Ловец эмоций

– Ну ты, чел, удивляешь меня.

– Чему действительно следует удивляться – это тому, как ваша мама до сих пор умеет сдерживать свой гнев и не спустить с вас три шкуры, не надрать задницу как следует.

– Ого! – воскликнула Лена. – Ты знаешь такие словечки?

– Извините, я просто подумал, что с их помощью мои мысли будут вам более доступны. Впрочем, рад был бы ошибаться. На нашей планете живет около восьми миллиардов людей, но лишь один человек из них – самый близкий вам, и этот человек лежит с больным сердцем за этой дверью. Можно и дальше измываться над матерью, а можно жалеть и любить ее. На самом деле для порядочного человека нет выбора между этими вариантами. В противном случае он непорядочен.

– Я непорядочна? Да кто ты такой вообще, чтобы судить обо мне?

– Просто человек с больной головой, которого легко обидеть.

Елена усмехнулась. Казалось, она выпустила пар и после этих слов несколько смягчилась.

– А теперь главный вопрос: зачем вы устроили эту комедию со свадьбой? – неожиданно в лоб спросил Денис.

– Почему комедию? – опешила Елена.

– Никакой любви у вас с этой девушкой не было и нет. На этот раз в вас сидит еще один враль. Так что же за авантюру замыслили с вашей подружкой, или кто она вам приходится?

Елена глубоко вздохнула, уставилась в окно, подумала: «Вот пристал, блин, как банный лист», однако сама не могла точно определиться: прекратить неуместные вопросы этого больного или приоткрыться ему.

– Душа требует экшена. А что, поюморить нельзя? – наконец призналась она.

– Ну что вы, никто не должен жить без юмора. Никто. Но ваша мама не заслужила шуток, вызывающих у нее слезу и спазм. Все же ответьте мне, пожалуйста, зачем устроили этот балаган?

– Есть у меня один бой, но, боюсь, матери он не понравится. Вот я и решила прикинуться лесбиянкой. После этого ей любой парень будет по душе.

– На несколько ходов продуманная партия, – Денис недовольно покачал головой. – Не думайте, что ваша мама выжила из ума.

– Мрак пополз, – Елена устало возвела глаза вверх. – Да я так и не думаю, – уже спокойно добавила она.

– Лучшее лекарство сейчас для нее – это вы, Лена. Когда-нибудь материнство научит вас смотреть на ваши сегодняшние поступки иными глазами. Скажите маме, что глупо пошутили, извинитесь, поцелуйте ее. Или вы торопитесь высечь ее лицо на мраморной плите?

– Хватит жужжать. Все понятно, – Елена скривила лицо. – Не маленькая. А ты интересный чел, – она смерила Дениса любопытным взглядом. – Как звать-то?

– Денисом с утра величали.

– Ну, живи, Денис. Ты вообще-то ничего, только больно занудный. Слишком правильный. Это тебе помешает в жизни. Попомни мои слова.

– В вас говорит логика пылкой молодости, – улыбнулся Денис.

– Бывай, – Елена лихо развернулась на каблуке. – Будет плохо – пиши в личку, – бросила она через плечо.

Денис подкрался к двери, принял подслушивающую позу. Елена что-то говорила извиняющимся тоном, но слова ее он разобрать не мог. Очнувшаяся будто после обморока, Антонина Андреевна дала себе разрядку, выплескивала на дочь весь гнев, что заполонил ее сердце.

– У тебя совесть есть? – сердито спросила она в конце своего возмущения, но сердилась уже как-то негрозно. Извинения дочери, видимо, все же затягивали постепенно внезапно открывшуюся ее рану.

А Елена смеялась, смеялась от души, ей и впрямь было весело, потому как разницы между больной и здоровой матерью она по-прежнему тонко не ощущала.

– Чего зубы-то скалишь? – возмущалась Клавдия. – Ишь, потеху устроила. Тьфу, ржава тачка!

* * *

Помимо Дениса в палате было еще двое больных. Один из них – Георгий, непосредственный молодой человек лет двадцати пяти. Несколько странная личность. Странность его заключалась в неудержимой настойчивости поиска мертвых душ. В прямом смысле мертвых душ, поскольку проявлял повышенную заинтересованность к ушедшим в иной мир больным в стенах больницы. Достаточно было легкого дуновения слуха о чьем-либо летальном исходе, как его сдувало с места, и он шнырял по разным отделениям в поиске отошедшей души. А если ему удавалось еще и присутствовать при перевозке трупа, то искренне считал, что ему повезло, что день не пропал даром.

После очередной подобной трагедии он возвращался и с видом человека, хранящего сенсационные новости, вставал посередине палаты в позе Наполеона. Однако его, как правило, не замечали. Он кашлял со значением, но и тогда никто не обращал на него внимания. Тогда он начинал тихо мычать, тяжело вздыхать – и опять же отсутствие ожидаемых реакций. Тут он не выдерживал: «Лежите? Отдыхаете? А между тем, того, мы потеряли еще одного нашего брата». После этого он начинал расхаживать по палате, рассуждать с видом знатока о последствиях той или иной болезни, без умолку болтая о симптомах, предшествовавших последнему вздоху, стараясь, чтобы его суждения по возможности выглядели убедительно.

