя – Надечка».
Друзья подтянули.
– Окончательно завязал? – удивился Сергей. – Не отходил от её станка, теперь не замечаешь.
– Давно бы, – поддержал Костя, и отложил гитару.
– Специально что-нибудь отвернет на станке, повод позвать бригадира, – заметил Володя.
Спели весь знакомый репертуар, снова разлили, выпили, и заговорили о работе. Русская особенность, на отдыхе, за выпивкой, обязательно вспоминать работу. Особенно горячился Костя, доказывая Сергею свои аргументы.
– Какой смысл ему обманывать? Все решается в бюро труда и зарплаты, в цех спускают готовые цифры.
– Не будь тряпкой, доказал бы.
Друзьям, работавшим в одной бригаде, нововведение грозило снизить заработки. Сева с Костей и Володя успели обсудить решение начальства пересмотреть нормативы. Теперь объясняли отсутствующему Сергею. Пока спорили, взгляд Севы остановился на конверте. Писем в обычных конвертах не получает давно – не от кого. Ответы на поиски бесследно потерянных в войну родителей или кого-то из родственников, перестали приходить. Часть детдомовских друзей, что разъехалась по стране, о себе изредка напоминали открытками к празднику. Большинство остались в Стародубске, как и Сева работали на заводе. Постоянно встречались в Доме культуры или какой-нибудь забегаловке.
На трезвую голову Сева не решился бы открыть подозрительный конверт, сейчас любопытство победило, и он осторожно вскрыл письмо.
«Здравствуй, уважаемый Елисей Егорыч! С поклоном тебе и твоей семье, пожеланиями здоровья и успехов, крестница твоя Агафья Ерёмина. Ты, Елисей Егорыч, вряд ли меня помнишь. Живу я в соседстве с матушкой твоей Лизаветой Петровной. Совсем плоха Лиза. До Пасхи не протянет, – сказал доктор. Лиза упросила написать тебе и Егору Ивановичу. „Пусть приедут. Перед смертию у Елисейки и Егора прощения попрошу“. А я, скажу, отмолила она грехи свои. Война виновата. Ежели, ни немец проклятый, жить бы вам вместе. Стоял бы нынче с Егором и братиком, или сестричкой у постели матери», – волнуясь, читал Сева, с трудом разбирая каракули. С каждой строчкой сердце билось сильнее, и, хотя имя —отчество не его, интуиция подсказывала: письмо адресовано ему. Елисей Егорыч – он!
Спор о новых расценках незаметно угас, и Костя повернулся к Севе.
– Кому письмо, разобрался?
Сева молча протянул его Косте, тот долго читал, а потом передал Володе.
– Скорее всего, ошибка. Не могла двадцать пять лет молчать! Нет, даже больше.
– Всеволод Иванович я, а никакой ни Елисей Егорыч.
– Что касается имени – отчества, большинству из нас, их придумали в детдоме.
– С именем, конечно, не увязка, – заметил Володя, продолжая разбирать каракули послания. – Но деревня Васильевка и фамилия Васильев, в этом что – то есть. Не думаю, случайное совпадение.
Оставив разговоры о работе, парни переключились на обсуждение загадочного письма.
– Тебе письмо! Поезжай сейчас же! Разберись, – подвел итоги спора Сергей. Костя опять взялся за гитару и запел «Мама, милая мама». Сева посмотрел на часы.
– Поздно. Завтра отпрошусь и махну, – согласился он. – За тысячи километров мотался, а тут под боком, два часа езды. Володя разлил остатки водки и провозгласил.
– За твою маму! Дай Бог, чтобы судьба, улыбнулась тебе!
– За встречу! – отложив гитару, прибавил Костя.