Южные Кресты

– Как же христиане могут помогать Антихристу? Разве это не абсурд? – удивился Сеня.

– Ну, отчего же абсурд? Я тебе как теолог скажу, что существуют разные секты, и довольно многочисленные, которые считают своим долгом помочь свершению предсказаний. Поэтому они и способствуют возвращению всех евреев в Израиль. Неужели ты думаешь, что твои вихрастые взбалмошные собратья действительно смогли бы организовать собственную страну и выстоять в стольких войнах, если бы не постоянная помощь со стороны этих сектантов? И в Америке, главной пособнице Израиля, может быть, ты думаешь, главную роль играет еврейское лобби? То есть во всех странах евреев ни во что не ставят, а в США их уважают, потому что их много? Чушь! В США твоих соплеменников точно так же ни во что не ставят. Их просто, как баранов, используют сектанты, которые веруют, что им предписано способствовать свершению предсказанного и таким образом приближению Царства Божия, ну, разумеется, после Апокалипсиса… Войны Гога и Магога на горе Медио и так далее по списку.

– Мне кажется, что то, что ты говоришь, – абсурдно, – отмахнулся Сеня.

– Так или иначе, этот абсурд кормил тебя сегодня стэйком. Так же, как этот абсурд который год кормит твою маленькую еврейскую страну… – благодушно отметил Дэйв.

– Но ты не сказал, веришь ли ты сам во все это? Или ты просто подыгрываешь этим сумасшедшим христианам? – спросил Сеня своего благодетеля несколько настойчивее, чем следовало бы.

– Вот в этом и заключается вся ваша еврейская суть! Я бы не называл сумасшедшими тех, кто принес тебе Тору и накормил стэйком. Ведь твой раввин так и не соблаговолил к тебе прийти, сколько ты его ни просил! – засмеялся Дэйв Эспид.

Сеня действительно несколько раз связывался с местным раввином, но тот так и не нашел времени навестить его в тюрьме, видимо, опасаясь подавать повод для усиления и без того достаточно распространенных антисемитских выступлений в городе.

– Ну, на это есть свои причины! – обиделся Сеня. – Из-за вашего антисемитизма мы, евреи, находимся в постоянном страхе повторения катастрофы…

– А не путаешь ли ты причину со следствием? Может быть, все совсем наоборот? Именно из-за вашего постоянного страха вы и имеете дело с антисемитизмом. Если б я был евреем, я бы показал вам, как решить проблему антисемитизма раз и навсегда! – твердо сказал серийный убийца.

– Я догадываюсь, как бы ты ее решил, – тихо сказал Сеня.

– А что? Да! Я бы планомерно убил всех антисемитов. Всех до одного, до последнего, самого что ни на есть умеренного антисемитика. Вот тогда бы вас зауважали! Вот тогда с вами действительно стали бы считаться, и никакого антисемитизма на земле не осталось бы! – уверенно заявил Дэйв Эспид.

– Нас и так обвиняют в том, что мы оккупанты… – запротестовал Сеня.

– Конечно, обвиняют! А разве ты не знаешь этой мульки? Когда тебя лупили в школьном туалете, и приходил учитель, разве ребята не выставляли тебя виноватым, что якобы это ты затеял драку, и им верили, ведь их было много, а ты один, и они громко кричали и честно смотрели в глаза, когда лгали, а ты, даже когда говорил правду, с сомнением прятал глаза? Потому что вы, евреи, ни в чем не бываете вполне уверены… В этом, пожалуй, и состоит главная функция еврейского народа – сеять повсюду сомнения… Взять вашего Эйнштейна, например! – выпалил на одном дыхании Дэйв.

– Но наши заповеди не позволяют убивать! Убивая, мы перестаем быть евреями! – возразил Сеня.

– Глупости. Есть такое понятие (ты сам меня учил) «пикуах нефеш» – мол, когда действительно надо, когда действительно вопрос жизни и смерти, то можно нарушать любую заповедь… Не так ли? – проговорил Дэйв, со смаком достал из пачки две сигареты и угостил одной Сеню.

– Не совсем так… – ответил Сеня, радостно закуривая. Ведь сигареты в тюрьме на вес золота! За пачку сигарет здесь вполне могут убить.

– Ну, так или не так, в вашем же Писании сказано: «Айн тахат айн шен тахат шен» – око за око, зуб за зуб. Террорист уничтожает пятьдесят человек, взрывая автобус, а вы бульдозером сносите его дом. Всё? Это, по-вашему, око за око? Нужно за пятьдесят – убить пятьсот. И так планомерно и равномерно изничтожить всех своих врагов.

