Ловец эмоций

– Нет, – все еще раскачиваясь и не сводя глаз с доски, ответил Георгий, – я бумагой вытираюсь. Так, того, удобней.

Несколько мгновений заполнились немым молчанием, но затем Денис и полковник одновременно взорвались громким смехом, не ослабевающим в течение минуты. А Георгий недоуменно смотрел на них и все спрашивал: «Чего вы? Чего вы, того? Ну скажите, чего?»

– Ничего, – чуть успокоившись, но продолжая трясти головой в смехе, ответил полковник. – Фу, уморил. Так что говоришь, решил слона защитить. Валяй, защищай.

Полковник погрузился в размышления, взгляд его устремлялся с одного угла доски на другой, выражая мысленные передвижения деревянных фигур. Вдруг лицо его застыло, весь он выпрямился. Предупреждение Дениса, которому вначале он не придал сколь-нибудь существенного значения, пробудило в нем какие-то мысли, и они, похоже, дали свой результат.

– Интересная защита у тебя получается, хитрец. Еще пару вынужденных ходов и я или потерял бы ладью, или нарвался бы на гарде.

Мягким движением он укрыл коня противника в своей ладони, поставил на его место своего слона, а после потери этой фигуры передвинул ладью на свободную вертикаль, недвусмысленно обозначая намерение прорваться следующим ходом в глубокий тыл белых. Георгий изумленным взором оценивал вновь сложившуюся на доске ситуацию, будто ему было невдомек, при каких таких обстоятельствах сложился шахматный узор, который не сулил ему теперь благоприятного исхода. Его мучило сознание, что он, по-видимому, совершил непростительную ошибку три хода тому назад.

– Валерий, – Георгий попытался изобразить хорошую мину при действительно плохой для него игре, – предлагаю, того, ничью.

– О-хо-хо! Благодарю, любезнейший, но нынче могу принять от вас лишь полную капитуляцию.

– Да будет вам, – горячился Георгий. – Ничья – нормальный исход для этой партии.

– Ты неплохо держался, Георг, – спокойно заключил полковник. – В середине партии даже создал серьезную угрозу, но в одном месте потерял темп и допустил ошибку.

Однако оценка соперником своих способностей представлялась Георгию слабым утешением. Донельзя расстроенный, он приподнял своего короля и швырнул его в стан черных фигур, сбросив некоторых из них на пол.

– Я не нарываюсь на комплименты. Чай, того, не жеманная девица.

– Ну-у, – протянул полковник, – это уже никуда не годится. Позволь напомнить, что правилами игроку запрещено наносить ущерб шахматам.

– Я по-джентельменски предложил вам ничью, – громко обижался Георгий, – а вы … Это тоже, того, никуда не годится.

– Опять же напомню, – спокойно реагировал полковник, – правила запрещают беспокоить соперника, в том числе настойчивыми предложениями ничьей. Уже этими действиями ты, Георг, давно был бы признан судьей побежденным.

– Как бы не так! Побежденным. А выходить, того, из-за доски можно? Вы выходили и тем самым сбили, того, мои мысли. А он нате, ходит туда-сюда. Это, может, тоже, того, меня беспокоило.

– Игрокам разрешается выходить из-за стола, – невозмутимо разъяснял полковник. – Не разрешается только покидать игровую зону. А последняя включает в себя и туалеты, и зоны отдыха. Так что меня нельзя упрекать в нарушении установленного регламента.

– Жорж, – решил вставить слово Денис, – по складу твоего характера ты поход на людей, склонных видеть все в мрачном свете. Взгляни на все под другим углом. Ты проиграл, но приобрел опыт. Ты же сам почувствовал, в каком месте допустил ошибку. Значит, обогатился новым знанием.

– Ну вот еще один! – возмутился Георгий. – Теперь уже яйца, того, курицу учат? Сам-то смекаешь чего в шахматах?

– Чего ты злишься? – улыбнулся мирно Денис. – Можно подумать: такой несдержанный.

В палату вошла медсестра Люба, обычно притягивающая к себе долгие взгляды даже малоподвижных больных так называемого сильного пола. Что ж с того, любоваться складной женщиной – не преступление.

– Ну, петухи, чего раскукарекались? – повысила она голос. – Обедать пора. Подкрепитесь, глядишь и подобреете.

– И то верно, – глубоко вздохнул полковник. – Георг, собирай свое хозяйство, – он кивнул в сторону шахматной доски. – А в другой раз я еще подумаю, играть ли с тобой. Буйный он у нас, – пояснил он медсестре. – Не любит проигрывать.

– Мы ему успокоительные пропишем, – подмигнула Люба, на что Георгий буркнул что-то вроде: «Как же, это вам надо, того, успокоительные». Сильно уязвленный проигрышем, он торопливо покинул палату в растрепанных чувствах.

После обеда полковник заснул, Георгия где-то носило, а Денис маялся: дремота не приходила, читать не хотелось. Он взял с тумбочки полковника карандаш, блокнот, раскрыл его на чистой странице, положил на колени. Резко, почти грубо наметил грифелем овал – будущее лицо полковника, за ним лишь намекнул на прямоугольную подушку и спинку кровати. На вытянутой руке оценил странные для стороннего взгляда геометрические фигуры, и после некоторого размышления начал рисовать с натуры спящего соседа. Его рука уверенно перемещалась над листком, грифель подчеркивал детали, только намеченные ранее, усиливал эффект света и тени изменением нажима на бумагу. Рисунок все более насыщался верной передачей деталей, которые Денис не столько видел, сколько чувствовал. В какой-то момент у него перед глазами мелькнула картина, изображающую пожилую пару на фоне старинного здания под зонтом, купол которого покрыт мохнатыми взрывами тяжелых дождевых капель. Он даже знал ее название – «Угол Арбата». Откуда? Где видел он эту картину? Он не мог найти ответа. По мере того, как он рисовал, его охватывал азарт и даже явилось видение, будто завершенный портрет спящего больного в массивной раме выставлен на какой-то художественной выставке, и это видение доставило ему удовольствие. Портрет и впрямь получался будто осязаемым.

– Письмо пишешь? – неожиданный вопрос полковника вывел Дениса из размышлений.

– Так, рисовать попытался, – Денис перевернул блокнот.

– Ну-ка, покажи, – заинтересовался полковник.

– Ерунда все это, – сопротивлялся Денис.

– Покажи, прошу.

Денис нехотя протянул блокнот. Полковник долго изучал портрет, а Денис был поглощен мыслью, понравится ли его рисунок. Когда же миновали первые эмоциональные впечатления полковника, он признался, что находит сходство исключительным, и поинтересовался, откуда у Дениса взялись такие замечательные художественные способности, но тот только пожимал плечами, не зная ответа.

– Да ты просто подлинный художник, – продолжал восхищаться полковник. – Теперь буду знакомым рассказывать, что удостоился жить какое-то время в тени настоящего таланта.

– Будет вам, Палыч, – отмахнулся Денис. – Впрочем, услышать такое признание из ваших уст – дорогого для меня стоит. Скажите лучше, как чувствуете себя?

Полковник нахмурился:

– Плохо. Иногда такое чувство, словно тысячи змей жалят мозг. И на душе скребет невыносимо. Все одно к одному.

– Что-нибудь дома?

– Можно сказать и дома. Никогда не знаешь наперед, кто станет твоим врагом. Но уж точно не думал, что им окажется родная дочь.

– Как дочь? Ваша родная дочь?

– Вот именно. Жесткая уродилась. Никогда не видел, чтобы она плакала по какому поводу. Как, впрочем, и чтобы смеялась от души.

– Отчего ж так?

– Не знаю. Отчасти, думаю, оттого, что упустила в свое время несколько претендентов на ее руку. Все порхала бабочкой. Вроде, и парни были порядочные. Потом стала злиться, ощущать неудовлетворенность, будто ее никто не может оценить по-настоящему. Ну а мужики, сам знаешь, тянутся к более веселым, спокойным характером. Стала какой-то жадной, все разговоры с ней сводились к тому, что хочет жить в роскоши. Втянула меня в войну по разделу дачи. Отпиши, говорит, мне ее и все. Совсем потеряла голову и меня извела. Конечно, если спокойно поразмыслить, то понятно: пока молода хочется и одеваться красиво, и не жаться по мелочам. Но дача – это моя родина, моя отдушина, последняя заводь, напоминающая каждым кустиком, каждым предметом о жене.

– Извините, я не знал. Как же так можно, – сокрушался Денис. – Она должна расплачиваться с вами любовью, уважением, по крайней мере. Тем более, когда матери нет рядом.

– Любовью, – взгляд полковника потускнел – Нет у нее для расплаты такой разменной монеты. Живешь так один, без радости. Второй год уже не видимся, только по телефону раза три общались. К себе в гости не пускает и ко мне не хочет заглянуть. За неделю до госпитализации заявила, что у нее дитя. Как кипятком ошпарила. Откуда ребенок, от кого? Я и понятия не имел, что она была в положении. Хоть бы словом намекнула. Я ей все готов отдать. Говорю: подожди только с дачей. И так тебе все достанется. Недолго, чувствую, мне осталось.

– Будет вам, Валерий Павлович, – сморщился Денис. – Что вы в самом деле.

– Чего там. Не сори пустыми словами. Я не боюсь ее … с косой-то … Знаешь, угасание, оказывается, дьявольски трудное занятие. Стал замечать, что радуюсь обыденным вещам. Например, как идет какая-нибудь парочка, или как деревья царапают облака. Наверное, потому что уже не суждено вернуться к обычной жизни.

Денис слушал полковника, читал в нем угнетение сознанием горькой правды о своем состоянии, и ловил себя на мысли, что остерегается в розовых тонах оценивать завтрашние будни этого ставшего симпатичным ему человека. Это подводило бы кго к мучительно неприятному заключению.

– Это замечательно, – Денис старался придать своему голосу бодрость. – Было бы хуже, если бы вас охватило полное равнодушие. Значит, обманем ее, которую с косой. Не зря говорят: не обманешь – не проживешь.

– Память никудышная стала. Все забываю, – жаловался полковник. – Иногда как бетонной плитой придавит, не вспомню, что делал час назад.

– Врачи рекомендуют кроссворды разгадывать. Говорят, что укрепляет память. А давайте проверим. Вы помните, например, номер телефона вашей дочери?

Полковник сосредоточился, вспоминая про себя цифры, и кивнул утвердительно. По настоянию Дениса он произнес их вслух дважды.