Минотавр

В своем письме ты никак не обозначил способ, каким я могла бы ответить тебе. С момента последнего твоего письма прошло уже больше двух месяцев. И я вновь и вновь оказываюсь с ним наедине. Я все думала о комплиментах, которыми ты осыпал меня, говоря о моей способности к расшифровке, чтению между строк – особенно это относится ко всему тому, что связано с выражением твоих глаз; помню, что я употребила выражение “невинный убийца”, и вместе с тем ты пишешь, что, к твоему счастью, я не сделала “далеко идущих выводов”.

Сначала я отнеслась к этим лестным словам как к очередному комплименту. Но что-то в них не давало мне покоя, и позднее я вновь вернулась к ним. А еще позднее я стала возвращаться к ним вновь и вновь, перечитала все, что ты мне писал. Поверь, к этим строкам я возвращалась даже во сне…

Это мое письмо, как и те, первые, написанные восемь лет назад, пойдет в шкатулку с надписью: “Письма неизвестному”. Но я надеюсь, что когда-нибудь от тебя придет очередная инструкция и я смогу его отправить…

Вопрос, который мучает меня, звучит так: “Скажи мне, пожалуйста, скажи открыто и честно, потому что до сих пор я продолжаю верить каждому твоему слову… Скажи, не виновен ли ты… пусть даже частично, в смерти Г. Р.?”

Теа».

17

«Мой дорогой, мой неизвестный, мой печальный, мой грустный человек!

Я готова никогда не отсылать те письма, которые положила в шкатулку. Я готова на все, только бы ты написал мне снова. Со времени последнего твоего письма прошло уже полгода. Почему ты молчишь? Что-то случилось, я чувствую… чувствую, что тебе плохо. Прошу тебя, умоляю – не умирай! Не исчезай… Откройся мне… быть может, я смогу тебе помочь. Быть может, пойду за тобой. А может, я захочу покончить со всем этим и порвать твои письма. Ты не можешь поступать со мною так. Я не контора. Я женщина, и мне скоро исполнится двадцать шесть лет. Ноша, которую ты возложил на меня, мне непосильна. Почему ты требуешь от меня так много?

Я не сомневаюсь в твоей любви, но эта любовь мне не по силам. Я чувствую себя твоей вдовой. Но и вдова имеет право знать – ты жив? Ты умер? Ты не вправе исчезнуть вот так, бесследно. Что мне делать? Скажи, что мне делать?»

18

Месяц спустя в город, в котором работала Tea, прибыл гость – лектор из Испании. Он был представлен местному преподавателю испанской литературы, и произошло это в университетской столовой. Увидев гостя, Tea, побледнев, не смогла произнести ни звука. Гость, с восхищением смотревший на красивую женщину, с тревогой спросил, не дурно ли ей. Tea пробормотала что-то невразумительное и быстро ушла к себе.

Учитывая пластическую операцию, сходство между испанским гостем и фотографией на ее письменном столе было поразительным. Непрерывно глядя на снимок, она думала, что эта операция в основном коснулась именно глаз – глаз, которых, как она надеялась, как раз и не тронет рука хирурга.

Глаза, бесспорно, были другими. Другой была их форма, другим выражение. Снимок не давал никакого представления о цвете этих глаз, поскольку был черно-белым. Гость выглядел сорокалетним. Кроме того, что он прибыл из Испании, она не знала о нем ничего. Пока ничего…

Tea подняла руку, чтобы поправить волосы, и увидела в зеркале, что рука ее дрожит. Она приняла таблетку валиума и закурила сигарету. Так и сидела она на диване, молча, не двигаясь. Приближалось время ужина, после которого гость должен был прочесть лекцию. «Не может быть», – сказала себе Tea. И снова: «Не может быть. Это совершенно другой человек…»

На ужин она не пошла. Но вскоре после него в ее комнату постучала пара друзей-коллег. Выглядели они весьма возбужденными и принесли с собою новость, которая, по их мнению, могла заинтересовать Теа: испанский красавец не перестает расспрашивать о ней всех, кого может. Он в восхищении и открыто, как это, очевидно, и принято в Испании, вновь и вновь говорит об этом тем, кто согласен его слушать. Знаешь, дорогая, что он говорит? Вы пожалеете, что пригласили меня сюда. Потому что вы теперь не избавитесь от меня, пока я не увезу с собой вашего преподавателя испанской литературы. Она пронзила мое сердце. С первой секунды и навсегда. Забавно, правда?

Tea почувствовала, что ее начинает трясти, когда возбужденные гости добавили еще одну деталь. Этот человек – не испанец. Он был приглашен в Мадридский университет по обмену около полугода назад… ты, разумеется, тоже заметила, что его испанский выученный, а не родной.

Войдя в столовую, она вздохнула с облегчением, только когда увидела, что гостя разместили вдалеке. Она могла хотя бы поглядывать на него, надеясь, что на расстоянии ее смущение будет не замечено.

Она поняла, что сходство с фотографией, так поразившее ее в первое мгновение, вовсе не было столь очевидным. Но и утверждать, что это сходство вовсе отсутствовало, тоже было нельзя.

Перед началом лекции, поднявшись со своего места, гость отыскал ее взглядом. И только потом обратился к своим записям. Он читал их на местном языке. Он читал их с акцентом, определить происхождение которого она не могла. Одно, по крайней мере, ей было ясно: акцент этот не был испанским.

Tea давно уяснила себе, что всех лекторов можно разделить на две категории: тех, кто начинает свои лекции какой-нибудь шуткой, и тех, что разбавляет научный текст поэтическими цитатами, даже если предметом лекции является экономика или медицина. Она не удивилась, обнаружив, что гость относится именно ко второй разновидности. А поскольку он приехал из Испании, не было удивительным, что между Гоббсом и Кейнсом прозвучали строки из Гонгоры. Удивительно то, что при этом она ощутила озноб, хотя истинной его причиной было, быть может, то, что, цитируя поэта, заезжий профессор поднял глаза от текста и отыскал ее взглядом. Впрочем, он делал это всякий раз, когда отрывался почему-либо от своих записок, а это случалось довольно часто.

Лекция была общедоступной и довольно забавной; такую мог прочесть любой не лишенный оригинальности старшекурсник с хорошо подвешенным языком – качества, которыми заезжий лектор был наделен в высшей степени, кроме того, он оказался человеком веселым, лишенным псевдонаучного занудства, открытым и хорошо воспитанным; похоже, он был способен на самые неожиданные сюрпризы, будь тому возможность. Постепенно Tea чуть-чуть оттаяла – не исключено, что под воздействием транквилизатора; после лекции она подошла к человеку из Мадрида и сказала:

– До меня дошли слухи, что вы всем здесь рассказываете о некоей любви с первого взгляда. Такой большой мальчик должен был бы осторожнее относиться к словам…

Улыбка коснулась губ испанского гостя:

– А мне показалось, что мое присутствие вам неприятно. Я был бы рад ошибиться. Очень рад…

Теа было нечего терять. Она взглянула приезжему прямо в лицо:

– Я скажу вам то, что говорят обычно подзагулявшие кавалеры девушкам, которые им понравились: вам не кажется, что мы с вами уже где-то встречались?

Ей показалось, что по его лицу пробежала тень разочарования. Тем не менее он ответил вежливо и достаточно сердечно, подчеркивая при этом каждое слово:

– Моя дорогая и прелестная слушательница. Мне кажется, что я знаю вас с того самого мгновенья, что я помню себя самого.

Tea с каким-то отчаянием вглядывалась в его лицо, не думая о том, что это может показаться невежливым. Она не смогла обнаружить никаких следов операции. «У нас хорошие врачи», – вспомнилось ей. Так или иначе, не было ничего – ни подтяжек, ни шрамов на подбородке или на шее, равно как и за ушами; кожа вокруг глаз, чуть в лучиках морщинок, выглядела совершенно свежей и натуральной, какой она и должна быть у красивого и здорового человека сорока лет. И сходство этого живого лица с изображением на фотографии показалось ей в этот миг почти несуществующим.

Она почувствовала, что в ней подобно волне поднимается гнев. Гнев на себя, за то, что она позволила себе увлечься иллюзией, питавшей ее все эти долгие восемь лет. Поневоле сойдешь с ума. Каждый хлыщ может сказать: «Я знаю тебя с тех пор, как помню себя». Что может быть более банальным и пошлым? Человек, который стоял перед ней, мог быть кем угодно. За одним исключением. Он не мог быть неизвестным. И тем не менее у нее не хватило мужества отказаться от самой невероятной, самой призрачной надежды, надежды вопреки всему – а вдруг… вдруг… И потому она сказала:

– Пожалуйста… уделите еще несколько минут этому милому обществу, которое вы успели очаровать, а потом зайдите ко мне. Мне совершенно необходимо задать вам несколько вопросов, личных вопросов. Учтите – они могут вам не понравиться. Если не хотите – не приходите. И не стройте никаких иллюзий, пожалуйста.

– Принято, – сказал гость. И, вежливо поклонившись, отошел. Она не отрываясь смотрела ему в спину. В его походке, во всем его облике она прочитала грусть пополам с покорностью и, быть может, даже с обидой. Это выглядело так, будто он разом как-то устал.

19

Стул, предназначенный для гостя, Tea поставила напротив фотографии. Когда он вошел, она усадила его за стол и вышла в кухню, чтобы приготовить кофе; сдвинув чуть-чуть занавеску, она видела то, что происходило в комнате. Гость не проявил к снимку никакого интереса; он поглядывал по сторонам, разглядывал трещины на потолке и терпеливо ждал возвращения хозяйки.

– Что вы думаете об этом человеке? – спросила Tea, вернувшись с кофе и указывая на снимок.

Он мельком взглянул на фотографию и перевел глаза на нее, словно сравнивая, а затем вежливо спросил, не является ли человек на фотографии ее отцом.

– Не кажется ли вам, что между вами есть сходство?

– Не возражал бы, – сказал гость. – Красивый мужчина, ничего не скажешь.

– Послушайте…

Tea села напротив него и перевела взгляд со снимка на лицо гостя, словно желая объединить то, что она видела, в единое целое.

– Послушайте. Скажите мне… это вы?

– Кто я?

– Тайный агент некоего государства. В вас стреляли полгода назад… два выстрела… после чего вам сделали пластическую операцию… Не говорите ничего… только ответьте: да или нет.

Он не улыбнулся. Он сидел без движения. Никакой реакции. «Может, он решил, что я сошла с ума?» – подумала Tea. Она могла бы его понять. Почему он молчит? Он должен сказать хоть что-то, ведь возможно все же… возможно все же, что это он… О боже!

– Нет, – сказал наконец гость. Слабая улыбка, скользнув по его лицу, погасла.

– Я не собираюсь ничего объяснять вам, – холодно сказала Tea. – Вы были предупреждены. Выпьете кофе?

– Спасибо, с удовольствием… Я вижу, у вас пианино. Вы играете?

– А вы?

– Да, – ответил он.

– Расскажите о себе. Если хотите. Кто вы?