Суета сует

Орит и Авива

Орит вначале не осознала происходящее. Она стояла рядом с автобусной остановкой и провожала неотрывным взглядом выкрашенный в зеленый цвет автобус компании «Эгед», ожидая, когда тот завернет за ближайший угол.

В вечерних новостях синоптик, симпатичный парень в рубашке навыпуск, с несколько озабоченным лицом пообещал с экрана телевизора очередной хамсин. Несмотря на раннее жаркое утро, на автобусной остановке собралась обычная для жилого района публика.

Пара пенсионеров волокут за собой сумки на колесиках – маршрут автобуса заканчивается возле рынка Кармель. Неподалеку от остановки, примерно в десяти минутах ходьбы, недавно открылся новый супермаркет сети «Рами Леви» с прохладой кондиционеров. Цены на продукты там примерно такие же, как на рынке, до которого добираться только в одну сторону не менее сорока минут со всеми остановками. Но у пенсионеров свои расчеты, время для них резиновое, чем тянется дольше, тем лучше, они свое в жизни отспешили. Иллюзия сэкономленных шекелей на рынке Кармель явно преобладает над трезвым решением совершить краткое турне в супермаркет, главный недостаток которого заключается в невозможности поторговаться и не услышать криков продавцов, напоминающих об одесском Привозе.

В тени навеса молодая женщина с младенцем, спящим в сумке-кенгуру, нетерпеливо посматривает на часы, через три остановки недавно открыли «Центр матери и ребенка». Время от времени она бережно поправляет сползающий с головы ребенка льняной чепчик.

Держась обособленной кучкой, на малопонятной постороннему смеси идиша с ивритом шепчутся между собой ученики расположенной на соседней улице ешивы.

Три девочки, на вид не старше четырнадцати-пятнадцати лет, одетые в коротенькие шорты с висящими нитками и оголяющие живот маечки, сквозь которые проступают почки незрелых грудей, громко болтают по мобильному телефону с невидимой подругой, которая, неизвестно по какой причине, не явилась на место встречи. Одна из подружек во весь голос уговаривает невидимку выйти из дому и присоединиться к ним, пока автобус еще не пришел, две другие угрожают не разговаривать с собеседницей до конца дней своих.

Автобус наконец-то подъехал. В распахнувшуюся переднюю дверь школьницы полезли первыми, пересмеиваясь, толкаясь и отпихивая друг друга, никто из взрослых не стал им выговаривать, хотя всем явно хотелось побыстрее подняться в автобус, изнутри которого доносилась приятная прохлада.

Орит придирчиво осмотрела дочку: тщательно отглаженная цвета хаки юбка чуть ниже колен, открытые сандалии, подвязанные длинными шнурками на греческий манер, гимнастерка застегнута почти на все пуговицы, кроме верхней, через ворот поблескивает амулет, привезенный из путешествия по Таиланду, – серебристая цепочка с круглым, вправленным в изящную оправу зеленым камнем, похожим на глаз неизвестного животного.

Орит прижала к себе Авиву, они с дочкой были почти одного роста, но в военной форме Авива казалась выше на пару сантиметров.

– Береги себя, пожалуйста, – сказала она, неохотно отрывая от себя девушку.

Каждый раз, когда Авива уезжала из дому на базу в районе Беэр-Шевы, Орит начинала ощущать внутреннее беспокойство. Напряжение, неприятные спазмы бродили по телу, вызывая нервное раздражение. Она бесцельно крутилась по квартире, краем уха прислушиваясь к передачам военной станции, не передают ли экстренные новости по «красному телефону», пока Авива не сообщала по мобильному телефону, что она уже добралась до автобусной станции в Негеве. Еще час проходил в нервном ожидании, пока дочка подъезжала на другом автобусе к воротам военной базы.

С момента призыва дочери на военную службу Орит почти перестала выезжать за границу, несмотря на уговоры Цвики Баумана, хозяина картинной галереи на улице Гордон, ее нынешнего босса, а в прошлом бывшего сокурсника по университету, любителя зрелищ, вина и мужчин. По просьбе Цвики, из каждой поездки за границу она привозила несколько бутылок вина, неважно какой фирмы и названия. Главное, чтобы форма бутыли отличалось оригинальностью, яркая этикетка бросалась в глаза, упаковка выглядела солидной, желательно в деревянном ящичке – коллекционный образец, опечатанный сургучной печатью. Впрочем, это говорило не о плохом вкусе Цвики, а скорее о его экстравагантности и желании выделяться всем: громким голосом и еще более громким смехом, бесцеремонными манерами.

