Инквизитор. Божьим промыслом

– Не волнуйся на счёт них, я за ними присмотрю.

Мимо него и ему навстречу уже тянулись солдаты, они шли быстро, без всякого строя, их было немало.

«Наши?! Неужели это те люди, которых я сюда привёл?». Генерал знал, что вот-вот всё войско проигравшей стороны, а может, и войско победителей погрузится в хаос. Но думал, что у него ещё есть время.

Но времени, как выяснилось, у него не было. Он поскакал к своему штандарту, у которого нашёл полковника Брюнхвальда.

– Я послал за вами вестового, – сразу сказал тот.

– Я его не видел, а что тут происходит?

– Главная наша баталия разваливается, люди уже уходят, был тут офицер, сказал, что маршал уже уехал. Офицер уехал тоже. Враг, кажется, вперёд больше не идёт, Роха и Хаазе его сильно потрепали, вот я приказал поротно выводить людей, Рене уже строит колонну. Оставим небольшой заслон. С остальными думаю отойти к лагерю. А оттуда пойдём колонной через деревню; возможно, главный лагерь ещё неприятелем не захвачен, или он не захочет с ним связываться, попробуем отойти строем и без потерь.

– Вы делаете всё правильно, – утвердил решения полковника генерал, – а не было ли Пруффа? Я послал к нему Максимилиана. Вы его не видели?

– Нет, ни Пруффа, ни прапорщика я не видел, – отвечал Брюнхвальд, и ни один мускул не дрогнул на лице отца, когда в такой тревожной ситуации он говорил о сыне.

– Ясно, – произнёс генерал, – вы, Карл, выводите людей к лагерю, Хаазе тащит пушки туда же, Роха и Лаубе его охраняют, я поеду к Пруффу, узнаю, что с ним. Франк, моё знамя должно быть при мне, трубач, ты тоже едешь со мной.

Небольшой отряд конных людей двинулся на север. Генерал, трое молодых господ – теперь среди них старшим был семнадцатилетний фон Готт, – прапорщик Франк со знаменем и шестнадцать человек охраны штандарта. Люди из его земли, люди отборные, на которых он мог положиться. И ещё с ним был трубач. Ехать с генералом в заметённую снегом даль этот человек явно не хотел. На кой чёрт нужно ехать навстречу еретикам, когда все как раз бегут оттуда. Он вертел головой, оглядывая солдат, что шли им навстречу, и не слышал, как генерал к нему обращался. И тогда тот, подъехав к нему, схватил трубача за шею и зло сказал:

– Оглох, что ли? Дурень! Играй «ко знамени». Слышишь меня?

Перепуганный трубач нехотя заиграл:

Тара-ра, тара-ра, та-тааа…

Тара-ра, тара-ра- та-тааа…

Это был сигнал, говоривший всем, кто его слышал, что начальник тут, он знает, что делать, и если ты выбился из своего строя и не знаешь, куда встать, нужно идти, бежать на зов трубы, на знамя командира, который укажет тебе место.

– Играй-играй, – покрикивал генерал, а сам ехал вперёд, навстречу летящему снегу.

Ему попадались солдаты, они были при своём малом оружии, без пик и алебард, без годендагов, без молотов и копий, лишь при фальшионах и при коротких мечах кацбальгерах, а то и вовсе при ножах. Они делали вид, что не слышали сигнала, и только ускоряли шаг при виде знамени. А потом и вовсе отводили глаза: ничего не вижу, ничего не слышу.

– Эй, мерзавцы! – кричал им Волков. – Вы, что, не слышите трубы?! Идите ко мне!

– Нет, добрый господин, мы уходим! – кричали солдаты ему в ответ. – Дело проиграно!

– Чёртовы трусы! – орал на солдат Франк. – Куда вы идёте, идите к нам, вместе ведь лучше! Вас по одному перебьют!

– Ты бы и сам поспешил отсюда, – отвечали они ему, – уж такого, как ты, еретики точно не пощадят. Да и идёшь ты в неправильную сторону, лучше идти обратно.

– Играй, играй, трубач, – несмотря на все эти слова, требовал Волков и ехал как раз туда, откуда бежало всё больше и больше людей.

Волков обрадовался, когда среди кутерьмы из снега и бегущих людей различил во всаднике Максимилиана Брюнхвальда. Генерал бы и сам себе в том не признался, но он очень ценил молодого офицера. Там же был и Пруфф на своём неказистом, но крепеньком меринке.

– Всё почти готово, генерал, – доложил прапорщик, – обоз с порохом уже ушёл, а последнюю кулеврину уже прицепили к упряжке.

– Вы молодец, Максимилиан, – похвалил офицера генерал.

– То не я; когда я приехал, господин майор уже снимал пушки с позиций.

Хотел генерал и его похвалить, но майор даже не подъехал к нему, а поскакал к лагерю, а за ним потянулись упряжки с пушками.

– Скачите за ним, Максимилиан, – приказал Волков и сам поехал следом чуть погодя.

Ехал и смотрел по сторонам. Да, вот теперь картина походила на настоящий разгром; мимо него проскакало несколько офицеров, последний на ходу снимал с себя офицерский шарф. А за ним уже во множестве либо быстро шли, либо бежали трусцой солдаты. Все без главного оружия. Всё бросили, чтобы легче было бежать.

Волков взглянул на трубача; тот, то ли от холода, то ли от страха, стал совсем бел лицом, и генералу показалось, что ещё мгновение – и он пришпорит коня и без разрешения поскачет отсюда прочь.

– Куда?! – рявкнул Волков. Он приехал за своими пушками и теперь уже не собирался их бросать. – А ну играй! Играй «ко знамени», мерзавец!

Трубач поднял трубу и стал дуть, но со страху, наверное, выдувал лишь какие-то дурацкие звуки, в которых никакого сигнала распознать было невозможно. Звуки были такие, что трубач их постеснялся и опустил трубу: не могу.

И тогда барон, подъехав, с размаха влепил ему подзатыльник тяжёлой железной перчаткой. Ударил так, что у трубача едва шлем с головы не слетел, а барон ещё и приговаривал:

– Играй, сказано тебе, «ко знамени». Играй, говорю.

И только после этого трубач пришёл в себя, поправил шлем и снова поднёс свой инструмент к губам:

Тара-ра, тара-ра, та-тааа…

Тара-ра, тара-ра- та-тааа…

Впереди ехали Пруфф с Максимилианом, за ними возницы вели под уздцы лошадей, что тянули четыре кулеврины. А уже после, под знаменем и с трубачом, охраняя свои пушки, ехал, словно и не бежал с поля боя после проигранного сражения, а собирался на смотр, сам генерал Фолькоф, фон Эшбахт, фон Рабенбург. На удивление невозмутимый и показательно спокойный.

– Играй, трубач, не замолкай! – требовал генерал.

Лошадям тянуть орудия тяжело, всё поле вокруг – это чуть припорошенная снегом грязь, поэтому колонна идёт не спеша. Так не спеша, что её быстрым шагом нагоняет отряд из трёх десятков пехотинцев. Эти оружие свое не бросили, впереди человек с повязкой на руке – сержант. Он догоняет генерала:

– Господин, мы пойдём с вами.

– Как тебя звать, сержант? – генерал останавливается.

– Кляйн, господин.

– Отлично, сержант, а я генерал Фолькоф, пойдёшь со своими людьми в арьергарде.

– Как прикажете, – говорит сержант Кляйн.

А генерал тычет кулаком в бок трубача:

– Ну, что замолчал? Играй, я тебе говорю, бездельник, играй!

Глава 12

Этот удивительный снег не мог идти вечно; укрыв всё вокруг, и землю, и людей, белым одеялом, снегопад, кажется, пошёл на убыль. Лошади, напрягая силы и почти разрывая упряжь, тащили кулеврины по всё ещё жидкому, сверху прихваченному морозцем грунту. Трубач ехал с генералом рядом и, выпучивая глаза, трубил и трубил «сбор»: