Богатыриада, или Галопом по европам

– О-о-о! – завыл Попович. – Да где же эта повитуха, мать ее?!

– Да вот я, вот! – раздался скрипучий голос. – Ох, мужики! Им невтерпеж, будто сами рожают.

Богатырь вздохнул с облегчением, чувствуя себя так, будто скинул с плеч побратима своего, Илью Ивановича, которого таскал по жаре добрый час.

– Добрая женщина, помоги жене! Озолочу! – взмолился он.

– Вот это другой разговор! – одобрительно кивнула грузная баба. – Сразу видно мужа почтенного, уважаемого. Коли озолотишь – доброе дело сделаешь, повитухам-то ой как непросто приходится… Ты погоди только чуток, помолюсь сперва, чтобы все прошло как надо, без трудностей. Где тут у вас икона? А, вижу!

С кряхтением опустившись на колени, баба забормотала слова молитвы. Роженица изогнулась, зарычала, вцепившись в руку зубами.

– Может, после помолишься?! – чуть не всхлипнул Попович. – Крапивушке-то совсем худо!

– Роды первые? – даже не повернув к нему головы, спросила баба, после чего продолжила взывать к высшим силам.

– Первые!

– Ну, тогда спешить некуда… Вот кабы были вторыми…

– А-а-а! Никаких вторых!!! – завыла Крапива, по лицу которой ручьями тек пот.

– Ой, милушка, все бабы так говорят по первости… А потом как пойдут рожать – со счету можно сбиться! Кстати, не сбивай! И остави нам долги наши…

– Я не собью-ю-юсь!!! А-а-а!!!

– Яко же и мы оставляем должникам нашим…

– Крапивушка! Потерпи чуть-чуть! Сейчас… Ох, лучше бы в сечу, хоть с самым лютым ворогом! Да что же делать-то?!

– Ты, добрый молодец, уже все сделал, теперь помолчи лучше. Ныне, и присно, и во веки веков…

– Сердца у тебя нет!!! – завыл Попович.

– Есть. Аминь! – баба, широко перекрестившись, приложила лоб к дубовым доскам. – Ну, с Богом… Ой! Да что такое…

– Что такое?! – чуть не подскочил богатырь, повторив.

– Выпрямиться не могу!

– Как не можешь?! Поясницу, что ли, скрутило? – ахнул Попович, мысленно проклиная нежданную хворь, приключившуюся с повитухой.

– Нет! Что-то держит!

– Что?!

– А я знаю?!

– Люди!!! – взвыл богатырь дурным голосом, созывая слуг. – Сюда, живо!!!

Не чуя ног под собой, примчались сенные девки, ключница, следом – стряпуха с посудомойкой, а завершили людскую вереницу конюх с привратником, расслышавшие вопль хозяина даже с большого расстояния, сквозь стены и окна. Мужиков тут же отправили прочь, дабы не смущали роженицу, а особам женского полу велели разобраться: что случилось с повивальной бабкой. Как и полагается у девок да баб, все загалдели одновременно, лишь сбивая друг друга с толку.

Разозленный Попович топнул, потряс кулаками и посулил им большие неприятности, если повитуха сей же момент не приступит к делу. Служанки ахнули, взвизгнули, бросились к грузной бабе, продолжавшей стоять на коленях с выставленным кверху задом и головой, уткнувшейся в половые доски… Вцепились в нее, потянули.

– О-ой, больно-о! Голову оторвете, ироды-ы! – завопила та истошным голосом.

– Да что с ней? Нечистая сила, что ли, держит?! – ахнула посудомойка. По горнице пронесся хоровой визг.

– А-а-а!!! – присоединилась к сестрам по полу Крапива. – Умира-а-аююю…

– Типун тебе на язык! – крикнула, страдальчески морщась, повитуха. – Не пугай себя, и мужа не пугай. Сейчас помогу… Ох, только бы высвободиться… Откуда здесь широкие щели в полу, дом вроде из хороших…

– Причем тут щели?! – возопил Попович, вцепившись в волосы.

– Притом! Крест туда провалился и застрял!

– Какой крест?!

– Нательный, какой же еще! Ну и глупый ты, детинушка, я погляжу…

– Тьфу ты! Я-то думал… – А ну, разойдись! – богатырь в один прыжок очутился возле бабы (служанки благоразумно шарахнулись в стороны), нащупал крепкий шнурок на ее шее, разорвал, почти не напрягаясь. Освобожденная повитуха выпрямилась со страдальческим кряхтением, потирая затекшую поясницу.

– Ой, спасибо тебе, добрый молодец. Вот оказия-то случилась! – И она вдруг захохотала. Да так весело, заливисто, что к ней присоединились не только служанки, но даже Крапива. Хоть и со стонами.

– Жена кончается, а им смешно!!! – взревел Попович, придя в ярость. Не будь руки заняты шнуром, на котором висел крест, натворил бы богатырь дел нехороших… Но, покуда выуживал его из-под половицы, осторожно протаскивая в щель, немного успокоился.

– А теперь ступай! – властно распорядилась повитуха. – И все пусть идут. Со мной оставьте только одну бабу, потолковее да поспокойнее. Лучше из тех, которые рожали.

– Да как же так?! – растерялся славный витязь, хлопая ресницами. – Крапивушке худо, как же я ее брошу?

– Ступай, так надо! Мужу не всякое нужно видеть. Да и ей так лучше будет.

– Ступай, Алешенька! – всхлипнула Крапива. – И помни про подругу… Лучшую!

– А-а-а-ааа! – простонал богатырь, схватившись за голову. Он вернул повитухе крест на порванном шнурке, пробормотал что-то маловразумительное – не то: «выбрось этих подруг из головы!», не то: «не бойся, все будет в порядке!» и выскочил за дверь.

– Сходи в корчму, выпей кружечку-другую! – крикнула ему вслед баба. – Полегчает!

Глава 2

Шалава, скрипя уцелевшими зубами, возбужденно ходил взад-вперед возле шатра. Оттуда доносились женские стоны, жалобы, плачущие всхлипы, ругательства, клятвы, что первые роды окажутся и последними… Главный советник, с жалостью глядя на своего повелителя, осмелился спросить:

– О, премудрый царь, может, откушаешь?

– В глотку нишего не полежет! – потряс кулаками сын Одихмантия.

– Тогда, может быть, немного бузы? – с надеждой допытывался приближенный.

– Бужы?! К шайтану… Хотя нет! Вот бужу – можно! Немного… Рашпорядиш!