Девять

Летнюю пыль дожди монотонные смоют.
Тоска в человеке красна, как в бокале вино.
Так, заперта дверь. Листва – для ветра добыча.
Что думает зверь, на коленях хозяйских мурлыча,
что чувствуют эти поленья, сгорая в огне?
Вспоминают ли сказку о Карло и Буратино?
Что думает осень? Что лето слишком картинно,
что молодо-зелено, дождик мелькает в окне.
Пылай мой камин, как Пушкин писал, согревая келью.
Вечер, словно любовь, завершится постелью,
сном тяжелым, как одеяло. Укрывшийся с головой
человек естественен, как кошка или поленья,
мурлычет, сопит, все теряет без сожаленья,
не ждет пробуждения, вровень с опавшей листвой.

Шоа

на правах придорожной пыли
на ветру осеннем промозглом
что мы тут позабыли
дети привыкшие к розгам
потому что мало нас били
так и надо нам недоноскам
так и надо нам недомеркам
так и надо птенцам подранкам
так и надо мойшам и беркам
так и надо сарам и ханкам
так и надо нашим местечкам
кто теперь тут живет не знаем
трудно быть живым человечком
легче в небе вороньим стаям
легче облака легче пуха
из перины распотрошенной
легче света бесплотнее духа
старухи умалишенной
потому что в багровом свете
земного военного ада
будут кричать нам дети
ага так вам и надо
что вы тут позабыли
а мы и сами не знали
на правах придорожной пыли
которую вы вдыхали

«пожалеем малую речку. ей выйти из берегов…»

пожалеем малую речку. ей выйти из берегов
труднее, чем человечку выбраться из долгов,
ей летом пересыхать, зимою – покрыться льдом,
как укрывается мать старорежимным платком.
пожалеем старую маму, сидящую взаперти,
ей даже к сельскому храму мимо кладбища не пройти,
пожалеем ее сынка, который всем задолжал,
он жил как птица пока – пил, не сеял, не жал.
пожалеем и тех, кто ему давал три рубля,
пожалеем всех неумех, которых носит земля,
а земля – она всех жалеет, на себе, под собой.
жаль что речка мелеет. жаль, что у сына запой.
эти малости – детские шалости, курам на смех.
будем жить задыхаясь от жалости, которой хватит на всех,
на малую речку, впадающую неизвестно куда,
на деревню, не знающую, что на свете есть города.

«со временем сердце растягивается как обувь…»

со временем сердце растягивается как обувь
да и время растягивается становится мягче
податливей словно девка некуда ставить пробу
а когда-то скакало что красный резиновый мячик
оставляя зачем-то следы на асфальте прогретом
перед тем как исчезнуть бесследно и безвозвратно
вместе с главным и неделимым к чему делиться секретом
полишинеля все будет чисто гладко понятно
также и место где мы живем растяжимо и безопасно
до неузнаваемости до переулка до лестничной клети
до двери с почтовым ящиком до изжитой напрасно
жизни в бренности лености тленности эти
слова идут друг за дружкой как на картинке слепые
идут за слепым цепочкой по краю оврага
на глазах изумленной замолкшей толпы и
все затаили дыхание в ожиданье последнего шага

«В штанах страны стоит бронепоезд…»

В штанах страны стоит бронепоезд
на бедрах правителя – черный пояс,
вождю хорошо со страной вдвоем.
Изба красна не углами – узлами,
веселые нищие роются в хламе,
в речушке церковь вниз куполами,
тоска расширяется в сердце твоем.
Особенно утром, когда на востоке,
заря занимается, в мутном потоке
прошедшего времени рыба клюет
на каждую удочку, каждый крючочек,
когда не счесть стихотворных строчек,
а в клубе ночном для сынков и дочек
бушлатник шершавую песню поет[1 - Строка из стихотворения О. Мандельштама].
Когда облака сбиваются в стадо,
когда палач говорит «так надо!»,