Глубокий рейд

Это ему очень повезло, что пуля сначала зацепила грунт, а потом ещё влетела в горжет.

– Пробитие есть? – волнуется Саблин.

– Да нет… – кряхтит Сапожников и пытается подняться. – Пристрелялся, сволочь… Надо же!.. Попал-таки с третьего выстрела… Тля песчаная…

Каким-то чудом самый край камеры зацепил это… Аким видит, как в траншею валится что-то, вовсе не похожее на ком грунта… Не бывает у грунта сегментированных подвижных лап…

«Краб!».

«Краб» в его траншее. Он сразу, придавив Матвея к земле, вскидывает дробовик и с перового выстрела разносит подвижную мину. Она взрывается.

– Вот, – пыхтит под ним Сапожников и очищает камеры от пыли, – доползли, значит.

А урядник поднимается к брустверу и тут же делает три выстрела, тремя патронами разбивая двух «крабов». И сразу прячется вниз, а из бруствера начинают разлетаться куски грунта.

Это пулемёт. Теперь так и будет. «Крабы» будут наползать волнами, а за ними пойдёт пехота противника; а чтобы по пехоте не били, пулемёты, снайперы, миномёты будут беспрестанно накрывать огнём бруствер и передовую траншею.

– Самохин! – вызывает урядник, перезаряжая дробовик.

– Тут, – сразу отзывается командир первого отделения. – Я почти всех откопал. Все живы.

– Понял. Пришли трёх человек на четвёртый участок, – приказывает Аким.

Саблин снова поднимается к брустверу и уничтожает первым же выстрелом торопящуюся к нему передвижную мину. Окидывает быстрым взглядом пространство…

Сапожников прав… Тут, перед ним, всё перепахано взрывами, «крабы» и мины взорвались, оставляя небольшие ямки повсюду. Ещё вчера вечером тут были надёжные полосы из мин в двадцать метров шириной, от них остались только небольшие нетронутые взрывами куски, пехота спокойно может тут двигаться.

Он присаживается за бруствер. Слушает, как стреляет Сапожников, и вспоминает расположение… Если противник всё-таки спустится в окопы… где лучше его останавливать?

Бой в окопах.

«Ладно… Не впервой…».

Тут у казаков будет преимущество. Китайцы не смогут использовать в полную силу своё оружие, ни пулемёты им тут не помогут, ни снайперы, а броня у пластунов намного лучше, чем у китайских пехотинцев. Так что здесь, в траншеях, всё будут решать щиты и гранаты. Ну и опыт, конечно.

«Придётся отсекать противника с двух сторон, с третьего и пятого участков, и главное – не дать ему пройти дальше блиндажа четвёртого узла. Надо будет подготовить мины».

Это была обычная практика обороняющихся казаков. Народа в сотнях мало, а участки обороны всегда большие, вот в самый жаркий час пластуны и ставили в свои траншеи мины, чтобы не дать пехоте противника свободно перемещаться по обороняемому рубежу. Но это дело последнее.

Последнее…

Сейчас урядник даже не знал, сколько у него человек в строю. Саблин уже потерял двух бойцов ранеными. Смогут ли участвовать в бою операторы РЭБ и его помощник Каштенков? А что с Клюевым и тремя казаками из его отделения, он вообще понятия не имел.

Аким быстро выглядывает за бруствер – нет ли «крабов» – и тут же, чтобы не получить пулю от снайпера или от пулемётчика противника, прячется обратно. Он ничего не увидел, хотя Сапожников ещё постреливал справа. Аким направляется к радисту и находит того сидящим на дне траншеи. Командиру сразу не понравилась поза Милевича.

– Милевич, ты чего? – Аким присаживается на колено рядом.

– Задело меня, – отвечает радист. Правую руку он прижимает к груди, а левой поднимает винтовку, вернее обломки на ремне, которые недавно были оружием.

– Почему не сообщил о ранении? –спрашивает урядник, а сам берёт правую руку радиста и рассматривает её, видит разбитый привод «плеча», свисающую из локтевого шарнира проводку.

– Устава не знаешь, что ли?

– Да я не ранен, – отвечает Милевич. – Рука болит, но крови нет. Снайпер подловил меня, малость не рассчитал.

– И как я буду теперь без радиста? Второй радист с Клюевым был, – Аким знает, что сам в этом виноват… Нельзя, нельзя последнего радиста тащить на «передок» во время боя.

Надеялся, что ерунда… «Крабы», всё обойдётся… Но Милевич говорит ему, словно пытается успокоить или оправдаться:

– Так вы не беспокойтесь, господин урядник, я проверил, рация цела. А я уж как-нибудь…

– Как-нибудь, – повторяет Аким и слышит, как за ними, где-то уже возле блиндажа, разрывается мина.

Саблин опять задирает камеры в небо. В принципе, он не сомневался, что китайцы снова запустят коптер, а сам говорит:

– Снайпера, на четвёртом участке снайпер житья не даёт, нужно его подуспокоить.

Снайпер и его второй номер ответили, что идут. А урядник, всё ещё разглядывая небо, сказал уже радисту:

– Милевич… Ты от меня теперь ни на шаг.

[1] Горжет – подвижная часть брони, опирающаяся на кирасу и частично на шлем.

Глава 7-8

Нужно было всё-таки выяснить, что там с Клюевым, и он вызывает Самохина.

– Андрей, что с шестым узлом?

Он специально не говорит: «что там с Клюевым?», как будто если спрашивать просто про блиндаж, то вероятность того, что Клюев и его казаки целы, будет выше. Всё это обычные боевые предрассудки, давно въевшиеся в воюющих людей. Нельзя произносить слово «последний», если речь идёт о человеке… Нельзя спрашивать о человеке, который на задании, жив ли он; если не спрашивать, то он обязательно будет жив. А если спросить… Нет… Нет, про такое спрашивать нельзя. Есть ещё куча всяких маленьких словесных табу. Хотя всё это ерунда…

Знает Аким: сколько не придумай ритуалов в надежде обмануть смерть, её не обманешь, но всё равно он соблюдает эти старые правила.

– Блиндаж уничтожен. Завален. Клюев, гранатомётчики, оба, и медик Ромейко в блиндаже, остальные со мной, – докладывает Самохин. И не дожидаясь от командира следующего вопроса, продолжает: – Песок мы сгребли уже, а тут… Бетон в крошево. Перекрытия разломило… Работаем.

– Долго вы… – выражает неудовольствие урядник.

– Так по нам мины летели и летели, только сейчас полегче стало. Выворачиваем куски потихоньку, – оправдывается приказной.

Он не говорит, слышно ли ему что-то с той стороны из-под обломков, но Саблин, да и все казаки взвода, по одному лишь его тону всё понимают. Тон у Самохина нерадостный.

– Иду к тебе, – говорит Аким, он хочет сам всё видеть. Нехорошее чувство, не покидавшее всю сегодняшнюю ночь, стало вдруг острее. Ощутимее.

Пока что всё обходилось для него не так уж и плохо. В его взводе до сегодняшнего дня даже раненых не было. А сегодня… Да, били его крепко, по науке, но людей он ещё не терял, и вот эти слова Самохина: «бетон в крошево»… В общем, он должен был видеть всё своими глазами. И уже двинулся по траншее к пятому узлу, как снова на весь эфир заголосил Сапожников:

– Кажись, пехота пошла!

Саблин остановился, и Милевич, идущий за ним, едва на него не налетел.