Инквизитор. Божьим промыслом

Рене, не спросив у Волкова на то разрешения, с одним офицером поскакал вперёд, выехал перед строем и поехал вдоль него.

– Солдаты! – что было мочи орал полковник. – Помните, что генерал Фолькоф, коего прозывают Дланью Божьей и Инквизитором, не проиграл ещё ни одного своего дела! Тем более не должен он проиграть безбожникам. Держитесь крепко и не бойтесь. Верьте в Господа нашего и в нашего генерала. Да хранит нас Бог!

Волкову понравилась речь полковника и, главное, жар, с каким она была произнесена. Хотя лучше было бы ему самому что-нибудь сказать солдатам. Но теперь они и без его речей взбодрились.

Волков повернулся к Рохе:

– Кавалерии нет, арбалетчиков нет, всё как ты любишь.

– Это да, – сразу согласился тот.

– Веди людей на левый фланг, к реке, и делай дело. Вы с Хаазе должны размочалить им весь левый фланг, скажи своим лучшим стрелкам, чтобы перебили там сержантов, я потом на тот их фланг сам навалюсь резервом.

– Если снова не пойдёт дождь – всё сделаю, – обещал Роха, кивнул генералу и, отпивая в который раз из фляги, поехал к стрелкам, на ходу крича во всё горло: – Эй, Вилли, скажи бездельникам, что пришло время поработать немного!

– Да, полковник! – звонко крикнул молодой капитан в ответ. И поскакал к своим подчинённым. И вскоре стрелки, как обычно россыпью, без какого-либо порядка, двинулись в сторону реки, туда, где уже более часа трудился ротмистр Хаазе с бомбардиром Шмидтом и другими артиллеристами.

Дело началось, наступало как раз то самое короткое время, ради которого многие тысячи людей покинули свои дома, неделями шли в какие-то дали, мучали лошадей, таща с собой большие обозы и тяжёлые пушки. Все эти усилия свершались как раз ради нескольких предстоящих часов, которые всё и должны были решить.

– Полковник, – произнёс Волков.

И Брюнхвальд сразу откликнулся:

– Да, генерал.

– Вы с одной из колонн резерва будете ждать тут и используете резерв, если наша баталия начнёт пятиться или прогибаться. А я…

– Я слышал, вы обойдёте и ударите их в левый фланг.

– Да, как только для того будет благоприятный момент. Будем надеяться, что сто крепких солдат решат исход.

– Не очень-то вы веселы, – тихо замечает полковник.

Волков морщится:

– Не люблю я эти большие дела. Сплошной Божий суд, в котором от нас мало что зависит.

Брюнхвальд ничего не говорит, видно, с этим и он согласен: да, это Божий суд. Полковник надевает шлем и смотрит поверх голов солдат; он видит, как медленно, но неумолимо на них идёт почти две тысячи человек, желающих убивать всех, кто встретится им на пути. Вот они, близко, уже можно разглядеть их тяжёлые от влаги знамёна. Триста шагов… Двести пятьдесят…. Барабаны еретиков начинают бить другой ритм.

Там-та-рам. Там-та-рам. Это сигнал «приставной шаг».

Их сержанты выбегают вперёд, последний раз прямо на ходу враг ровняет ряды, ещё сто шагов, и они опустят пики.

И тут, первый раз за всё время, пушки делают два отличных выстрела. Теперь дистанция такова, что в дело идёт крупная картечь. Она с визгом накрывает свинцовыми пригоршнями левый угол баталии безбожников. Даже до генерала доносятся крики несчастных, которым не повезло. Два десятка человек валятся на землю, как брошенные кем-то мешки, один на другого. Причём часть людей – это лучшие солдаты, бойцы первых рядов. Левый фланг баталии останавливается, а центр и правый фланг ещё идут. Строй искривляется, и тут же снова звенят трубы:

«Стоять на месте! Стоять на месте!».

Баталия остановилась. Сержанты снова кидаются выравнивать строй. А от реки, как раз выйдя из-за пушек, на них пошёл полковник Роха со своими бравыми стрелками.

– Кажется, дело пошло, – скорее самому себе, чем кому бы то ни было говорит полковник Брюнхвальд, – кажется, пошло.

Судя по всему, он доволен тем, как развиваются события, а вот генерал смотрит не перед собой, он вглядывается в другую сторону. Туда, где будут разворачиваться главные события, туда, куда звонко частят выстрелами его кулеврины, туда, где на баталию маршала цу Коппенхаузена идёт главная баталия маршала ван дер Пильса. Но это всё далеко, а ещё ветер сносит пушечный дым, и ему почти нечего не видно.

А тут словно кто-то порвал старую ткань – то захлопали, затрещали аркебузы. И за ними, через минуту, зло и солидно зафыркали мушкеты. Стрелки взялись за свою работу. Для них нет цели лучше, чем коробка плотно сбившихся пехотинцев, которые ни при каких обстоятельствах, как их ни расстреливай, не покинут свой строй.

Сержанты еретиков почти уже выправили строй, но аркебузиры, подходя на тридцать шагов, бьют солдат, у которых не хорошо с доспехом; выстрелив, тут же уходят, чтобы перезарядиться и открыть пространство для мушкетёров. Те бьют с рогатин, со ста шагов. Им подходить ближе нет смысла. Мушкетной пуле всё равно, как защищён человек, ведь мало какая броня сможет её остановить. Но тем не менее, не обращая внимания на падающих под пулями людей, баталия врага снова двинулась вперёд. Им нужно спешить, пока картауна и лаутшланг не выплюнули в их сторону следующую порцию картечи.

К Волкову подъезжает Хенрик.

– Господин генерал, может, уже пора надеть шлем?

Пожалуй, он прав.

– Да, друг мой, давайте наденем его.

И пока его оруженосцы помогали надеть шлем, всё переменилось. В одну минуту. Барону ещё до того казалось, что ветер не утих, но стал менее злым, и вообще потеплело, а к низким облакам добавились ещё более низкие, темные и тяжёлые. И вдруг из них на собравшихся биться людей посыпался… снег. Огромными, медленными, влажными хлопьями, которых в одно мгновение стало так много, что ничего через них не было видно на сто шагов.

Но что было ещё хуже, так это то, что ветер понёс весь этот снег в лица его солдатам. Закружил его прямо перед строем.

Пушки глухо бахали из белой пелены, и мушкетные хлопки прорывались через снег, но всё переменилось из-за внезапной непогоды. Враг в снегу вдруг стал неразличим.

«Лишь бы он не помешал людям Рохи стрелять!».

– Не иначе то козни дьявола! – воскликнул фон Готт, пытаясь вглядываться в белую пелену. – Ни черта не видно!

– Конечно же, рогатый помогает своим слугам, – сразу согласился с ним Хенрик.

Волков обернулся к ним, прикрикнул:

– Господа… Прикусите языки! Болваны! Хотите, чтобы нижние чины вас услышали?

А снег летел такой, что он и вспомнить не мог, видел ли он такой хоть раз за свою жизнь.

Только одно его немного успокаивало: сквозь снег ещё доносились россыпи мушкетных хлопков и выстрелов аркебуз. Вот только пушки…

– Хенрик, – позвал Волков.

– Да, генерал.

– Ничего не вижу, скачите к Рохе, посмотрите, где там еретики. И узнайте у Хаазе, почему он не стреляет.

Хенрик уехал, а Рене предположил:

– Может, Хаазе не видит вражескую баталию? Вон снег какой! – размышлял полковник.

– А Пруфф почему тогда видит? – спросил Волков, и, как подтверждение его слов, тут же справа прозвучали два выстрела.

Пам-пам…