Новейшая история средневековья

закрытый, но с круглой дырой в полу. Оттуда
вниз низвергаются желтые струйки, или слышится стон:
кто-то выдавливает экскременты. Ночная посуда
там не нужна. О, герцог! О нас позаботился он.

Конечно, по улице ходят посередине, гуськом.
Опять же запах. Но лучше с плеском в канаву,
чем прямо на голову. Даже мечтать о таком
прежде не смели. На площади видишь ораву
восторженных граждан. Герцог сидит верхом

на любимой кобылке. Как любимой? Это вопрос.
Всякое говорят. Скотоложство – личное дело
скотоложца. Пустяк, если вспомнить горбатый нос
герцогини, ее большое, должно быть, дряблое тело,
собранный на макушке узел седых волос.

Закипая, огромное облако заполняет весь небосклон.
Но толпа не расходится. Также и смена столетий
не мешает сброду сбегаться со всех сторон,
чтобы увидеть как герцог, епископ и некто Третий
посредине площади плотью выкармливают ворон.

«Во времени, как и в пространстве, есть святые места…»

Во времени, как и в пространстве, есть святые места.
Места паломничества. Здесь нечестивых уста
в кровь замолкают, припадая к подножью Креста.

Здесь капюшон закрывает верхнюю половину лица.
но по излому губ и острому подбородку узнаешь гордеца.
Потом – второго и третьего. И так – без конца.

Посмертные судьбы врагов разведены по полюсам:
в пылающий центр земли, к слюдяным небесам,
совершенно безоблачным. Что хуже? Не знаю сам.

Поющие ангелы. Квадратные ноты. Круглые рты.
Ниспадающие одежды скроены из пустоты.
Господи, я взываю к Тебе, но не слышишь Ты

ни моей мольбы, ни его, ни, вообще, ничьей.
По цветущему лугу бежит звенящий ручей.
У разрушенных врат алебастровый старец со связкой ключей.

«В алтаре епископ и служка вдвоем…»

В алтаре епископ и служка вдвоем
играют в кости. Не кончить добром.
дела. Из белого облака гром
раздается в ответ броску:
выпало три шестерки. Через оконный проем
видны Пантера с Волчицей, направляющиеся к леску,
состоящему из темных штрихов и травяных завитков.
Плоды, что капельки крови. На лужайке альков
под голубым балдахином. Стынет единорог
в объятиях хладной девы. Он неестественно бел.
что еще заметнее среди осыпавшихся лепестков
неизвестных цветов. Пусть зритель не будет строг:
Создатель раскрасил все, как умел.

Вместо окон в трактире – буквы, внутри
которых лица людей и демонов. Не смотри
в глаза ни тем, ни этим, ни себе, ни другим,
поскольку глаз уже нет. Мы не храним
зрительных впечатлений. Единственный твердый взор
спрятался в треугольнике меж вершинами ближних гор.

«Вот Сатана. Он едет верхом…»

Вот Сатана. Он едет верхом
на хромой седой кобылке с грехом
пополам, с погибелью накоротке.
Проезжает узкую улочку. Вдруг
пред ним – река и цветущий луг,
и лодка плывет по реке.

На одной ноге, на самой корме
стоит монах не в своем уме,
с горящим крестом в руке.
Он корчит гримасы, поскольку огонь,
разгорается, жжет ладонь.
И лодка плывет по реке.

Огромные рыбы всплывают со дна.
В чешуе отражается седина:
бес в ребре, седина в бороде.
В облаках читают псалом чтецы.
Дьявол скачет во все концы,
а лодка плывет нигде.

В небе – Агнец с крестом меж рогов
смотрит вниз. Он видит врагов
соцветьем несчетных глаз.
Он видит всадника и пловца,
пешего, лешего, подлеца,
но прощает – на этот раз.

«Завершая чертить по велению господина…»