Суета сует

– Покажи товар, – сказала повариха неожиданно требовательным голосом.

– С каких пор ты антиквариатом интересуешься?

– Мне подарочек требуется особенный, чтобы впечатление произвести. Жорик мой, он из интеллигентов, умный жуть, как начинает говорить, ни хрена не понятно, матюгается словами иностранными, по квартире расхаживает в трусах, но при галстуке поверх майки, на вид дохляк, зато в постели, словно верблюд в пустыне, имеет меня сутками без еды и воды.

Круглые глаза Анюты покрылись дымовой завесой, прямо как при корабельном маневре. Плотоядная медуза пухлыми пальцами схватила меня за рукав.

– Боюсь, Никита, бросит он меня, втюрилась я, дура такая, в профессора. День рождения у Жорика завтра, поэтому мне подарок нужен особенный, не дешевка какая-нибудь.

– Ей-богу, не могу, Анюта, я уже обещал часы одному клиенту, между нами говоря, скупердяй жуткий, словно Плюшкин, торгуется за каждую копейку.

– Ты меня не первый день знаешь. За ценой не постою, говори сколько…

Я закатил глаза, словно дилемма передо мной не меньше чем открытие новой звезды. В общем, повариха уплатила, не торгуясь, триста рублей.

В машине воцарилась тишина, каждый из пассажиров переваривал в уме заработок.

– Неплохой навар, – заключил Станислав, – непонятно, с чего вдруг она так раскошелилась.

Никита широко улыбнулся и нахлобучил шляпу на голову.

– Ларчик просто открывается. За день до нашей встречи, пока Анюта варила борщи, я поймал этого самого Жорика, чистой воды проходимец с видом ученого из института сортирных дел, сунул верблюду поллитровку и червонец для укрепления знаний по «Капиталу».

В Ленинград троица приехала под вечер, заночевали в гостинице, а с утра пораньше отправились по оговоренному адресу.

Матвей почти не спал всю ночь, крутился в кровати, обдумывая варианты. Денег хватало с избытком, проблема состояла в пересылке крупной суммы за границу. По обвинению в валютных махинациях можно было сесть в тюрьму даже за один доллар, а в данном случае речь шла о больших деньгах. Потребуется большая осторожность, никому нельзя доверять, даже жене.

Валентина Зубова, владелица тайного сокровища, проживала в стандартной коммунальной квартире их четырех комнат, в которой, кроме нее, теснились еще две семьи. До революции квартира принадлежала ее отцу, Василию Зубову. Мастер более десяти лет работал под руководством Генрика Вигстрёма, главного художника-миниатюриста фирмы Фаберже.

Жизнь прошлась по Валентине колесом времени, впиваясь в тело беспощадными шипами, до крови. Сразу после революции в квартиру подселили две рабочих семьи. Молодой муж, исчезнув в Гражданскую, оставил ее с животом, в тридцать седьмом году она попала под чистку, шестнадцатилетнего сына воспитывала тетка. В сорок первом году Василий, названый в честь деда, ушел на фронт и, согласно официальному извещению, «пропал без вести». Реабилитированная в пятьдесят четвертом году Валентина годами пыталась выяснить судьбу сына в надежде, что тот остался в живых, пока не получила радостную весть.

Трое мужчин и седоволосая женщина сидели в маленькой комнате, обставленной простенькой мебелью, если не считать массивного стула с позолоченными кривыми ножками, вырезные подлокотники завершали змеиные головы, высокую спинку украшал цветной, с поблекшими от времени красками герб, обрамленный в яйцевидную рамку, гармонирующую с пурпуровой обивкой.

– Стул-то откуда? – кивнул Станислав, не пытаясь скрыть профессионального интереса.

– Точно сказать не могу, – безразлично ответила хозяйка, – вроде бы вынесли из Эрмитажа во времена Керенского. Пока я в лагерях срок мотала, тут один работяга жил, папаша его служил матросом, когда Дворец захватили.

Саранов порывался задать еще пару вопросов, но, уловив недовольный взгляд Матвея, кивнул Никите.

– Мы бы хотели посмотреть предмет искусства, – сказал Никита, нажимая на два последних слова и стараясь всем своим видом показать серьезность разговора. – Валентина Васильевна, фотографии, как вы понимаете, недостаточно. Я вам клиента привел солидного, не каждый день выпадает такая удача стать свидетелем поистине крупной сделки.

– Мне нужны гарантии, что деньги попадут к моему сыну в Западной Германии. Пока он мне не сообщит, что получил перевод, предмет, – также выделяя голосом слово, сказала Зубова, – предмет останется у меня.

Старая дама говорила тихим голосом из опасения, что соседи подслушивают, наверняка уже шушукаются на кухне по поводу гостей у Зубовой.

Матвей доверительно наклонился в ней:

– Послушайте, Валентина Васильевна, не поймите меня неправильно, вы слышали про «Фальшберже»? Нет? Я вам объясню. Во всем мире подделывают шедевры Фаберже, их начали, причем не безуспешно, подделывать еще при жизни ювелира, тем более в наше время, когда за произведения мастера можно получить… – Матвей уловил предостерегающий взгляд Станислава, – скажем, довольно большие деньги. Известны случаи, когда самые известные в мире музеи покупали фальшивки, я уже не говорю про анекдотичный случай, когда французская национальная Академия купила фальсификацию некоего одесского умельца. Станислав Алексеевич – известнейший искусствовед и среди коллекционеров авторитет по антиквариату, без его заключения не покупается и не продается ни одна мало-мальски стоящая вещь. Несмотря на свою занятость, он сделал мне одолжение – согласился поехать в такую даль.

Валентина покачала головой, по ее лицу прокатились волны сомнения, она нервно теребила пальцы. Наконец, приняв решение, встала.

– Ладно, подождите, я сейчас вернусь.

Прошло минут десять, в течение которых Станислав деловито осматривал со всех сторон старинное кресло, Матвей вяло листал потрепанный журнал «Работница» с несколькими выдранными страницами, а Никита энергично жевал печенье, припасенное в дорогу.

Зубова вернулась с небольшой коробкой в руках, бережно развернула пожелтевшую упаковку из старых газет, осторожно вынула предмет и бережно поставила на стол.

Матвей увидел фигуру яйцевидной формы, сантиметров десять высоты. Поверхность яйца, словно меридианы на глобусе, пересекали золотые полосы, между которыми красовались миниатюры, разрисованные на белой опаловой эмали. Яйцо опиралось на серебряный треножник, одна из опор расширялась в изображение двуглавого орла с распростертыми крыльями.

У Матвея захватило дух, то же самое почувствовали остальные, перед ними, несомненно, предстало подлинное произведение искусства. Фаберже во всей красоте.

Станислав присел на корточки, осмотрел раритет со всех сторон, достал из кармана пиджака увеличительное стекло, посмотреть на нижнюю часть предмета. На ноге орла он разглядел миниатюрную табличку с выгравированными инициалами HW – Henrik Wigstr?m. Все яйца Фаберже по задумке мастера скрывают в себе сюрприз, данное тоже не стало исключением. Валентина нажала на невидимую точку, потайной замок щелкнул, верхняя половина плавно поднялась. Ошеломленным взорам зрителей открылась миниатюрная золотая скульптура – четыре крошечные фигурки девушек держатся за руки, образуя круг.

– Подарок предназначался для дочек царя Николая Второго, Ольги, Татьяны, Анастасии и Марии, заказала его жена царя Александра Федоровна, царство им небесное.

К удивлению присутствующих, Валентина несколько раз перекрестилась.

– В нашей семье про царскую семью всегда говорили с большим уважением. Отец мой как-то сказал, что Карл Густавович учил мастеров выполнять работу с любовью, вкладывать душу, только так можно добиться совершенства в работе ювелира. Если работа выполнена лишь ради мастерства и показухи, она не стоит выеденного яйца.

– Красивая парафраза, – задумчиво отозвался Никита, плотоядно поглядывая на предмет искусства. – Вы не расскажете, каким путем оно у вас оказалось, так сказать, в небольших подробностях?

– Рассказывать-то и особенно нечего. Незадолго до смутных событий семнадцатого года, отец мой, Василий Зубов, получил очередной заказ от Фаберже – разрисовать пасхальное яйцо по заказу императрицы, по какому поводу – точно не скажу. Отец успел нарисовать почти все миниатюры, но тут начались бурные события, фирму Фаберже закрыли, сам хозяин уехал за границу, а мастерская, в которой создавались шедевры, – в голосе Валентины прозвучали презрительные нотки, – превратилась в артель. Во всеобщей суматохе Генрик Вигстрём, главный мастер, даже не вспомнил про заказ. Когда папа спросил его, что делать с неоконченной работой, тот махнул рукой: оставь у себя, пока ситуация прояснится. К нам в дом несколько раз наведывались посланники от разных комитетов, не то комиссары, не то чекисты, все допрашивали, знает ли отец, куда подевались несколько работ, у них не совпадало количество заказов с записями в книгах. Когда все поутихло, отец тайком, по ночам, дорисовал несколько миниатюр по имеющимся эскизам, утвержденным самим Фаберже.

Матвей почувствовал неудержимое желание завладеть шедевром, вот он прямо перед ним, на расстоянии вытянутой руки. Он готов немедленно заплатить любую сумму, сумасшедшие деньги за обладание уникальным шедевром. С этой минуты его будет преследовать только одна мысль – стать единственным хозяином произведения искусства с четырьмя танцующими девушками.

Москва. 1972 год

Анатолий и Золушка

Бывших одноклассников и ровесников Анатолия начали призывать в армию, но Введенский-младший после медкомиссии получил «белый билет». В детстве он болел инфекционной болезнью, не то воспалением легких, не то ангиной, температура поднялась до сорока и выше. В больнице дежурный врач дал указание сделать больному инъекцию пенициллина. Последствия укола отказались катастрофическими: в считанные минуты все тело мальчика покрылось красной сыпью, он начал задыхаться, руки и ноги скрутило спазмами. К счастью, срочно вызванный заведующий детским отделением моментально установил анамнез: анафилактический шок на почве аллергии к лекарству. Толю срочно перевели в отделение детской реанимации, где интенсивным лечением спасли ему жизнь. Кроме пенициллина, у него обнаружили повышенную чувствительность еще к ряду аллергенов – пыли, пыльце растений и некоторым продуктам.

Хромой взял шефство над Анатолием. Спустя несколько дней после разговора во дворе они направилась на Измайловский рынок. Между магазинчиками, ларьками и торговыми точками, официально продающими галантерейные товары, сигареты и алкогольные напитки по государственной цене, втиснулась барахолка, где множество людей торговали домашними поделками: вязаными кофтами, носками, фуражками, деревянными фигурками, матрешками, шкатулками, картинами с лебедями и пейзажами диковинных гор с дымящимися вулканами, подержанными электротоварами, потрепанными книгами, мелкой домашней утварью, кастрюлями, мясорубками, тарелками всевозможных размеров и прочей дребеденью.

– Не отставай! – приказал Хромой, штопором уверенно ввинчиваясь в шумную, взбудораженную толпу.

Несмотря на хромоту, предводитель быстро и ловко пробирался в толкучке, расталкивая живые помехи, перекидывался приветствиями и шуточками со знакомыми, одновременно подавая условные знаки разбросанным по всему рынку парням. Словно паук, он уверенно проверял зыбкую сеть: все ли подданные на месте?

Из магазина с вывеской, украшенной изображением кота в сапогах и надписью «Обувной центр», выскочил коренастый мужчина кавказской внешности с маленькими усиками под солидным носом и в фуражке с большим козырьком, прозванной в народе «аэродромом». Кавказец схватил Хромого за руку и громко потребовал возврата какого-то долга, перемешивая мат с недвусмысленными угрозами расквитаться по понятиям.

Хромой выслушивал угрозы усатого с невозмутимым видом, несколько раз кивнул в знак согласия, тщетно пытался вставить несколько фраз, не слышных из-за воплей кавказца. Он развел руками, показывая бессилие перед натиском одностороннего диалога, сунул два пальца в рот и коротко свистнул. Из окружившей спорщиков толпы выскользнул худенький парнишка в кепке, надвинутой чуть ли не на нос, и на глазах остолбеневшей толпы несколько раз воткнул длинное тонкое, как спица, лезвие ножа кавказцу в спину.

Усатый широко открыл глаза, из уголка приоткрытого рта полилась красная струйка, он опустился на колени и повалился на бок, придавливая телом нож, брошенный парнишкой, которого и след простыл. После секундного молчания толпа взорвалась бурей возгласов, несколько свидетелей произошедшего подбежали к раненому, другие поспешно покинули арену, расталкивая встречный поток любопытных, привлеченных криками.

Хромой кивком приказал Толе сматываться.

– Следуй за мной на расстоянии, понял?

Прошагав некоторое расстояние, он нырнул в подземный переход, на другой стороне улицы пересек покрытый брусчаткой двор, вошел в средний подъезд и позвонил в квартиру на втором этаже. В ответ на условный звонок дверь открыла женщина лет сорока, одетая в поношенный махровый халат бывшего синего цвета. Она впустила приятелей в прихожую, увешанную одеждой на все сезоны.