– Но их миллионы!

– А когда вас жгли в печах, что, счет шел не на миллионы? – разгорячился Дэйв. – Впрочем, о чем тут говорить? Если вы станете поступать, как я сказал, то вы перестанете быть евреями!

– Знаешь, что случится, если мы станем поступать, как ты советуешь? Нас просто всех уничтожат! Мы подадим для этого прекрасный повод! – волновался Вечнов.

– Может, и уничтожат. Поздно потому что… Столько тысячелетий вели себя, как уроды. Теперь, конечно, поздно меняться. Ну и пусть уничтожат! Что с того? Разве ваши враги боятся погибнуть в борьбе? Вовсе нет! Ваши враги готовы взорвать себя, чтобы уничтожить побольше вашего брата! Идите на улицы и уничтожайте своих врагов! К тому же у вас есть атомная бомба… Или вы только блефуете? Эх, если бы у меня была атомная бомба, я бы показал вам, как решать ваши проблемы – чисто, быстро, эффективно и навек!

– Но это же безумие! – прокричал Сеня, и вдруг впервые заметил, что глаза его собеседника поблескивают очевидными искорками безумства.

– Никакое это не безумие, – возразил безумец. – Вы все время исходите из того, что гибель – это плохо. Что смерть – это зло! Даже Бог так не считает. Наоборот, кого он больше всех любит, того он и прибирает к рукам поскорее. Смерть – это никакое не зло. Это нечто столь же естественное, как трапеза. Тем более мы, пожирающие плоть, каждым своим застольем знаменуем чью-то гибель.

– Даже вегетарианцы? – устало попробовал возразить Сеня.

– А что, растения неживые? – спросил Дэйв задиристо. – Растения – единственные, кому следовало выдать награду за образцовое поведение. Сидят себе тихонько, фотосинтезируют. Превращают солнечный свет в питательные вещества, по пути перерабатывая углекислый газ в кислород. Растения – вот кто настоящие христиане! Бог любит их за их неизбывную благость и пониженную агрессивность. Хотя как сказать… Деревянное орудие тоже может стать прекрасным орудием убийства… – мечтательно рассудил Дэйв.

– Твоя философия – страшная, – смело возразил Сеня. – Она бесчеловечная.

– А что такое «человечная»? То есть ты считаешь, дать человеку умереть от старости и болезней, утопая в собственных испражнениях, – это и есть высшее проявление человечности? Человеку надо дать возможность умереть, круша череп своего врага! Вот это человечно! Вот это по-настоящему отвечает вожделениям нормальных представителей сего рода! Кстати, я ни за что не соглашусь звать этот род homosapiens – человек разумный. Можете звать его как угодно: человек безумный, человек кровожадный, человек смердящий, человек копошащийся, человек подлый, человек лгущий, человек чушь несущий, человек прелюбодействующий, наконец… но только не разумный!

Сеня с завистью посмотрел на Дэйва, услышав слово «прелюбодействующий». Те же христианские друзья аккуратно доставляли Дэйву прямо в тюрьму лучших проституток Окленда, а тюремщики не препятствовали, скромно регистрируя в журнале посетителей в графе «степень родства» – «троюродная сестра» или «племянница», если уж возраст визитерши был слишком субтильным по сравнению с разменявшим пятый десяток Дэйвом. Таких «родственниц» у мистера Эспида числился целый гарем, причем одна краше другой.

– То, что ты утверждаешь, Дэйв, прекрасно описано в учебнике по психиатрии как «мания величия» и «бредовые состояния», – выпалил Сеня сгоряча все свои неточные медицинские познания в этой области. Его раздражала эта самодовольная улыбающаяся рожа счастливого человека, хорошо питающегося и проводящего как минимум раз в неделю пару часов с красивой женщиной, и это при том, что Сеня уже прочно забыл, что это такое и с чем это едят!

Но тут же пожалел, что не сдержался, потому что Дэйв изменился в лице. Вместо приветливого безумного весельчака на него смотрел настоящий убийца.

– Брось! – жестко и отчетливо произнес он. – Что, по-твоему, означает «нормально»? Кушать человечину – это нормально? А ты пойди и спроси у маори! Не кушать человеческое мясо среди людоедов – это ненормально. Зрячий среди слепых – ненормален. Норма определяется соотношением большинства к меньшинству. Меньшинство всегда признается ненормальным, как бы ни было уродливо большинство. Поэтому оперировать таким понятием, как «ненормально», может только конченый идиот и дерьмо, каковым ты, по всей видимости, и являешься!

Дэйв быстро встал из-за стола и, смяв бумажку с ивритскими буквами, зашагал прочь.

После этого неприятно закончившегося разговора Дэйв все же продолжал брать у Сени уроки иврита и даже разрешал звонить по своему мобильнику домой, в Израиль, бесплатно, и по-прежнему время от времени угощал стэйками. И то и другое все равно оплачивали христианские друзья – пособники Апокалипсиса.

Постепенно, когда Дэйв почувствовал, что вполне овладел древнееврейским языком, он удалился обратно, в серый фон тюремных буден, растворившись в нем так, словно его никогда и не было, и Сеня Вечнов опять почувствовал себя совершенно одиноким.

– Уж лучше с чертом время коротать, чем одному! – вздыхал он, вспоминая веселые пирушки с пожирателем стэйков.

Глава 22

Оставим историю – историкам!

Личность адвоката играет решающее значение в исходе любого дела. Особенно это касается суда присяжных, в котором каждое разбирательство невольно превращается в спектакль. Этот факт хорошо известен, и американцы давно уже пристрастились устраивать настоящие шоу из всех своих знаменитых судебных процессов. Причем можно предположить, что, например, Майкл Джексон[17 - Майкл Джексон обвинялся в развращении малолетних, но был оправдан.], хотя и не был осужден, пострадал ничуть не меньше, чем Марта Стюарт[18 - Марта Стюарт – ведущая модных передач по ведению домашнего хозяйства и издательница журнала о том же. Ее обвинили в нарушении правил игры на бирже, а посадили за лжесвидетельствование.], которая была осуждена, хотя и не по тому поводу, по которому, собственно, начался ее процесс.

Новозеландцы тоже не могли устоять от такого соблазна. Народ во все времена требовал хлеба и зрелищ, и, наконец, набив полный рот булками, люди желали развеяться, а что может быть лучше, чем наблюдать суд, а еще лучше – казнь другого человека? Страна хоть и располагалась на задворках планеты, но новозеландцы зорко наблюдали за модными тенденциями в мире. В самой Новой Зеландии, правда, отменили смертную казнь, но судов пока никто еще не отменял. Местная пресса давно заметила, что когда их читатели углублялись в чтение статей о каком-нибудь заграничном судебном процессе, лица этих добропорядочных граждан всегда становились серьезными и внимательными, и поэтому газеты не теряли времени даром. Они уже давно научились ловко провоцировать местные судебные разбирательства, исключительно для поддержания собственной популярности и для развлечения своих читателей! Популярность газет позволяла увеличить доходы от рекламы и растущих тиражей. Таким образом, например, осуждение Сени Вечнова кроме своего положительного политического значения для правящей партии страны еще и помогало продавать нижнее белье и мебель, разрекламированную на страницах с материалами о нем. Газетам и телевидению было плевать, что какой-то еврейчик Сеня Вечнов был невинно осужден за контрабанду живым товаром, что с тем же успехом можно было бы обвинить в пособничестве в этом преступлении пилота самолета, доставившего на своем борту украинцев с поддельными израильскими паспортами. Все это не имело никакого значения.

Более того, журналисты обычно даже кичатся своей неразборчивостью и безнаказанностью. Подобно серийному убийце Дэйву Эспиду, они прячут острую бритву и держат всех жителей страны на тоненьких ниточках, словно марионеток. Стоит полоснуть статьей, и ниточка обрывается, – нет человека, его бизнеса, профессиональной репутации… Журналистам нравится оставлять за собой руины человеческих судеб. Они именуют это «свободой слова» и готовы все отдать за защиту этого неотъемлемого права любого демократического государства безнаказанно очернять любого из своих граждан.

Вынюхивая очередной скандал, газета расправляет свои гигантские страницы, словно паруса, и начинает искать попутного политического ветра. Надо сказать, штиля на этом море никогда не бывает.

Стоило какой-нибудь газете поднять шум по любому поводу, как всегда находились охотные спонсоры и сочувственные сторонники. Конечно, пресса в Новой Зеландии не была продажной… Боже упаси. Она сама решала, на что обращать свое внимание, а политические деятели выбирали товар по своему вкусу, что, безусловно, делало ситуацию более цивилизованной, чем при каком-нибудь антинародном режиме, где прессе диктуется непосредственно сверху, о чем ей писать, а о чем воздержаться.

