Во сне и наяву

Ивановой Светлана годится во внучки, эта крепкая и недобрая женщина считала, что папа пользуется своим тяжелым положением, ее добротой, чтобы недоплачивать ей. Она обещала уйти и дала папе время найти другую сиделку.

Ее губы либо вытянуты в нитку, либо их уголки опущены вниз. Всякий раз, как только это возможно, она демонстрирует Светлане свое неудовольствие. И все время считает дни, когда истечет их с папой договор. Сейчас же она, больше не сказав девочке ни слова, не попрощавшись, поворачивается и выходит из комнаты. В прихожей хлопает дверь. Ушла. Светлана подходит к кровати матери.

Мама все еще красива, только кожа чуть желтая. Но Света к этому привыкла, привыкла и к тому, что мама похудела, к тому, что кожа у нее всегда прохладная. Поначалу, когда с головы мамы сняли повязки, Света испытывала ужас от того, что видела. Девочка не могла смотреть на левую часть головы матери, ту часть за виском и над ухом, что была смята и где кожа стянута грубыми толстыми нитками и вымазана какой-то мазью. Но теперь там снова отросли волосы, росли они клоками, были редкими, но если не приглядываться, то вмятина на голове уже не бросалась в глаза. Светлана заметила, как у мамы под веками движутся зрачки. Нет, Свете не показалось. Она была уверена, что видит это. А еще она здоровалась с мамой. Брала ее правую руку, сжимала и говорила:

– Мама, это я.

Мама всегда узнавала свою дочь и едва-едва заметно отвечала рукопожатием. Вот как и сейчас. Ни папа, ни кто другой маминого рукопожатия не чувствовали и смотрели на Светлану, как на выдумщицу, но девочка точно знала, что мама ей отвечала, просто мама отвечала только ей.

О! Снова зрачки под веками дернулись. Врач говорил, что это хороший признак. Светлана очень злилась на братьев. Тумаками и подзатыльниками загоняла их в мамину комнату, чтобы они хоть иногда навещали ее. Она не могла понять, почему мальчишки почти никогда сами не заходят туда, не говорят с мамой, не прикасаются к ней. Папа объяснял, что они почти ее не помнят, уже второй год пошел, как это произошло. Им тогда было чуть больше четырех лет. Но это объяснение девочку не удовлетворяло, она гнала мальчишек к маме, пусть хотя бы поздороваются с ней. И не дай им бог не послушаться ее. Света, конечно, их любила, но могла быть и строгой. Братья это знали.

Глава 5

Папа пришел, она слышит, как открывается дверь, слышит, как он садится на табурет в прихожей, ставит к стене костыли, разувается.

Он работает в охране крупного сетевого супермаркета, работает сутки через двое. После ДТП папу взял туда его товарищ, Леня Карповский, они служили в одном батальоне. Пришли в батальон вместе из училища взводными, дослужились до ротных и почти одновременно ушли. Теперь Карповский взял однополчанина в охрану, и папа был ему очень благодарен, на «кассах» он не стоял, он бы не смог, у него сильно повреждены обе ноги. Папа «сидел на мониторах», следил за тем, что творится в торговых залах. С этим он справлялся. Он был внимательным и ответственным человеком, и поэтому, а может, и потому, что был товарищем Карповского, работал начальником смены. Папа получал тридцать шесть тысяч рублей за десять дежурств.

Девочка выходит из комнаты встретить отца, он уже разулся, берет костыли, встает:

– Привет, ну как вы тут? – Он обнимает Свету, не выпуская костыли из рук, прижимает ее к свой колючей щеке.

– Нормально, па… – отвечает девочка. – Приборы ночью не барахлили, с мамой все стабильно, мальчишки в садике, Иванова кислая… Все как всегда, па…

Папа садится в кресло рядом с маминой кроватью, тут же прислоняет к стене свои костыли, Светлана идет на кухню за водой. У них уже ритуал. Папа всегда, приходя со смены, пьет свои таблетки, сидя у маминой кровати. Света всегда приносит ему воду. Отец берет стакан и одну за другой выпивает две таблетки.

– Ты есть не хочешь? – спрашивает девочка. – Я купила сосиски, яйца и доширак.

Она спросила на всякий случай, папа почти всегда приходил с работы сытый, иногда даже приносил просрочку – колбасу или какие-нибудь обалденно вкусные творожки или йогурты, которые она никогда бы не стала покупать из-за их дороговизны. Папа смотрит на нее, чуть удивляется:

– Света, а что у тебя с бровью?

– Ничего… – Светлана машет головой, не говорить же отцу, что это она во сне ударилась, тем более она сама этого не помнит. – Ерунда, так ты есть будешь? Яичницу?

– Спасибо, дочка, не буду. На работе девки накормили.

«Девки!» Девками он зовет продавщиц, что работают в магазине. Отец не догадывается, но Светлане очень не нравится, что какие-то «девки» его там подкармливают. Она не понимает, зачем взрослые, даже старые, на ее взгляд, женщины делятся обедами или просрочкой с ее отцом.

– У тебя деньги еще остались? – спрашивает он, отрывая девочку от неприятных мыслей.

– Тысяча двести шестьдесят семь рублей, – сразу отвечает она. Света последнее время в любой час дня и ночи может точно сказать, сколько у нее денег. Выходя час назад из магазина, она их пересчитала.

– Слушай, Светик, а сможем мы дотянуть до понедельника на твои тысяча двести шестьдесят семь рублей? – спрашивает отец. – У меня в понедельник пенсия.

Света о ней помнит. Они называют ее «армейкой». Это хорошая армейская пенсия, двадцать восемь тысяч триста шестьдесят рублей.

