Египетский манускрипт

Пристроившись на мостике, чистая публика озирает горизонт да от нечего делать наблюдает за паломниками внизу; других развлечений на пароходе не имеется. Богомольцы снуют туда-сюда, моются, поливая друг другу из чайников и котелков, молятся тут же, на палубе, словно бы и не замечая тесноты и качки. На бак и мостик публику третьего класса не пускают – если верить стюарду, на пароходе находится около четырехсот паломников, путешествующих третьим классом.

Теснота становится особенно невыносимой, когда из трюма высыпают люди за кипятком для чая. Для этого поставлены два больших медных котла – прямо на верхней палубе.

Другая проза жизни – отхожие места на противоположном борту парохода, общим числом три. Их берут штурмом, без разбору, мужчины и женщины. Грязь. Ветер. Качка. Паломники испуганно жмутся к своим мешкам; многие не в силах подняться с палубного настила.

Когда к полудню качка поутихла, паломники тоже оживились. Один из них, стоя посреди столпившегося народа с книжкой в руках, читал Акафист Божьей Матери. Сосед его, густо заросший волосом и одетый в какую-то невообразимую хламиду, подхватывал наизусть; последнюю фразу «радуйся, невесто неневестная», или «аллилуйя», подпевала уже вся толпа, растянутым напевом, называемым, как мы узнали, «афонским».

Здесь следует сделать отступление. Во время странствий с паломниками не раз становилось заметно одно обстоятельство. И здесь, на пароходе, и среди тех, кто был с нами в караване, было немало монахов и священников. Однако паломники, предоставленные сами себе в выражении своего религиозного рвения, охотнее обращались к таким вот «каликам перехожим», нежели к официальным служителям церкви. И дело, как представляется, вовсе не в неуважении к сану. Просто, как говорят, «кто первый палку взял, тот и капрал». Кто свободно, раньше остальных, проявит религиозные чувства, не связанные к тому же церковными уставами, кто окажется способен на вдохновенное обращение к Творцу – тот и во главе толпы, тот и предстоятель…

Однако, рассуждая о паломниках – тип, совершенно незнакомый нам, выходцам из двадцать первого века, – я отвлекся от остальных впечатлений морского путешествия. Взять, например, хлеб насущный. Конечно, в описании последствий качки для желудка трудно состязаться с убедительностью Джерома[8 - Имеется в виду произведение Дж. К. Джерома «Трое в лодке, не считая собаки».], но все же некоторые собственные наблюдения мне сделать удалось.

Когда приключился приступ морской болезни, главное – не допустить, чтобы желудок был пуст; иначе вас будет рвать желчью. Лучшая пища в данном случае – черные сухари с солью. Некоторые, обращаясь к опыту «просвещенных мореплавателей», ищут спасения в лимонах, апельсинах и иных кислотах. Но они если и помогают, то весьма слабо. Променад, черный хлеб и свежий воздух – вот то, что наверняка избавит вас от мучительных симптомов морской болезни. Однако же многие паломники, особенно женщины, не понимали этого – и без движения лежали на палубе. По счастью, качка все больше стихала – плавание начиналось при благоприятной погоде.

Глава 4

– Ну что, убедились, пан Никол? – Яша опасливо озирался, но не сбавил шага.

– Да что вы все «пан» да «пан», – поморщился Николка. – Сколько можно? Какой я вам пан?

– Ну как же… – растерялся молодой человек, – а как прикажете вас называть?

– Слушайте, Яков, давайте лучше на «ты»? Вы же, наверное, старше меня. Сколько вам лет?

– Шестнадцать в феврале стукнуло, – ответил Яша. – Только как же так, пан Никол? Ваш батюшка – офицер, моряк, дворянин. Значит, и вы… а я кто? Еврейский гимназист из черты оседлости, да еще и экстерн!

– Глупости, – решительно заявил Николка. – С этой минуты будем на «ты». А поскольку я сын офицера и дворянин – то и не спорь!