После почти каждого скандала начиналось полицейское расследование или даже создавалась специальная комиссия парламента, причем сама газета нередко передавала материалы своего «журналистского расследования» в руки властей, таким образом оказывая посильное содействие правосудию. Чаще всего дело даже не доходило до суда, ввиду отсутствия доказательств и взбалмошности обвинений. «Журналистское расследование» оказывалось просто «журналисткой уткой», но все были довольны, кроме разве что тех, кто становился случайными жертвами вездесущей прессы. Но газеты никогда не интересовались чьим-то индивидуальным благом. Ведь их призвание при демократии – быть санитарами общества и зорко следить за тем, чтобы в этом обществе не оставалось слабых и больных особей, которых необходимо планомерно и безжалостно уничтожать для всемерного улучшения нации!

Вот и сейчас снова сработала обычная схема журналистского скандала, и поэтому Генрих Альтман находился в тяжелых раздумьях насчет кандидатуры адвоката для своего отца, Фридриха Альтмана, который на старости лет решил перебраться в Новую Зеландию, поближе к сыну. Фридриху было уже за восемьдесят, но здоровья он был крепкого и пока не собирался отходить в мир иной. Конечно, он не успел сыграть значительной роли в фашистских преступлениях. Ведь когда закончилась Вторая мировая война, ему был всего двадцать один год. Но, несмотря на относительную молодость, в те годы он успел отличиться в операциях массового уничтожения, проводившихся в концентрационных лагерях, и даже был удостоен высокой награды, что и позволило новозеландским властям объявить его фашистским преступником. Эти факты никогда не выплыли бы на свет божий, если б сам Фридрих с гордостью не рассказал об этом журналистам, которых почему-то изначально заинтересовало его прошлое. Дело в том, что Фридрих на старости лет опубликовал в Германии свои довольно скандальные воспоминания, и, видимо, новозеландцы разнюхали, что автор почтил их скромную страну своим визитом.

Сложившаяся обстановка волновала Генриха еще и потому, что он с самого начала не очень одобрял идею публикации этих «воспоминаний», а потом и скрыто противился переезду отца. И вот теперь, когда тот приехал, сын был просто вне себя от того, что все это неожиданно вылилось в громкий скандал, наносящий вред его семейному бюджету и его профессиональной репутации директора школы, которым Генрих работал вот уже более тридцати лет. Учащиеся школы, проходя мимо него, салютовали и выкрикивали «хайль Гитлер!», а это ничего хорошего не сулило. Генрих мог запросто лишиться работы.

Нередко случается, что родители позволяют по отношению к своим детям такие действия, которые они никогда не позволили бы себе в отношении кого бы то ни было другого. Причем пока это происходит с маленькими детьми, это явление имеет разумные пределы, однако когда подобные отношения сохраняются с сыновьями и дочерьми, которые сами уже входят в возраст дедушек и бабушек, ситуация принимает катастрофические очертания.

Дело в том, что современное общество за счет неоспоримых успехов медицины значительно продлило жизнь стариков, забыв, однако, позаботиться, чем же их занять. Выйдя на пенсию в шестьдесят, они еще по двадцать лет маются бездельем! Вот тут и начинаются фокусы в стиле «дела фашистского преступника Фридриха Альтмана». Давным-давно истлели останки жертв его геройской молодости, прах их развеян по ветру… Некому больше предъявлять ему претензии. Некому выступать свидетелями обвинения. Так нет же, хочется герру Альтману тряхнуть стариной, покинуть авансцену истории с гордо поднятой головой!

– Ну, сколько ему еще осталось? – рассуждал Генрих. – А ведь как нагадил всем нам и прежде всего самому себе на старости лет! Совсем из ума выжил. С тех пор как выяснилось, что новый папа римский имеет фашистское прошлое, все оставшиеся в живых нацисты воспряли духом.

Имя Фридриха Альтмана попало на первые полосы газет, и в какой-то момент даже поговаривали о заключении его в тюрьму, но вовремя образумились, потому что посадить восьмидесятидвухлетнего старика было бы полным безумием даже по новозеландским меркам, где тюремное заключение практикуется по любому поводу и ведет к чрезвычайной переполненности тюрем.

Генрих не желал тратить ни цента на это дело. Он считал, что отцу нужно подчиниться судьбе и тихо отбыть восвояси… Однако Фридрих так не считал, а сын боялся открыто возражать отцу, потому что с младых ногтей воспитывался в строгости и беспрекословном подчинении. К тому же у Фридриха имелся весьма внушительный капитал в швейцарском банке. Подозревалось, что капиталец был нажит на золотых зубах его жертв. Однако Генрих рассчитывал, получив наследство, воспользоваться им для благородной цели – оплатить учебу своих троих детей в лучших университетах Англии или США. Еще и поэтому он не хотел раздражать старика… Мало ли что ему может прийти в голову сделать со своими деньгами, если сын посмеет его разочаровать!