Колокола судьбы

– Отойдем в сторону, – тронул Андрей за локоть Колодного. – Нужно поговорить.

– Ну, братцы, все видел, но чтобы наш младшо?й докладывал фрицевскому лейтенанту – такого наблюдать не приходилось даже в кино! – изумился один из бойцов, пришедших с Колодным.

– Это наш старшина, Кравцов, – уже на ходу представил смеющегося младший лейтенант Колодный. – Из-под Одессы. Не из шутников, правда, но факт есть факт. С ним рядовой Копань. Оба – из дивизионной разведки, ребята опытные. Радист Задунаев и рядовой Гаенок остались на базе. Гаенок – бывший танкист. Водит машины любой масти, изучил немецкий бронетранспортер. Радист – тот, правда, из новеньких. Но вы же знаете, товарищ капитан: радисты – армейская элита. Кого дадут, на того и молись.

– Состав группы мне ясен. Только уточняю: звание мое – лейтенант. Если, конечно, к этому времени не разжаловали, – грустно улыбнулся Беркут, присаживаясь на камень между двумя старыми развесистыми соснами и приглашая младшего лейтенанта последовать его примеру.

Однако тот сел не на камень, а прямо на землю, по-турецки поджав под себя ноги и привалившись плечом к стволу дерева.

– Никакой ошибки, товарищ капитан. Разве по рации вам об этом не сообщали? О повышении звания?

– О повышении? До капитана?! – изумленно переспросил Андрей. – Что-то вы здесь напутали, младший лейтенант.

– Никакой путаницы. Сведения – как в разведке Генштаба.

– Да? Странно, – не мог скрыть своей растерянности Беркут. – Впрочем, ни в моей группе, ни в двух соседних отрядах рации не было. Пока вас высаживали – мы принимали тяжелый бой. Связной из отряда, где имеется рация, судя по всему, не дошел. Погиб.

– Мы тоже чуть не погибли. Еще в самолете. У самой линии фронта, к счастью, все еще на нашей стороне, пилоту пришлось идти на вынужденную посадку. «Мессер» подбил, правда, легко. Подлатались и снова взлетели. Здесь тоже… Первые дни – как в аду. И ни вас, ни ваших бойцов. А что касается задания… На базе для вас небольшой пакет. В нем, среди прочего, удостоверение на имя капитана Громова.

– Даже об удостоверении позаботились? Тронут, младший лейтенант, тронут…

– Устно же просили передать, что приказ о присвоении вам звания старшего лейтенанта был подписан еще тогда, когда вы сражались в доте на Днестре. По представлению вашего комбата, майора, не помню его фамилии. Который погиб… Это он вас в виде награды за храбрость. По рации попросил командование. В последний сеанс связи.

– В последний?! Господи, до меня ли ему было тогда? Майор Шелуденко. Комбат. Святая душа, – нервно постучал Беркут кулаками по коленям. Воспоминания о последних днях укреп-района всегда давались ему тяжело.

– Совестный, видать, мужик был, ваш комбат. Ну а капитана, как я понял, присвоили уже сейчас, перед нашей высадкой в тыл. Сделано тут вами немало. Командир партизанского отряда. И вообще, мне о вас такое понарассказывали: ходит в эсэсовской форме, знает немецкий язык, дерется, как черт. Честно говоря, я даже забоялся: вдруг наш капитан фрицам подыгрывает. Потому и неуловимость такая.

– Тоже не следует исключать, тоже не следует. А за капитана все же спасибо, – расчувствованно произнес Беркут. – Не потому, что звание важно… Что не забыли. Там, у нас, в армии… не забыли… – Он отвернулся, помолчал.

Колодный тоже умолк и сочувственно покряхтел, давая понять, что вполне представляет себе, сколько довелось пережить человеку, которого судьба на два года забросила в глубокий тыл врага. И какие чувства вызвало у него сообщение о том, что в конце концов командование оценило его заслуги.

– Но тогда получается, что и об ордене Красной Звезды вы тоже не знаете? – вдруг спохватился младший лейтенант. – Все за тот же дот, за Днестр. А весь гарнизон дота наградили медалями. Посмертно, конечно.

– Да? Весь? Это точно? – оживился Анд-рей. – Значит, и сержанта Крамарчука тоже?

– О сержанте не знаю. Сказано было: «Гарнизон. Посмертно. Медалями “За отвагу”».

– Справедливо, справедливо… – взволнованно прошептал Беркут, чувствуя, что горло ему сжал предательский комок, мешающий и говорить, и сдерживать свои чувства. – Если бы об этом могли узнать бойцы гарнизона! Пока все они еще были живы. Да, пока еще были живы… Если по справедливости, всех их стоило бы представить к званию Героя. Кроме меня, конечно, – виновато как-то улыбнулся он, расстегивая китель, вдруг показавшийся ему слишком тесным и жарким. – Я всего лишь командовал этими людьми. Сражались они.

– Говорят, вас там заживо замуровали. И спаслись только вы да какой-то сержант.

– Спаслись трое. Была еще медсестра. Сержант Крамарчук и медсестра Мария Кристич. Да, была… Знать бы, где она сейчас. И жив ли Крамарчук.

– А потом вы создали свою партизанско-диверсионную группу…

– Из той группы, которой я командовал до плена, остался только один боец. Польский офицер.

– Польский? Тот самый поручик Мазовецкий?

– О нем вам тоже известно?

– И не только мне. Вас просили охарактеризовать его более подробно. Говорят, для высокого начальства.

– Вот как? Чем он заинтересовал начальство – этого вы, конечно, не знаете?

– Очевидно, собираются как-то использовать. Я даже слышал, что вроде бы всех наших, советских, поляков-фронтовиков отзывают в тыл. Возможно, хотят сформировать особый отряд. Когда-то же мы дойдем и до Польши. Там он и пригодится.

– Логично.

Где-то вдалеке один за другим прозвучало три разрыва снарядов. Офицеры переглянулись: до передовой слишком далеко, тогда возникает вопрос, по ком палят немцы.

– Составьте текст радиограммы, товарищ капитан. Радист отморзянит.

– Сейчас составлю.

– А что произошло с вашими людьми? Тяжелые бои? Засада?

– Зажали нас тут в одно время немцы вместе с полицаями да союзничками своими, румынами. Так зажали, что пекло раем показалось.

– И что… все до одного погибли? Кроме этого поручика?

– Видно, такой уж я, к чертям собачьим, командир… – развел руками Беркут. – Второй раз без войска остался.

– На войне по-всякому… Без дивизий, без армий остаются. Так что это поражение, капитан, историки вам простят.

– Будем надеяться. Кстати, если я верно понял, ваши люди не знают ни о присвоении мне капитана, ни моей настоящей фамилии, потому что называли меня лейтенантом.

– Не знают, конечно. Им известна только кличка: «Беркут».

– Значит, так и буду оставаться для всех, и для вас в том числе, Беркутом. Капитаном Беркутом, – уточнил Громов, поднимаясь. – Пусть немцы тоже узнают о повышении. Это подействует им на нервы, – мстительно ухмыльнулся он. – Они поймут, что у Беркута появилась связь с Москвой, что в Генштабе его признали как партизанского командира. Да и нашим, в селах, тоже небезразлично, кто командует отрядом и знают ли о нем в Москве. Здесь, на оккупированной территории, это очень важно.

– Поднимать дух населения, – кивнул Колодный. – В штабе нам так и объяснили: «Ваша главная задача».

– Кстати, вы ничего не сообщили о задании. Почему вдруг десантная группа? Есть объект?

– Возможно, появится. Пока сказали: вживайтесь, ведите разведку, работайте с населением, увеличивайте отряд Беркута… Ну и, конечно, особое внимание железной дороге. Мы захватили с собой пятнадцать мин. Потом еще подбросят. «Один уничтоженный эшелон – два выигранных боя!» – был такой у нас, на курсах минеров, девиз.

– Ясно.

– Все будет нормально, капитан, – возбужденно «играл на басах» младший лейтенант. – Пойдем знакомиться с людьми. И давай на «ты». Так легче будет.

– Хорошо, – поднялся Андрей. Он не был сторонником перехода на «ты», но возражать не хотелось. Слишком много радости доставила ему эта встреча. – Сегодня у нас будет «штабной день». Решим, как действовать, где базироваться. Вы говорили о посылке. Письма моего отца там не оказалось?

– Только пакет от начальника Штаба украинского партизанского движения. В нем инструкция и приказ, – поднялся вслед за ним Колодный. – Вскрыть имеешь право только ты. «Вы», – поправил себя Колодный, вспомнив, что капитан не принял его условия.

– Значит, об отце вам ничего неизвестно? На фронте он? Жив?

– Что жив – это точно. Генерал-майор Громов…