Цвика придавливал собеседников громадной бесформенной тушей, упакованной в экстравагантные одежды. В межсезонье, когда небо покрывалось тучами в преддверии зимних дождей, больше похожих на легкую осень в Европе, он наряжался в длиннополые, ниже колен, бархатные или парчовые пиджаки, отделанные рисунками в стиле Людовика XIV, – кафтаны с многочисленными пуговицами и петлями, бегущими по всей длине, в шелковые рубашки, отделанные кружевами и раструбами. Брюки-галифе, в любую погоду заправленные в кожаные тисненые сапоги, купленные на барахолке в Испании. Цвика ужасно гордился своим видом, копируя наряд персонажей с картин XVII—XVIII столетия, зато бороду он носил вполне современную, некую смесь лохматой лопаты Фиделя Кастро с закрученными длинными веревочками уманского хасида.

Галерейщик ежегодно заказывал зал на берегу моря в старом Яффо на празднование своего дня рождения, официально никого не приглашал, проверял, кто из друзей, знакомых, арт-дилеров и клиентов помнит знаменательную дату. Цвика обладал обширным кругом знакомств, все знали его причуду, не дай бог обидится, если кто не появится без уважительной причины. Каждого гостя он встречал лично, приветствовал громогласно, выказывая напускное удивление. Зал обычно заполнялся под завязку. Примерно в середине торжества он поднимался на низенькую сцену и благодарил присутствующих. Вечер сопровождался выступлением небольшого ансамбля барочных инструментов, любимой эпохи именинника.

В деловых поездках за границу Орит обожала посещать маленькие, спрятанные в кривых улочках, пахнущие стариной скромные музеи с цветными витражами на узких окнах, служивших когда-то бойницами. Разной величины и формы прохладные залы, прогреваемые дыханием смотрителей, малочисленные посетители, случайно забредшие на вывеску, или такие же, как она, любители спокойствия, без истеричной публики, мечущейся по большим музеям в попытках увидеть как можно больше шедевров в минимальный срок.

Орит предпочитала постоять одна напротив картины какого-нибудь художника, не торопясь осмотреть скульптуры со всех сторон, полюбоваться вблизи разрисованной китайской фаянсовой тарелкой, восхититься изделиями дельфтских кружевниц, удивиться искусному мастерству средневековых оружейников.

Ей нравилось, выйдя из музейной прохлады, предварительно поблагодарив кивком служащую в униформе, усесться, вытянув ноги, в первом попавшемся кафе, желательно с видом на старинный готический собор, временами напоминающий о себе колокольным звоном, или на украшенный изящной решетчатой оградой мостик, под которым весело журчит речушка с величавыми лебедями. Так приятно пробежаться ленивым взглядом по живописной, сохранившей аутентичность еще со Средних веков улочке, разукрашенной балконами, обрамленными висящими лозами цветов, вафельными стенами домов, приткнутых друг к другу, витринами сувенирных магазинчиков, в которых она покупает магнитики с изображением города и подарок для Авивы.

Двери автобуса захлопнулись, выпуская продолжительное шипение воздуха. Водитель подал сигнал левым задним поворотником и почти тронулся, пытаясь вклиниться в поток машин, особенно нетерпеливый в утренние часы. Неизвестно откуда взявшийся смугловатый парнишка в бейсболке, с висящим за спиной рюкзаком, одетый по-студенчески в потертые джинсы, спадающие на кроссовки с небрежно завязанными шнурками, и бутылочного цвета футболку с непонятной надписью на груди, настойчиво постучал кулаком в стекло передней двери автобуса. Орит показалось странным его появление, непонятно откуда студент взялся, словно вышел из стены прилегающего дома. Страшная догадка молнией располосовала сознание, она чуть ли не крикнула водителю не открывай, но открытая дверь проглотила студента, как гигантская акула. Вильнув хвостом, автобус проехал несколько десятков метров, внезапно затормозил, блеснув красными глазницами задних фонарей.

Взрывная волна, смешанная с обжигающим воздухом, накрыла Орит, словно морская волна, наполненная песком, морскими растениями и мелкими рыбешками, перекатилась через голову, забивая глаза и уши, больно толкнула в грудь, почти сбила с ног. Она отшатнулась назад, отступила на шаг, теряя равновесие. Секундную жуткую тишину нарушил истошный женский крик, на одной ноте, как сирена, оповещающая о приближающейся бомбежке. Орит кричала, не слыша себя, на длинном, бесконечном выдохе отчаяния, отталкивая жуткое понимание того, что нормальная жизнь закончилась внезапно, просто так, без всякого предупреждения.

Алон в этот день уехал на работу очень рано. Не включая свет, в брезжащем свете наступающего дня побрился в ванной, что было совсем не трудно. У него никогда не было буйной поросли на щеках, так себе легкий налет юнца, размазал по щекам всегда холодный, даже летом, приятно пахнущий крем, два-три раза прошелся бритвой по коже, сполоснул водой, провел вместо расчески мокрыми пальцами по коротко стриженым волосам. Стараясь не разбудить своих девочек, бесшумно пробрался на кухню, выпил стакан сока, прошел в полутемноте мимо закрытой двери Авивы, обклеенной картинками с изображением героев латинских сериалов (пора уже взрослеть, через месяц исполнится год с начала армейской службы, а до сих пор, приехав домой, первым делом усаживается напротив телевизора у себя в комнате наверстать пропущенные серии), аккуратно прикрыл дверь, дождался замочного щелчка, перепрыгивая через ступеньки, сбежал вниз по лестнице.

Рабочий день начинался рано, а закончиться он должен был очень поздно, по всей видимости, ближе к полуночи. Незадолго до окончания учебы в Технионе Алон создал вместе с компаньоном Шимоном Бронфманом компьютерную компанию. На волне всеобщего технологического бума стартаповские компании возникали словно грибы после дождя. Возглавляли их недавние выпускники университетов, студенты, демобилизованные солдаты, а иногда и вовсе юнцы. Горячими речами, уверениями в гениальности собственных идей и далеко идущими планами они привлекали родителей, знакомых и незнакомых инвесторов, убеждая, что через короткое время разработанная ими программа принесет баснословные прибыли, особенно если удастся продажа известной американской фирме. Такое случалось, но очень редко. Большинство компаний, просуществовав короткое время, разбивались подобно комете, падающей на землю, оставляя за собой длинный хвост долгов.

Идея пришла в голову Алону в супермаркете, пока он стоял минут сорок в очереди к кассе. Как обычно в предпраздничные дни, супермаркет до отказа заполонили покупатели. Сетчатые тележки, набитые доверху товарами, воевали между собой, как танки на поле боя, система охлаждения воздуха с трудом перерабатывала потоки выдыхаемого воздуха, временами вспыхивали перепалки по поводу тебя здесь не было. Вот тогда Алону пришла мысль: если покупатель подойдет к кассе уже с итоговой сумой на дисплее мини-компьютера на ручке коляски, отпадет надобность вновь пересчитывать товар, останется только оплатить в кассе или через интернет. Никаких очередей, потраченного времени и нервов.

Алон вынашивал идею несколько недель, пока не поделился с выходцем из России, соседом по комнате в Технионе. Семен-Шимон Бронфман, в прошлом солдат-одиночка, абсолютный рекордсмен среди студентов по количеству часов, проведенных в горизонтальном положении. Соизволив открыть глаза, Шимон уселся в кровати, выслушал друга, затем, задумчиво почесывая промежность, глубокомысленно изрек: «Прощай, сон».

Идея требовала первоначального вложения капитала: арендовать помещение, нанять человека, который займется организационными делами, найти адвоката, специалиста по оформлению патентов и подписанию договоров.

Первоначальный взнос прислал из России отец Таль-Анатолий Введенский, туманно намекнув, что деньги он взял в долг, со временем долг необходимо погасить, но сроки возврата не указал.

Встреча с потенциальными инвесторами из Германии продолжалась больше двух часов. Вначале Алон в юмористических тонах описал момент, когда он, стоя в очереди в супермаркете, едва не наделал в штаны, поскольку выход из очереди означал потерю шанса добраться до кассы. Тогда-то он впервые задумался над альтернативой длинным очередям, показал на таблице временной график разработки концепции совместно с Шимоном, сформулировал основные принципы и перспективы программы, подчеркнул преимущества инновации по сравнению с вероятными конкурентами. Презентация подходила к заключительной стадии, когда в дверь комнаты с плачущим выражением лица осторожно постучала Милка, бессменная секретарша компании со дня ее основания.

Тирасполь, Молдавия. 1973 год

Галина и Михаил Партош

Эмиграционная волна из России в начале восьмидесятых годов, или как ее называют на иврите «алия», выбросила на израильский берег семью Партош – Михаила и Галину из молдавского города Тирасполя.

Михаил вообще не хотел уезжать из родимой Молдавии. Средних лет мужчина с рано проявившейся лысиной и слегка набухшими веками, родился незадолго до окончания войны в рабочем лагере в районе Аккермана, расположенного на берегу Днестровского лимана. Родители Михаила, чудом пережив нечеловеческие условия за колючей проволокой, постоянно болели, уделяя мальчику минимум внимания, отчего тот рос как бы сам по себе. В детстве Миша пострадал в автомобильной аварии, ему раздробило стопу на левой ноге. После ряда неудачных операций вначале он передвигался с помощью костылей, с годами осталась только легкая хромота и ноющие боли в сырую погоду.

Далекая жаркая страна, постоянно мелькающая в телевизионных новостях и периодической печати в статусе агрессора, казалась ему совершенно ненужным приключением в налаженной жизни, но Галя настояла на своем. Жена выглядела намного моложе своих лет, ростом немного ниже среднего, пышная грудь достойно украшала стройную девичью фигуру, не испорченную родами. Двумя годами раньше ее старшая сестра Берта с мужем и двумя детьми уехали в Израиль, письма от них приходили редко, связь в основном поддерживали по телефону. Для этого примерно раз в месяц-полтора Галя с Михаилом специально ездили в Одессу, где на главпочтамте заказывали пятиминутный разговор. Неприятный момент наступал, когда из динамиков на весь зал разносился громкий вызов: «Израиль, пятая кабина». Под любопытными взглядами многочисленных клиентов, ожидающих своей очереди в другие, но российские города, торопливо проходили в душную кабину, через шумы и потрескивания успевали задать несколько бестолковых вопросов, понимая, что линия прослушивается. Закончив разговор, поспешно покидали кабинку, не глядя по сторонам, выйдя из здания, с облегчением вливались в толпы прохожих на улице Садовой.

Больше всего Галю поразил факт, что сестра с ее бестолковым мужем, не успев приземлиться на землю обетованную, получили трехкомнатную квартиру от неизвестного амидара, национальной жилищной компании, а еще через год купили машину, и не просто машину, а американскую марки «Форд» бутылочного цвета. Берта прислала цветную фотографию, на которой она, окруженная семьей, гордо опирается на капот автомобиля на фоне окон своей квартиры. Так следовало из надписи на обратной стороне фотографии. У сестры в семье лишние деньги никогда не водились, в свое время они с мужем с трудом купили в рассрочку холодильник и телевизор, жили довольно скромно. Как вдруг смогли купить машину? Там деньги, что, с неба сыплются?

Семейную жизнь Миши и Гали омрачала серьезная проблема: они были женаты больше пяти лет, но детских голосов в доме не было слышно. Многочисленные попытки, анализы, лекарства, затраты на специалистов не помогли, никто не мог толком понять и объяснить причину Галиного бесплодия. А тут сестра написала, что в Израиле медицина на высоком уровне, не так давно она познакомилась с женщиной, тоже из России, которая двадцать лет не могла родить, а на Святой земле уже через год после приезда разродилась двойней.

Мишины попытки сопротивления не могли противостоять подобному доводу.

– Решай, я или развод, я здесь не останусь среди молдаван, которые только и ждут, чтобы ворваться в дом и ограбить. Сам посмотри, что вокруг делается, – Галя убеждала мужа в сотый раз. – Какое будущее ждет нас в этой стране, в магазинах пусто, товары надо доставать по блату. Вон друг твой, Петя, заведующий скобяным магазином, загремел на три года в тюрьму. Спрашивается, за что?

Галина по ночам жарко нашептывала мужу, будоражила, не давая спать, под утро он видел ее маслиновые глаза, чем-то напоминающие взгляд овец на картинах Шагала, противостоять которым обалдевший от женской ласки Михаил не мог. Он с ужасом представлял, что случится с ним, если Галя бросит его ради другого мужчины или «исторической родины», ведь ему так хорошо с ней. По утрам он уходил на работу невыспавшийся, на окружающее смотрел через пелену, наползающую на глаза, на вопросы сотрудников отвечал невпопад. И в одну из таких ночей Миша сдался, но в душе он тайно надеялся, что семья получит отказ на выезд.

Положение усугублялось неразрешимой проблемой: что делать с родителями Михаила, живущими вместе с ними, – больным, нетранспортабельным, разбитым параличом отцом и полусогнутой, сморщенной матерью, у которой в году было больше ночей, чем дней. Поговорить с ней не представлялось возможным, она периодически впадала в депрессию, вспоминая остальных членов семьи, расстрелянных румынами или немцами в сорок первом году. В дни очередного приступа женщина часами сидела у входа в дом, без конца раскачивалась на стуле и разговаривала с призраками, напоминающими о себе слышными только ей голосами. Временами в порывах экзальтации женщина поднимала голос почти до крика и начинала бить себя кулаками по голове и царапать лицо до крови. Дежурный врач скорой помощи сделал матери успокаивающий укол – временное решение проблемы.

Две недели перед отъездом прошли в лихорадочных сборах. Одинокая пожилая молдаванка Мирела согласилась переехать к родителям, ухаживать за стариками, пока, уверял Миша, вначале он устроится на новом месте, а потом обязательно вернется и заберет с собой родителей, через год, не больше.

Молдаванка деловито пересчитала деньги, отложенные в сберкассе плюс вырученные наличные от продажи чешских полок, кухонного комбайна и велосипеда.

– Вы не волнуйтесь, присмотрю я за вашими родителями, как за своими, – обещала Мирела, не отрываясь от тарелки с мамалыгой. – Как доберетесь, пошлите свой адрес, я вам обязательно напишу. Не забудьте вовремя деньги посылать, в Изра?ле, говорят, все богатые, – не то ехидно, не то завистливо добавила женщина.

Миша не знал, что сказать на прощание отцу и матери. Своим разбитым, раздвоенным сердцем он понимал, вряд ли ему удастся еще когда-нибудь увидеть родителей.

– Я скоро вернусь и заберу вас, только на работу устроюсь, обещаю, – он старался говорить убедительным голосом. – А пока Мирела поживет с вами, деньги я оставил, на первое время хватит, постараюсь посылать… – он продолжал бормотать, посылая слова в безответную пустоту.

Такова человеческая натура: всегда легче обманывать самого себя, чем других.

Миша вышел во двор покурить, так и не поняв, слышал ли его отец, неподвижно лежавший на кровати, и мать, глядевшая в прошлое отсутствующим взглядом.

Москва. 1972 год

Анатолий Введенский

Для Анатолия Введенского беззаботная жизнь закончилась в девятнадцатый день рождения. Отца прямо из-за праздничного стола увели люди в штатском, предварительно перевернув всю квартиру в поисках денег, ценных бумаг и драгоценностей. Тогда юноша впервые услышал, что он сын «расхитителя государственной собственности». Постановлением суда Матвея Ивановича Введенского за «особо крупные хищения государственного имущества», отменив смертную казнь, этапировали на урановые рудники в Сибирь, откуда шанс вернуться живым равнялся нулю.

Мать, Надежда Петровна, живущая все годы в достатке, неожиданно осталась одна с сыном. После ареста мужа она долго не могла прийти в себя, целыми днями крутилась по квартире, перебирала вещи, разговаривала сама с собой. Сквозь сон Анатолий слышал, как она переходит из комнаты в комнату, двигает мебель (позднее он узнал о существовании тайников в квартире).

Надежда Введенская, оригинальная в повседневной жизни особа, но не благодаря неординарному уму, необычной внешности или умению обращаться с людьми. Если говорить о переселении душ или реинкарнации, несомненно, в предыдущем круге существования Надежда обитала среди представительниц эфемерной формы жизни, а именно фей, порхающих, словно бабочки над цветами, утоляющих жажду утренней росой, а в свободное от тяжелой работы время распевала песни для эльфов.