Яков неуверенно кивнул:

– Ну ладно, пан… Прости, Никол. Так что дальше-то делать будем? Вон идет за нами, холера ясна…

Яша был кругом прав – деваться было некуда. Покинув двор, они с Николкой не успели пройти десятка шагов – и Яша заметил давешнего соглядатая. Невзрачный тип с наружностью то ли студента, надевшего вопреки уставу партикулярное платье, то ли мелкого чиновника: светлый полотняный сюртук, тоненькая тросточка и новомодная круглая шляпа канотье из соломы. Тип окинул Якова с Николкой скучающим взором и проследовал дальше, глазея по сторонам и беззаботно вертя тросточкой. Дойдя до угла, господин перешел на другую сторону и пошел им навстречу.

Николка толкнул спутника в бок и прошипел:

– Точно, я видел! Шпик! Слушай, Яш, давай дойдем до переулка, а потом как припустим!

– Ни в коем случае! – возмутился Яков. – Он же пока не знает, что мы его срисовали. Пусть ходит. А мы посмотрим – он один такой или их несколько?

– Срисовали? – озадаченно переспросил Николка. – Это как?

– Ну, то есть заметили слежку, – пояснил Яша. – Вы что, книжек про сыщиков не читаете?

Николка помотал головой:

– Нет, я больше люблю про путешествия. Майн Рид, Жюль Верн. Не приходилось?..

– Приходилось, а как же! Ладно, о книгах потом поговорим, а сейчас – давайте в переулок; и бога ради, пан Никол, делайте… то есть делай вид, что не замечаешь его!

Мальчики свернули в переулок и ускорили шаг. Николке страсть как хотелось повернуться и посмотреть, как там шпик. Яша, наоборот, головой не вертел, шел прямо, слегка ссутулившись, – и все время прибавлял шагу, едва-едва не переходя на бег. Шпик, шедший по другой стороне переулка, вдруг остановился и оглушительно свистнул; и тут же из подворотни навстречу мальчикам шагнули трое.

Яша с Николкой замерли как вкопанные: перед ними стоял франтоватого вида господин в дорогой суконной паре и котелке. Весьма приметный господин – поперек его правой брови шел глубокий шрам, отчего сама бровь была как бы вздернута; казалось, господин удивленно ее поднимает.

За плечами его мялись два угрюмых типа, каждый на полголовы выше предводителя. Типы, как и господин в котелке, одеты не по июньской погоде – в темное сукно. И явно страдали от жары: у того, что справа, физиономия исчерчена дорожками пота.

Яков схватил Николку за руку:

– Бежим, пан Никол! Это и есть Ван дер Стрейкер, а эти – они меня ловили!.. – и рванул наискось по мостовой, надеясь проскочить мимо соглядатая в канотье.

Бельгиец (если это был он) махнул тросточкой; типы кинулись на мальчиков. Николка увернулся от выставленных лапищ и проскочил в подворотню дома напротив; Яша следовал за ним. Они бежали сломя голову, а за спиной грохотали тяжелые башмаки: бам-м-бам-м-м-бам-м!

Проскочив один за другим два проходных двора, беглецы выскочили на Гороховскую. Там было людно; Николка с разбегу чуть не сбил разносчика с пирамидой медных тазов на голове, увернулся от пролетки и выскочил на тротуар. Мельком обернувшись, мальчик увидел, что преследователи перешли на быстрый шаг и следуют по другой стороне Гороховской, ни на секунду не теряя беглецов из виду.

– Так, – прошипел Яков. – Сейчас дойдем до перекрестка, там наверняка городовой. Остановимся возле него и подумаем, что делать. При нем не тронут.

Городового, что стоял обычно на углу Гороховской, Николка хорошо знал – это был тот самый квартальный, что заходил к ним с гимназическим надзирателем, расследуя дело о «газовой атаке». Стоп! Как же он мог забыть, нарочно ведь домой заходил!

