Рабыня Малуша и другие истории

– Чего они хотят? – не отставал Петр.

– Ясное дело, чего хотят, – пожал плечами Петр Кириллович. – Дескать Нарышкины власть нечестным путем захватили, да и ты, Петр, вроде как незаконно на трон сел.

– Мало им, что столько стрельцов казнили? – вступил в разговор Тихон Стрешнев.

– Недовольны тем, что ты новые порядки заводишь, бороды стрижешь, кафтаны укорачиваешь, новые налоги вводишь, – добавил Ромодановский.

– Перебьются, – отмахнулся царь.

По окончании заседания усталый Петр прошел в свой кабинет. Там уже сидел Меньшиков, на столе перед ним лежали какие-то письма.

– Надоело все, – Петр откинулся на кресле. – Что это у тебя?

– Посмотри сам, – Алексашка придвинул к нему бумаги, – письма от Анхен.

– Мои? – спросил государь.

– Если бы, – усмехнулся тот.

Петр взял одно из писем и развернул его.

– Тут на немецком языке, а я его плохо знаю, – протянул Петр. – Почерк ее. У тебя есть толмач?

– Мне перевели.

– Ну, так растолкуй.

– Петр Алексеевич, давай я лучше толмача позову, – я привел его с собой.

– А что сам? Боишься?

– Откровенно говоря, да. Боюсь, что прибьешь меня.

– Ты о чем?

– Это любовные письма твоей Анхен к Кенигсеку.

– Что? – вытаращил глаза Петр. – Что ты сказал?

– Она признается ему в любви, а тебя хулит непотребно. Называет сумасбродом, жалуется на твое непредсказуемое поведение…

– Не врешь? Смотри, – с огнем играешь! – взревел, поднимаясь, Петр.

– Мне жизнь дорога, чтобы врать тебе, – ответил Меньшиков, отходя на всякий случай подальше от стола. – Если хочешь, я позову толмача – он переведет все в точности.

– Не надо. Не хватало еще чужих людей в это вмешивать. Да передай ему, чтобы молчал, не то язык вырву.

– Уже упредил, – успокоил его друг.

– Ну, змея! – Петр широкими шагами мерил кабинет от угла до угла. – Сучка… Что же, выходит, что она жила со мной за подарки?

– Выходит, что так. Не поздно? Чай, спит уже, – засомневался Данилыч.

– Поедем, – решительно сказал Петр, выходя из кабинета.

В нескольких окнах дома, подаренного Анне государем, виднелся свет.

– Гости у ней, что ли? – недоуменно произнес Меньшиков.

– А вот мы сейчас и узнаем, – Петр стремительно вошел внутрь дома, грубо оттолкнув впустившего их слугу.

На втором этаже в гостиной в креслах расположились Анна и прусский посланник Георг Иоганн фон Кайзерлинг – пожилой уже человек, ревновать к которому было смешно и несерьезно.

Увидев разъяренного Петра, посланник вежливо поклонился и попросил позволения уйти.

– Иди, – резко сказал ему Петр.

Тот вышел, сопровождаемый Данилычем.

Петр вынул из кармана камзола письма Анхен и бросил их ей в лицо.

Та, к великому изумлению Петра, спокойно сложила бумаги в стопку, положила их возле себя и спокойно посмотрела на любовника.

– Ты что, совсем не любила меня, если позволяла себе спать с другим человеком? – спросил государь.

– А как понимать твою любовь, если ты, помимо меня, кувыркался с моей подругой, да и со многими другими женщинами?

– Я же хотел тебя сделать русской царицей!

– А зачем мне это? – подняла брови Анна. – Чтобы сидеть в тереме, словно узница? А потом, когда я надоем, меня отправят в монастырь, как ты это сделал с сестрой Софьей и женой Евдокией? Нет уж, спасибо! Я – свободная женщина и всегда хочу оставаться ей.

– Я люблю тебя и никогда не поступил бы с тобой так, как с ними, – начал оправдываться Петр.

– Нет уж, ваше величество! Как у вас говорят, береженого Бог бережет.

– Ты не спеши с решением, подумай. Одно дело – быть дочерью хозяйки трактира, с другой стороны – царицей! Я еще поговорю с твоей маменькой, чтобы она вразумила тебя.

– А мама на моей стороне, – усмехнулась Анна.

– Вот как! – искренне удивился Петр.

– Представь себе.

– Значит, вы с ней заодно, – нахмурился государь. – Я прикажу лишить ее ежегодной денежной выплаты и отбираю у нее все деревни в Козельском уезде, что я подарил. В конце концов, это государственное имущество. А ты поживи под домашним арестом, пока обдумываешь мое предложение.

Анна засмеялась:

– Не мытьем, так катаньем?