– Протянем? Так, чтобы ни у кого не занимать, – продолжает папа.

Света молча подходит к тумбочке с лекарствами, берет большую коробку, открывает ее и показывает папе. Там всего три ампулы. Может так быть, что это лекарство вообще маме не понадобится несколько дней, а может так случиться, что будет нужно ежедневно.

Оно необходимо при падении ЧСС и падении температуры тела.

Следующую бесплатную коробку они получат только в начале октября. Папа все понимает, лезет в карман за сигаретами.

Нет, он тут, конечно, не закурит, просто будет держать сигарету в пальцах. И думать, где бы занять до получки денег. Но вариантов немного. Будет просить у Карповского. Опять до пенсии. В сотый, наверное, раз.

– Ладно, Света, иди в школу.

Света уже опоздала на первый урок, ей не очень хочется идти туда.

– Может, я посижу с мамой, а ты поспишь? – говорит она. С мамой нужно быть все время рядом, только за лето у нее два раза западал язык, что останавливало дыхание, и еще два раза падало давление до пятидесяти. Девочка знает, что нужно делать в таких случаях.

– Не надо, я на работе подремал, – отвечает папа.

– Па, у нас половина не ходит, мелким так вообще разрешили не учиться, – говорит Светлана. – Эпидемия же.

– Иди, иди, – настаивает отец. – Не нужно прогуливать.

Он упрямый человек, очень хочет, чтобы она училась, видит же, как обстоят дела, и все равно гонит ее в школу, а еще две недели назад говорил с ней о поступлении в Лесгафта. Девочка об этом, конечно, только мечтать может, в этом году она ни разу не делала уроки. Да и в прошлом почти не делала, скатилась на двойки. Она подумывает о том, что как только исполнится шестнадцать, а это уже через два месяца, ей придется искать работу… Какая тут школа.

– Ладно, папа, – говорит Светлана, идет в свою комнату и поднимает с пола у кровати почти невесомый рюкзак. Учебников там нет, всего две тетради да пенал со старыми, изгрызенными ручками. Заглядывает в комнату. – Я пошла.

– Иди. – Отец делает рукой знак, которым еще до беды подбадривал дочь на соревнованиях. В те далекие и счастливые времена, когда она еще выступала.

Пахом. Он вымахал до метра восьмидесяти семи. Он самый высокий в их классе. Света тоже не маленькая, но Пахом выше нее почти на голову. Нога у него каких-то нечеловеческих размеров, любящая мамаша покупает ему дорогие кроссовки размера, наверное, сорок шестого. Этого лося его мамочка зовет Владик. Владик! А этот Владик, как говорят в школе, конченый… Он и в школе ведет себя как урод, и во дворе. Он всегда был выше и сильнее других, кулаки распускал – не стеснялся. А теперь его даже ребята из одиннадцатых классов побаиваются. Света не заметила его: он жил в соседнем доме, парадная прямо напротив детской площадки, через которую девочка шла к улице Фрунзе. Пахом стоял с двумя мальчиками помладше. Как она могла его не заметить?!

«Урод, тоже не пошел на первый урок!»

И конечно же, он ее видит, ну а как иначе? Молодой человек сразу кричит довольно грубо:

– Э, Фома… Здарова! – Это он ей. И тут же поясняет двум своим приятелям: – Эта стремная со мной в одном классе учится.

Мальчики смотрят на нее, ухмыляются, знают, что Пахом этим не ограничится, ждут продолжения. Света тоже это знает, даже не поворачивает головы, быстро проходит мимо, хотя понимает, что одной фразой их общение не закончится.

– Фома, а ты че лифчик надела, а сиськи че, забыла надеть? – орет Пахомов на всю улицу.

Он сам и два пацана, что стоят с ним, смеются. У Пахома все шуточки такие. Урод, он всегда таким был. Светлана ускоряет шаг, ничего не отвечает, но прекрасно слышит следующее пояснение о себе:

– Пипец она криповая, все время ходит в трениках, кроссы все рваные. На уроках тупит конкретно. Она спортсменка отбитая.

Зачем он все это говорит тем двум пацанам? Вот зачем? Они из другой школы, какая им разница, какое им до нее дело. Пахом просто урод. Просто урод!

Свете слышать такое было неприятно. Очень неприятно. Это даже не ей был укор, а ее папе. А за папу девочке было очень обидно, ведь этот дурак ничего не знает про их беду. Да, у нее нет сейчас приличной одежды, но раньше, до беды, когда папа хорошо зарабатывал, у нее все было: навалом самой классной одежды, телефоны почти последних моделей. Папа покупал маме новую модель, а Светке доставался все еще дорогой мамин телефон. И она запросто могла им похвастаться. И все девочки в классе с ней дружили. Да и грудь у нее нормальная, ну, не такая, конечно, как у Лизы Марфиной, но есть, причем правильной формы и симметричная. Девочки из класса это замечали. Света лифчики как раз не носила. У нее был один хороший для спорта, она его берегла. А из остальных Светлана за последние полгода выросла. К тому же у нее самые длинные ноги в классе. И у нее нет жира. И она самая быстрая девочка в школе. Но этому дебилу разве что-то объяснишь? Нет, не объяснишь, он же Пахомов. Он всегда был придурком. Светлана лишь прибавляет шаг. Но Пахом не отстает, орет на всю детскую площадку:

– Фома… Ты в школу? Фомина, погоди, я с тобой пойду.

Нет, он точно дебил. Света после тупых шуточек даже видеть его не хочет. Она пошла еще быстрее.

– Да погоди ты! – орет он и идет за ней.