И как не осуждали его соседи за бессмысленный сбор печальных известий, поползновения свои он не оставлял. Более того, на бросаемые ему возмущения «Тебе русским языком толкуют – кончай с этими глупостями, и без того тошно!» он лишь морщил лоб, тужась понять: как же им не интересно, кто помер и по какой причине? Этот феномен был выше его разумения. Примерив на себя обиженное выражение, он уходил, но через некоторое время опять вихрем влетал, нагруженный скорбными вестями. Соседи, имеющие несчастье разделять с ним одно помещение, успели быстро составить себе мнение о нем, и едва ли оно было благоприятное. Помимо этого, Георгий оказался и любителем шахмат. Любителем в прямом и переносном смысле, поскольку играл неважно, часто проигрывал, после чего переживал и замыкался в себе. И все же он был чем-то мил.

Со вторым соседом – Валерием Павловичем, полковником в отставке в возрасте около шестидесяти лет – Денису более повезло. Высокий, подтянутый, с мягкими чертами лица, с неровными мазками седины, он передвигался медленно, с большой осторожностью, будто мышцы его тела потеряли ловкость, упругую подвижность. Но чаще он лежал на койке поверх одеяла с книжкой в руках или стоял у окна с замкнутыми в замок пальцами.

Апрель ознаменовался для него из ряда вон выходящим открытием – в его мозгу поселилась злокачественная опухоль. Предполагалось, что он в мае поедет на отдых в Египет, после чего приступит к работе в качестве консультанта в институте военной политики. Но планы резко изменились – его оперировали. Теперь же, по словам доктора Левинского, у него «прослеживаются положительные тенденции». Однако тяжелый, из-под бровей взгляд полковника выдавал, что он терзает себя лишь ему ведомыми мыслями. Мыслями не легкими, шершавыми. В эти мгновения плотная тень ложилась на весь его облик, и эту тень набрасывали раковые клетки. Случалось, что он с силой зажмуривал глаза, сжимал губы, и этим перекошенным лицом оглашал съедающую его изнутри боль.

Появление в палате нового больного, казалось, несколько взбодрило его. Достаточно было открытой улыбки Дениса, только пришедшего в сознание после операции, чтобы расположить Валерия Павловича в пользу молодого человека.

– Приветствую вас, коллега, в нашей обители, – поздоровался с ним полковник.

Денис медленно прикрыл глаза и кивнул, отвечая на доброжелательное приветствие.

– Все будет в порядке, – продолжал полковник. – Организм молодой, со всем справится. Вот только лицо у вас пока еще красное. Как осенний кленовый лист.

– Хорошо – не зеленое, – трудом пошевелил губами Денис.

– Ха-ха! Верно, лучше, – рассмеялся полковник.

Первый день их знакомства связал их перекрестными рассказами о себе. Они добродушно подшучивали друг над другом, иронизируя по поводу причин госпитализации каждого, – и эти подтрунивания воспринимались без всякой обиды. Полковника было не узнать: он, не рисуясь, посвящал Дениса в историю своей карьеры в армии, рассказывал о смелых решениях, которые принимал в критических ситуациях. Вспышки воспоминаний на время заглушали назойливую боль в голове, не оставляющую его ни на минуту, и потому он был рад возможности пообщаться с приятным ему собеседником.

Вернувшись в палату после примирения Елены с матерью, Денис застал своих соседей за игрой в шахматы. Они сидели на кроватях, склонились над доской, почти прилепившись головами. Но если полковник сидел неподвижно, то Георгий перебирал ногами, точно горячий конь, готовый рвануть с места, как только хлыст опустится на его круп, раскачивался взад-вперед. Со стороны было видно, как накрывшее его волнение путало логику его мышления, мешало хладнокровной оценке сложившейся позиции. При этом он еще успевал вести разговор как бы за двоих, комментируя свои ходы и ходы полковника. Разговор этот выглядел богатым на разные намеки.

– Ага, вы решили лишить меня слона, – озвучил свою догадку Георгий. – Не выйдет. Мне он еще пригодится. Закроем его конем.

Оп передвинул фигуру на светлую клетку и принялся вновь энергично раскачивать свое туловище. Денис не силен был в шахматах и в другой раз прошел бы мимо играющих с полным равнодушием, но слова Георгия, переведенными новыми способностями Дениса на язык эмоционального состояния человека, связанного с острым желанием скрыть потаенные истинные мысли, заставили его остановиться и обратить взгляд на доску. Полковник поднял взгляд на Дениса, тот, находясь за спиной Георгия, покачал отрицательно головой и приложил указательный палец к губам.

– Погоди, Георг, – обратился полковник к сопернику, – я на минутку отойду.

Денис вышел из палаты, полковник вслед за ним.

– Валерий Палыч, – тихо пояснял Денис, – не разбираюсь в этой вашей игре, но хотел бы предупредить вас, что последний ход Георга связан не с защитой слона, а с чем-то другим. Он пытается увести ваши мысли в другую сторону.

– Чудной ты парень. Не успел войти, а уже советы даешь. Пойду, а то Георг переставит какую-нибудь фигуру. Ты его знаешь, такое прежде бывало.

Полковник вернулся, занял прежнее место.

– В туалет ходил? – небрежно спросил Георгий.

Но в интонации его Денис углядел стремление прикрыть не отпускающее Георгия волнение по какому-то поводу. По всей видимости, по поводу страстного желания одержать во что бы то ни стало верх над соперником.

– Нет, стараюсь пореже заглядывать в это заведение, – ответил полковник. – Какую грязь там разводят. Некоторые вообще не смывают за собой. Рядом ершик стоит, для чего? Возьми, потри немного для чистоты. Нет же … Вот ты, Георг, пользуешься ершиком? Скажи честно.