– Нет, сделаем по-другому, – зашептал Николка. – Сейчас сворачиваем в подворотню, а дальше – сам увидишь. Главное – держись за моей спиной, шагах в трех. Как побегу – давай за мной со всех ног. Выскочим в переулок, а там и до гимназии рукой подать. Там всегда либо швейцар гимназический, либо дворник – при них не посмеют…

Яша не ожидал от спутника такой решимости.

– Что вы затеяли, пан Никол? Они же нас в этой подворотне передавят, как котят!

– Не спорь! И вообще – сколько можно со своим «паном», договорились же! Все, сворачиваем…

Мальчики оказались во дворе; там никого не было, только скучающий кабыздох лениво тявкнул на незваных гостей. Николка остановился, обернулся и, стоило преследователям появиться из темного провала подворотни, шагнул навстречу и вскинул руку.

Раздалось тихое шипение. Типы отпрянули – видимо, удивившись, что беспомощная жертва ни с того ни с сего сменила поведение. Но удивление длилось недолго – на смену ему пришло нестерпимое жжение в глазах. Двор огласили крики страха и боли; проснувшийся от полуденной спячки пес рвался с цепи, захлебываясь злобным лаем. Один из преследователей, раздирая пальцами веки, ткнулся в стену и сполз на землю; другой, несмотря на адское жжение, попер на обидчика; он слепо шарил перед собой руками, надеясь схватить жертву, неожиданно оказавшуюся такой кусачей.

Шипение умолкло – аэрозоль, потраченный во время стычки с гимназическими хулиганами, закончился совсем. Николка отшвырнул баллончик и почувствовал легкое жжение в глазах; перцовая завеса вот-вот готова была накрыть их с Яшей. Мальчик опрометью бросился прочь с отравленного газом двора.

Не помня себя, мальчики добежали до гимназии; там они остановились, переводя дух. Николка тяжело, с хрипом дышал; Яша опирался на чугунные прутья ограды. Ставшие вдруг ватными ноги больше его не держали…

Дворник возился в противоположном углу двора и вроде не обращал на них никакого внимания. Но это пока – не стоило испытывать судьбу и задерживаться во дворе гимназии сверх необходимого.

– Здорово, – сипло выдавил из себя Яша. – Чем это ты их так, Никол? Тем же, что и тех троих?

– Ты и это знаешь? – растерялся Николка. Его каждый раз ставила в тупик Яшина осведомленность: оказывается, он знал о Николке и его друзьях из будущего куда больше, чем можно было ожидать. – Расскажу как-нибудь. А сейчас – давай дворами к нашему дому. Опасно, понимаю, – а что делать?

– Пошли. – Яша, придя наконец в себя, отлепился от ограды. – Им сейчас, я думаю, не до нас. А вы непросты, пан Никол. Кабы знать – что у вас еще в рукаве припрятано?

– Ладно-ладно, сказал ведь: объясню, – недовольно буркнул Николка. – А сейчас уж прости, не время. И – опять ты со своим «паном»? Договорились же на «ты»…

До дома удалось добраться без происшествий – видимо, злодеи и правда не успели еще оправиться от последствий газобаллонной атаки, проведенной на девятнадцать лет раньше положенного срока[9 - Впервые боевые газы были массово применены немцами во время Первой мировой войны, 22 апреля 1915 года, около города Ипр.]. Устроившись в мастерской Олега Ивановича, мальчики наперебой обсуждали происшедшее и гадали, как быть дальше. За себя Яша не опасался – он был уверен, что сможет избежать как слежки, так и новой попытки захвата; в том, что бельгиец и его подручные пытались захватить их, сомнений не было. А вот способность Николки избежать нежелательной встречи вызывала у начинающего детектива сильнейшие сомнения. Да тот и сам не особо обольщался, хоть и испытывал некоторый подъем после выигранной баталии, тем более что заветный баллончик с перцовым аэрозолем пуст. Кстати, о баллончике…

– Яш, а Яш, ты хорошо тот двор запомнил? Надо бы вернуться, а то я с перепугу бросил там кое-что…

Яша безнадежно махнул рукой: