Россия в шубе. Русский мех. История, национальная идентичность и культурный статус

Россия в шубе. Русский мех. История, национальная идентичность и культурный статус
Бэлла Шапиро

Денис Александрович Ляпин

Библиотека журнала «Теория моды»
Более чем тысячелетняя традиция употребления меха – одна из важнейших мифологем русской материальной культуры. Любовь к меховой одежде одинаково часто упоминается как в зарубежных, так и в отечественных источниках, осмысляющих специфику национальной моды. Книга Бэллы Шапиро и Дениса Ляпина – одно из первых масштабных исследований, призванное проследить, как формировалась и менялась эта традиция от Древней Руси до современности. Авторы рассматривают мех как многоуровневый гипертекст и рассказывают историю не фасонов и силуэтов, а идей, сопровождающих судьбу русского меха, – политических, социально-экономических и научных. Бэлла Шапиро – доктор культурологии, кандидат исторических наук, профессор кафедры кино и современного искусства РГГУ, профессор кафедры философии и социально-гуманитарных дисциплин Школы-студии МХАТ. Денис Ляпин – доктор исторических наук, заведующий кафедрой истории и историко-культурного наследия ЕГУ им. И.А. Бунина.

Бэлла Шапиро, Денис Ляпин

Россия в шубе. Русский мех. История, национальная идентичность и культурный статус

Предисловие

Мех как русская мифологема

Бескрайние просторы, суровая зима и, конечно же, шуба… Арсенал стереотипов о России невозможно представить без одежды из меха, которая как будто служит идеальным материальным воплощением русской идентичности. Так ли это? Как складывалась мифологема о тесной связи русской материальной культуры и традиций употребления меха? Какую роль играет мех в истории русской моды и каковы перспективы его использования? Эти и другие вопросы обсуждаются на страницах предлагаемой читателю книги.

О том, что на Руси все ходят в мехах, культурная Ойкумена знала со времен первых контактов с русскими. Любовь русских к меховой одежде стала общим местом рассуждений о специфике русской моды на протяжении всей ее истории.

Для внешних наблюдателей русская мода состояла из малообъяснимых и потому волнующих противоречий: здесь «…дамы в манто из соболей огромной ценности… Бок о бок к ним толпа крестьян в долгополых овчинных тулупах… Я признаюсь, что Невский проспект – одна из самых интересных улиц, где я бродил когда-либо», – такой увидел русскую столицу специальный корреспондент газеты The Daily Telegraph, побывавший на бракосочетании одного из цесаревичей. «Санкт-Петербург, эта странная столица», – продолжал он, описывая его как город контрастов, где крайности сосуществуют, смешиваясь и соприкасаясь[1 - Dicey Е. A Month in Russia During the Marriage of the Czarevitch. London, 1867. Р. 20–21.].

Мифологема русского меха стала общим местом романтизированного «сказания о России», где баснословная стоимость обсуждаемой вещи как объекта желания не препятствовала мечте, а, наоборот, подстегивала воображение, «намагниченное чужим интересом, завистью и ревностью»[2 - Корнев В. В. Философия повседневных вещей. М., 2011. С. 19.]. Именно на этой характерной особенности статусного потребления основан затейливый сюжет «Русских соболей» О. Генри, где главный герой, обитатель одного из самых неприглядных кварталов Манхэттена, обладая якобы «русскими» соболями, жаждет роста собственной социальной значимости, пользуясь тем, что его ближайшему окружению «…еще никогда не доводилось видеть подлинных русских соболей (но они, безусловно, о них слышали! – Б. Ш., Д. Л.). Весть о них облетела квартал, и все окна и двери мгновенно обросли гроздьями голов… По улицам разносились восторженные „ахи“ и „охи“, и баснословная сумма, уплаченная за соболя, передаваясь из уст в уста, неуклонно росла»[3 - Генри О. Русские соболя // Генри О. Трест, который лопнул: Рассказы. СПб., 2003. С. 35–43.].

Хорошо известно, что любое одеяние человека является своеобразной витриной – системой знаков, средством коммуникации. Сугубо функционального прочтения этого языка, конечно же, недостаточно для его понимания.

«Меховой язык» особенно интересен для исследователя, поскольку мех представляет собой часть костюма – одной из древнейших символических систем, выраженных в материальной культуре[4 - Шапиро Б. Л. «Россия в шубе». Русский мех как культурный код: постановка проблемы // Проблемы социальных и гуманитарных наук. 2022. № 2 (31). С. 141–146.]. Одежда из меха (меховой шкуры) – самая древняя и самая традиционная из единственно возможной (конечно же, в досинтетическую эру) для изготовления одежды триады «мех/кожа – войлок – текстиль»[5 - Орфинская О. В. Три источника, или К вопросу о классификации кроя одежды // Женская традиционная культура и костюм в эпоху Средневековья и Новое время. Материалы международного научно-образовательного семинара, 9–10 ноября 2012 г. М.; СПб., 2012. С. 77.].

Обрабатывать меховую шкуру человек научился намного раньше, чем прясть и ткать. Можно предполагать, что сознательное использование меховой шкуры было известно уже в раннеашельской культуре (ранний палеолит). Более достоверные сведения относятся к времени позднего мустье (средний палеолит) и верхнему палеолиту, когда живший в условиях ледникового климата Homo neanderthalensis утеплял (завесами – ветровыми заслонами) и украшал себя, свое жилище и своих богов[6 - «По меньшей мере ко времени 110 тыс. лет до н. э. у неандертальцев уже существовала вера в некое божество, способное охранить жизнь… преимущественно в Великую мать, владычицу жизни и смерти. Вместе с тем, в частности, амулеты из одиночных зубов животных, как представляется, соотносились с культом бога-отца – владыки здоровья и благополучия (заступничества которого также домогались)». См.: Зильберман М. И. Некоторые культовые представления эпохи палеолита // Вестник БГУ. Гуманитарные исследования Внутренней Азии. 2017. № 2. С. 53.] (ритуально-магическое «оживление» образа) меховыми шкурами[7 - Зильберман М. И. Некоторые культовые представления эпохи палеолита. С. 68.]. Именно ритуал оказался чревом, из которого вышло неисчислимое множество форм и феноменов культуры («культура родилась из культа; истоки ее сакральны»[8 - Бердяев Н. А. О культуре // Бердяев Н. А. Философия неравенства. М., 2012. С. 270.]).

Главнейшим видом охоты в это время был промысел крупных млекопитающих (мамонта, шерстистого носорога, пещерного медведя, бизона, зубра, дикой лошади, кулана, северного оленя и других[9 - Косвен М. О. Очерки истории первобытной культуры. М., 1957. С. 21. Промысловая фауна была представлена несколькими десятками видов млекопитающих.]) с достаточно толстой, трудной для выделки кожевой тканью и густым косматым мехом. Такие шкуры использовались в несшитом виде: их просто оборачивали вокруг тела или набрасывали на плечи, на голову. Вероятно, уже тогда пушной промысел (в узкопрофессиональном смысле пушниной называют шкуры диких зверей, добытых охотничьим промыслом или специальным разведением; мехом – шкуры сельскохозяйственных и домашних животных. В более широком, обывательском смысле – и в этой книге тоже – понятие «мех» чаще всего не несет этого смысла, сближаясь с понятием «пушнина») начал отделяться от промысла пищи: очевидно, что на леопарда, пещерного льва, барса, волка, лисицу, росомаху, песца охотились не для получения мяса[10 - Ермолова Н. М. Охотничья деятельность человека // КСИА. Вып. 181. Каменный век. М., 1985. С. 10; Любин В. П., Барышников Г. Ф. Охотничья деятельность древнейших (ашело-мустьерских) обитателей Кавказа // КСИА. С. 6; Павлов П. Н. Пушной промысел в Сибири XVII в. Красноярск, 1972. С. 40. Наиболее яркой иллюстрацией может служить погрудная реконструкция шикарной лисьей «шубы» возрастом более 44 тысяч лет, украшенной орлиными когтями – части костюма неандертальца эпохи позднего мустье из Гротта-ди-Фумане на севере Италии, одного из крупнейших палеолитических памятников Европы. Это работа палеонтолога миланского Музея естественной истории Фабио Фольяцца. См.: Renesto S. Fabio Fogliazza, un artista al Museo. 07.03.2019 [Электронный ресурс]. www.nikonland.it/index.php?/blogs/entry/369-reportage-fabio-fogliazza-un-artista-al-museo/ (дата обращения 10.02.2022).].

Технологические достижения мустьерской культуры были адаптированы и развиты культурой ориньяк, когда наступил максимум последней волны сильного похолодания и климат стал близок к современному арктическому[11 - Лазуков Г. И. Взаимоотношения географической среды и палеолитического человека // Первобытный человек, его материальная культура и природная среда в плейстоцене и голоцене. М., 1974. С. 17–24.]. Суровые условия оледенения потребовали высокой степени приспособления к ним и интенсивного усложнения материальной культуры. Со временем роль доминирующих объектов охоты получили представленные массово средние и мелкие животные (лисы, песцы, зайцы, волки) с более податливой для обработки кожей. Сначала несшитые, а затем и сшитые в штаны и туники шкуры плотно фиксировались на теле с помощью импровизированной перевязи или пояса, сберегая тепло. Простейшая шитая меховая одежда известна не позднее 20 тысяч лет до н. э. В эпоху неолита появляется пушная охота на соболя и бобра, которая будет развита в специализированный промысел в эпоху бронзы[12 - Ермолова Н. М. Охотничья деятельность человека. С. 10.].

Очевидно, что уже в то далекое время оформились, пусть только в основных чертах, три основных направления бытования меха и меховой одежды. Первое, самое очевидное – как практическое приспособление к природным условиям, для защиты от непогоды, благодаря носкости меха и его теплозащитным свойствам. Но климат не был тем единственным и исключительным фактором, благодаря которому культура ношения меха сформировалась в том виде, в каком мы ее знаем. История знает многочисленные примеры бытования меховой одежды в случаях, которые никак не могут быть объяснены климатической необходимостью. В этом случае мех выступает либо как часть сакрального мира (например, магическая, а не практическая защита хозяина) либо как атрибут роскоши и успеха, когда более важны не утилитарные, а эстетические качества меха, его блеск и густота, мягкость, неповторимая и разнообразная фактура, уникальные тактильные ощущения, которые дает его осязание. А главное – его труднодоступность и дороговизна.

Тысячи лет мех служил людям, но эти основные моменты неизменно сохранялись, переходя в область традиции. Наблюдая динамику «меховой традиции» в максимально длительной исторической перспективе, можно сказать, что ее становление было связано не только с разнообразием первоначального сырья (известная древнейшая базовая выкройка наплечной одежды предназначалась для кроя из шкуры медведя[13 - Орфинская О. В. Три источника… С. 77. «В комиссионном магазине палеолита… книга расценок занимала бы совсем мало места. В ней была бы записана всего одна вещь: шкура пещерного медведя. Теперь же, чтобы описать и оценить носильные вещи современного человека, требуется том, вмещающий тысячи наименований», – шутит оценщик комиссионного магазина 1960-х годов. См.: Шатров С. М. Нейлоновая шубка. М., 1962. С. 11.]), но и с технологическим уровнем развития общества: вместе с ним развивалась и технология обработки меховой шкуры и изготовления одежды из меха. В XII – XIV веках появляется меховая одежда, более или менее точно повторяющая контуры человеческого тела. К этому же времени относятся первые известные нам сегодня русские шубы – Ивана Калиты (1328) и Кирилла Белозерского (1380–1390-е). Уникальные условия России – холодный климат на большей ее части и богатейшие ресурсы животного мира – способствовали формированию огромного и емкого рынка самых разнообразных меховых товаров. Но главной героиней русской истории меха, безусловно, нужно назвать шубу как культурный феномен – явление, которое уже давно не вписывается в отведенные для «просто одежды» рамки.

Особый культурный статус получила золотная шуба, собравшая воедино «мягкое золото» (то есть собственно мех), золотные ткани (атлас, бархат, тафта и камка, аксамит) и золотой металлический декор (пуговицы)[14 - Так былинная Забава Путятишна «надевала шубу соболиную, цена-то шубе три тысячи, а пуговки – в семь тысячей». См.: Постникова-Лосева М. М. Русское ювелирное искусство, его центры и мастера: XVI – XIX вв. М., 1974. С. 26. Шуба Б. Ф. Годунова, полученная им от царя Федора Иоанновича «за прогнание крымских татар», из-за золотых пуговиц оценивалась в тысячу рублей. См.: Древности // ЖМНП. 1849. № 63. С. 176.]. В отличие от других золотых предметов – кубков, денежных выдач и прочих предметов роскошного быта – она выступала и средством формирования облика ее носителя, и частью этого облика, определенным визуальным кодом, указывающим на особый статус ее обладателя. Такие шубы были драгоценными не только в прямом смысле, но и в переносном, поскольку одновременно служили и олицетворением материальной состоятельности, принадлежности к элитарной культуре, и свидетельством близости к власти.

«Костюм есть наглядная форма человека», – утверждал романист и романтик XIX столетия Теофиль Готье (1858)[15 - Gautier Th. De la mode. Цит. по: Fortassier R. Les еcrivains franсais et la mode: de Balzac a nos jours. Paris, 1988. P. 68.]. «История одежды… это просто история человечества», – продолжил диалог спустя столетие, смотря на вопрос еще шире, литератор, искусствовед и историк костюма Рудольф Броби-Йохансен (1968)[16 - Broby-Johansen R. Body and Clothes. London, 1968. P. 11.]. При таком подходе предмет «мехового» исследования занимает стыковое пространство между политической и социально-экономической историей России, историей ее культуры, культурной антропологией, историей костюма и моды, и имагологией – относительно новым научным направлением, чьим проблемным полем являются вопросы формирования национальных образов.

Соответственно, шуба как часть русского национального костюма и как часть культурной истории России является не просто одеждой людей ее населяющих; в гораздо большей степени, чем все прочее вещественное окружение, она представляет символ – но не только определенной культурной группы, но – шире – этноса, нации, эпохи.

«Меховая» тема сегодня практически не изведана – и в мировом[17 - Gilligan I. Climate, Clothing, and Agriculture in Prehistory. Linking Evidence, Causes, and Effects. Cambridge, 2019; Gilligan I. Ein Pelzmantel f?r Homo sapiens («A fur coat for Homo sapiens») // Bild Der Wissenschaft. 2018. № 10 [Электронный ресурс]. www.wissenschaft.de/magazin/bdw-archiv/kraftwerk-gehirn/ (дата обращения 10.02.2022); Faiers J. Fur: A Sensitive History. Yale, 2020.], и в русскоязычном исследовательском сегменте[18 - Здесь пока бытует лишь популярная и научно-популярная литература, музейные каталоги. См.: Васильев А. А. История моды: Меха и мода. Вып. 15. М., 2010; Закомурная Е., Стажкова Е. Мех: история, мода, практические советы. М., 2002; Никишин А. В. Русский мех. Иллюстрированная история. М., 2013; «Шубы, шубки, казакины…»: коллекция верхней одежды из собрания Российского этнографического музея. М., 2012.]. Настоящее исследование предназначено восполнить данную лакуну. Это ни в коем случае не история фасонов и силуэтов, а история идей – политических, социально-экономических, научных, сопровождающих движение истории русского меха.

Глава 1

До появления шубы: мех в народных представлениях славян и в истории Древней Руси (до XIII века)

Древнейшие меховые одежды. Люди, впадающие в спячку

Древнейшие сообщения о славянах, относящиеся к V – VI векам, связаны с их нападениями на Византийскую империю. Они описывают военный быт, тактику и стратегию, но мало сообщают об их внешнем виде, а также о тех ценностях, которые могли бы стать предметом обмена и торговли[19 - Древняя Русь в свете зарубежных источников. М., 2000. С. 69–79.]. В ту бурную эпоху мех северо-восточной Европы еще не представлял большого интереса для богатых южных и западных соседей славянских племен. Стабильной меховой торговле мешали не только бесчисленные войны и передвижения народов, но также отсутствие единой государственной власти, контролирующей природные ресурсы региона.

Нет сомнений, что мех использовался для изготовления одежды первыми славянами и их предками с древнейших времен[20 - Нидерле Л. Быт и культура древних славян. М., 2013. С. 132. Достаточно почитать первые описания народов севера европейской России, составленные в конце XVII века иностранными путешественниками, чтобы увидеть, в каких больших количествах использовали эти племена меха и шкуры. Вот, например, что пишет Корнелий де Бруин о «самоедах»: «Одежда мужчин и женщин одинакова, изготовляемая из оленьих шкур. Верхнее платье простирается от шеи до колен, и сшито оно шерстью наружу, у женщин – разных цветов, которые украшают кусочками сукна». См.: Расходная книга Патриаршего приказа кушаньям, подававшимся патриарху Адриану. Путешествие через Московию Корнелия де Бруина. Рязань, 2010. С. 386–387. В другом месте мы видим описание «самоеда»: «Верхняя одежда его состояла из одного меха, вместе с шапкой, бывшей у него на голове. Он надевал и снимал эту одежду, как бы рубаху, так что из-под нее видно было только одно лицо; рукавицы у него из того же меха привязывались к рукавам этой одежды. От этого самоед совершенно казался скорее медведем, чем человеком, когда и само лицо его было закрыто. Сапоги его привязаны были под коленами повязкой. Одежда эта была такая теплая, равно как и печь из моей комнаты…» См.: Расходная книга Патриаршего приказа… С. 390.]. Использовали мех и кочевые соседи праславян: скифы носили куртки и безрукавки из выделанного меха и кожи[21 - Древняя одежда народов Восточной Европы. М., 1986. С. 12.]; из войлока, шкур и шерсти они делали головные уборы себе и своим коням. Скифская элита носила кожаные куртки, подбитые соболем, теплые и удобные для верховой езды[22 - Райс Т. Скифы. Строители степных пирамид. М., 2004. С. 62, 124.].

Стоит вспомнить, что предки славян за много веков до нашей эры расселились на обширных землях, простиравшихся на север и восток от Карпат[23 - Седов В. В. Славяне. Древнерусская народность: историко-археологические исследования. М., 2005. С. 9–38.]. Их важнейшим занятием было земледелие, но и охота занимала в жизненном укладе значимое место[24 - Греков Б. А. Киевская Русь. М., 1953. С. 35–36; Мавродин В. В. Древнерусское государство. М., 1956. С. 4–5.]. Широко была распространена и добыча пушного зверя. Судя по археологическим данным, в V – IV веках до н. э. предки славян сконцентрировались в районе Среднего Поднепровья, где тесно взаимодействовали с различными скифскими племенами[25 - Рыбаков Б. А. Геродотова Скифия. Историко-географический анализ. М., 1979. С. 185–194.]. В середине V века до н. э. греческий историк Геродот, собирая материал для книги об истории войны с персами, посетил владения скифов в Причерноморье[26 - Геродот. История. М., 2002. С. 235–302.]. Здесь он составил описание местных племен, упомянув среди них особый народ «сколотов», живущих на Днепре и сильно отличающихся от кочевников-скифов. По сведениям Геродота, сколоты занимались охотой и земледелием. Вероятно, эти племена были ближайшими предками славян, во всяком случае, были близки им по своей культуре[27 - Рыбаков Б. А. Геродотова Скифия. С. 195–239.].

Описывая этот народ, Геродот упомянул и живущих по соседству с ними «козлоногих людей», а затем лесное племя, мужчины, женщины и дети которого спят шесть месяцев в году, как впадающие в спячку медведи[28 - Геродот. История. С. 243.]. Упоминание «козлоногих людей», может быть, свидетельствует об использовании этими древнейшими народами Европы больших меховых сапог; люди, впадающие в зимнюю спячку, скорее всего, своими действиями имитировали поведение медведя, в чем можно видеть признаки его особого почитания[29 - Ляпин Д. А. Люди, впадающие в спячку, и меховой фактор в истории Средневековой России // IX Бартеневские чтения: Материалы Всероссийской научной конференции с международным участием. Липецк, 2020. С. 89–92.].

Поклонение медведю в древней Европе было весьма распространенным явлением[30 - Гура А. В. Медведь // Славянские древности: Этнолингвистический словарь. Т. 3. М., 1995. С. 211–215; Пятникова Т. Р. Мифы и легенды о сотворении мира хантов Белоярского района // История: факты и символы. 2019. № 1 (18). С. 146; Седых В. Н. О проявлениях культа медведя в Ярославском Поволжье в эпоху раннего Средневековья // Славяне и иные языци… К юбилею Натальи Германовны Недошивиной / Труды ГИМ. Вып. 198. М., 2014. С. 159–170.]. Его корни уходят в первобытную эпоху – время господства охотников и начала одомашнивания скота. Во всех медвежьих культах этот зверь связывался с образом помогающего предка, прародителя, сородича, заботящегося о жизни рода и животных, в особенности домашнего скота; частью культа было обрядовое ряженье в его шкуру[31 - Токарев С. А. Ранние формы религии. М., 1990. С. 234.].

Вызывает интерес и описание Геродотом соседей скифов – невров: «Эти люди, по-видимому, колдуны. Скифы и живущие среди них эллины, по крайней мере, утверждают, что каждый невр ежегодно однажды в год на несколько дней обращается в волка, а затем снова принимает человеческий облик»[32 - Геродот. История. С. 269.]. По всей вероятности, речь идет об обычае ряженья в шкуру волка для определенных ритуальных действий. Об этом может свидетельствовать сам образ волка в славянской мифологии как существа, способного перенести главного героя в Иной мир[33 - Гура А. В. Волк // Славянские древности: Этнолингвистический словарь. Т. 1. М., 1995. С. 411–418.]. Среди славянских племен были известны лютичи, получившие название от табуированного обозначения волка – «лютый».

Таким образом, уже в праславянской культуре прослеживается особенное отношение к одежде из меха. Характерное для многих древних культур, оно будет развито в народных представлениях, о чем более подробно рассказывается в пятой главе.

Мохнатый бог Велес

Почитание медведя в славянском язычестве нашло свое воплощение в культе «скотьего бога» Велеса – покровителя домашнего скота, бога торговли и богатства, плодородия и изобильного урожая[34 - Левкиевская Е. Е. Мифы русского народа. М., 2000. С. 27–28; Рыбаков Б. А. Язычество древних славян. М., 1997. С. 143. Рыбаков считает Велеса древнейшим богом славян.]. В народной среде этот культ со временем трансформировался, и функцию заботы о скоте взял на себя всякий мелкий пушной зверь, живущий возле человека[35 - Гура А. В. Шкура // Славянские древности: Этнолингвистический словарь. Т. 5. М., 2012. С. 580.].

Древняя традиция дожила как минимум до конца XX века, когда она была зафиксирована этнолингвистическими экспедициями в Полесье. Жители этого края считали покровителем домашнего скота живущую рядом с ними ласку, полагая, что это не просто меховой зверек, а дух – покровитель скотины: его нельзя прогонять, напротив, следует всегда заботиться о нем, кормить; смерть ласки непременно приведет к гибели домашнего скота[36 - Народная демонология Полесья: Публикация текстов в записях 80–90-х гг. XX века. Т. 4: Духи домашнего и природного пространства. Нелокализованные персонажи. М., 2019. С. 165–166, 169, 175.]. Так ласка приняла на себя функции предка-покровителя, мистического защитника дома из Иного мира, помогающего потомкам. Если ласка начинала «мучить» скот или же в «скотьем» хозяйстве возникали другие трудности, ей приносили в качестве подношения шкуру барана или козла[37 - Народная демонология Полесья. С. 169.]. В данном случае очевидна устойчивая связь меховой шкуры и достатка – представление, уходящее корнями в глубокую древность и отразившееся в известном античном мифе о золотом руне.

Обрядовая магия, связанная с ряженьем в шкуры, по-видимому, способствовала формированию представлений о том, что одежда из меха сама по себе является признаком благополучия, достатка и благоденствия. Вскоре меха стали играть роль денежного эквивалента, и чем больше у человека меховых изделий – тем, считалось, богаче и счастливее проходит его жизнь. Так постепенно мех принимал на себя роль символа жизненного процветания, плодородия и изобилия.

Представления об особом значении меха закономерно отразились и в русском фольклоре. В одной из сказок, опубликованных А. Н. Афанасьевым, говорится о губителе – страшном Змее и Никите Кожемяке, занимающемся выделкой кож и меха. Именно он взялся победить этого Змея. После чего два персонажа договорились поделить между собой весь мир, проводя огромную межу (Змей впрягся в соху, а Никита принялся пахать)[38 - Никита Кожемяка // Народные русские сказки А. Н. Афанасьева в 3 т. Т. 1. М., 1958. С. 327–328.]. Само по себе такое разделение довольно показательно: Змей, как представитель Иного мира, должен жить в своем, а человек в своем, земном мире. Именно Кожемяка становится героем, способным вернуть благоденствие и процветание земному царству. В сказке его способности объясняются тем, что он обладает огромной физической силой, поскольку занимается тяжелым ручным трудом. Это позднее толкование не может быть единственным и убедительным, так как тяжелой работой занимались и другие ремесленники. Не исключено, что способности Никиты как героя-змееборца проявились в связи с необычным, сакральным характером его профессии – выделкой кожи и меха.

Сакральность меха в народной традиции ярко проявлялась во время Святок – праздничного комплекса из двенадцати дней в промежутке от Рождества до Крещения[39 - Ляпин Д. А. Святочные увеселения (по материалам ГАОО) // Живая старина. 2009. № 3. С. 12–14.], имевшего глубокие корни в славянском язычестве и тесно связанного с культом предков[40 - Веселовский А. Н. Судьба – доля в народных представлениях славян // Веселовский А. Н. Избранное: Традиционная духовная культура. М., 2009; Пропп В. Я. Русские аграрные праздники. М., 2006. С. 20–21, 25, 27–29; Токарев С. А. Маски и ряженые // Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. Исторические корни и развитие обычаев. М., 1983. С. 185–193; Шангина И. И. Русские традиционные праздники. СПб., 2008. С. 17–40.]. Это время праздничного действа, означавшего наступление важных изменений в природе и жизни. Святочные гуляния были пограничной полосой, знаковым символом перемен[41 - Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса. М., 1990. С. 234, 241–242.]. Святочные пиршества и гуляния были типичны для культуры народного карнавала с его безудержным весельем, переворачиванием всего «с ног на голову» и ряженьем, в том числе в меховые шкуры. По сути, ряженье означало переодевание в представителей Иного мира и, прежде всего, в духов предков-покровителей, которые, пользуясь временным размытием сакральных границ, проникали в мир людей. Их появление было ожидаемым и желанным, поскольку они играли положительную роль, связанную с зарождением новой жизни, грядущим приходом тепла и весны, а значит, и началом земледельческих работ[42 - Ряжение в шкуры всегда появлялось в празднества, связанные с миром мертвых: Масленица, Святки, Троица.]. Известные факты об использовании меха в ритуалах указывают на его тесную связь со скотоводческой магией. Центром святочной обрядности был уже известный нам «скотий бог» Велес, покровитель скота и плодородия, которого изображали одетым в большую лохматую медвежью шкуру[43 - Рыбаков Б. А. Язычество древних славян. С. 582–583.].

Итак, предки славян, а затем и сами славяне на заре своей истории активно использовали мех для совершения ритуала и создания ритуального, а не только бытового, повседневного одеяния. Ритуальная и практическая функции меха и меховой одежды уже тогда были тесно связаны, поскольку любая одежда, помимо своего сугубо функционального назначения, являлась символом, «языком» культуры, средством коммуникации[44 - История тела. Т. 1: От Ренессанса до эпохи Просвещения. М., 2012. С. 99.]. Эта связь прочно вошла в народную традицию.

Меховой обмен и меховая торговля

Мы не имеем точных данных о том, что до VIII века меховой товар играл сколько-нибудь важную роль в мировой торговле. Славянские и финно-угорские племена, живущие в лесных районах, добывали пушнину главным образом для собственных нужд; кочевые народы степей юго-восточной Европы предпочитали шкуры домашнего скота[45 - Путешествие Ибн-Фадлана на Волгу. М.; Л., 1939. С. 58–59. См. также: Нидерле Л. Быт и культура древних славян. С. 140.].

Торговая история меха начинается, насколько это известно, не ранее VIII века. Социально-экономическая и политическая обстановка в Европе в это время стабилизировалась, значительные миграции народов прекратились, появились новые государства. На ее западе соболь и другие ценные пушные звери считались редкостью, но восток европейского мира оказался весьма богат ими, поскольку здесь не было стабильной централизованной власти, способной организовать постоянный пушной промысел. Жившие на этой территории примерно с V века славянские племена, как уже было отмечено, сами по себе не стремились к развитию торговли. Кроме славян, на этих землях с давних пор проживали малочисленные финно-угорские племена – хозяева густых лесов и болот, еще менее склонные к торговле.

В VIII веке сильнейшим государственным образованием Восточной Европы стал Хазарский каганат, появившийся на Нижней Волге столетием ранее. Он контролировал значительную часть славянских племен Днепра, Дона и Оки. Торговля была важнейшей составляющей в хазарской экономике: по сути, само существование и благополучие Хазарии было связано с контролем торговых путей[46 - Гумилев Л. Н. Открытие Хазарии. М., 2001. С. 53; Плетнева С. А. Хазары. М., 1976. С. 25.]. Вероятно, хазары взимали дань со славян мехами, которые затем переправлялись на Восток и в страны Европы. Такую же дань славяне платили своим западным соседям – воинственным «русам», о чем мы узнаем из сообщения Ибн Фадлана. Этот арабский путешественник описал свою встречу с русами: сойдя на берег в небольшой пристани, они подходили к заранее установленным здесь деревянным идолам и подносили им привезенный на продажу товар, заклиная, чтобы те послали им богатого и щедрого покупателя. Ибн Фадлан упоминает всего два вида товара: молодых женщин и ценную пушнину, прежде всего соболей[47 - Путешествие Ибн-Фадлана. С. 488–492. По этим же сведениям, русы предпочитали носить собольи шапки даже летом, по-видимому, считая это признаком достатка и благородства.].

Первые дошедшие до нас описания славян указывают на то, что они не только обеспечивали мехом народы Востока и Запада, но и сами широко использовали шкуры овец («овчина») и медведей («медвидина»), волков и других лесных животных (куницы, соболя, лисицы, горностая, бобра, выдры и белки) в производстве и отделке одежды и обуви[48 - Нидерле Л. Быт и культура древних славян. С. 162–163.]. Базовой формой меховой одежды был кожух – верхняя кафтаноподобная одежда на меху, длинная или укороченная. Особенно любимы кожухи были среди знати, в том числе среди знати политической и военной.

В летописном свидетельстве под 1252 годом сохранилось описание парадного военного костюма, в котором князь Даниил Галицкий предстал перед своими западными соседями: «Бе бо конь под нимь дивлению подобенъ, и седло от злата жьжена, и стрелы и сабля златомъ оукрашена [и] иными хитростьми, якоже дивитися, кожюхъ же оловира Грецького и кроуживы златыми плоскоми ошитъ, и сапози зеленого хъза, шити золотомъ»[49 - Галицко-Волынская летопись: Текст. Комментарий. Исследование. СПб., 2005. С. 122.]. Крайне важно, что княжеский кожух (одежда «мехом внутрь») был покрыт византийским оловиром – пурпурным шелком лучшего качества, затканным золотом. В византийской традиции эта материя имела сакральное значение, символизируя верховную власть; можно предположить, что мех и оловир, взятые вместе, усиливали это значение. Так роскошная меховая одежда смогла претендовать на место главного материального атрибута власти[50 - Майоров А. В. Греческий оловир Даниила Галицкого: из комментария к Галицко-Волынской летописи // ТОДРЛ. 2014. Т. 62. С. 228.].

Ко времени появления Древнерусского государства в IX веке в Восточной Европе уже сложились развитые торговые отношения, в которых соболиный мех и другая ценная пушнина заняли важнейшее место. Но главные торговцы мехом – арабы, русы и хазары – сами не занимались добычей пушного зверя. Его поставщиками были славянские племена, добывавшие мех для своих нужд, платившие дань мехом или же предлагавшие его на обмен[51 - Гаркави А. Я. Сказания мусульманских писателей о славянах и русских (с половины VII в. до конца X в. по Р. Х.). СПб., 1910. С. 221.].

Все это указывает на то, что пушной промысел был типично славянским делом с древности. Не стоит сомневаться в обилии пушного товара в VII – VIII веках: если, по данным Ибн Фадлана, ежегодно «царь салавян» приносил дань в виде соболя от каждого дома, то счет здесь может идти на тысячи шкурок в год. Очевидно, что русы брали меховую дань со славянских племен не в меньшем объеме, особенно если принять во внимание данные арабского ученого Ибн Русте, согласно которым русы только и жили тем, что грабили славян. По сведениям географа Ибн Хордадбеха, русы платили налог на территории халифата исключительно шкурами зайцев и черных лисиц, привезенными из Восточной Европы. Именно русы возили ценные сорта пушнины на продажу в Константинополь и Багдад, плавали по Дону и Волге с целыми караванами судов, груженных мехами[52 - Древняя Русь в свете зарубежных источников. М., 2000. С. 209. См. также: Перхавко В. Б. Средневековое русское купечество. М., 2012. С. 46–47.].

Бурное развитие торговли и некоторые другие условия социального плана способствовали формированию двух крупных племенных объединений на Среднем Днепре и в районе Восточного побережья Балтийского моря. Оба этих центра находились на едином транзитном торговом пути между Балтийским и Черным морями, который позднее стал известен как «путь из варяг в греки». Конфликт между ними был неизбежен.

В середине – второй половине IX века оба торговых центра были объединены, что положило начало формированию нового государства – Древнерусского, с первоначальным центром в днепровском Киеве. Нет сомнений в том, что определенную роль в его оформлении сыграло стремление захватить меховую торговлю, хотя это и не являлось ни единственным, ни главнейшим фактором. Вспомним, что, по «Повести временных лет», основатели Киева, «мужи мудры и смышлены», охотились в большом бору на зверей[53 - Шахматов А. А. История русского летописания. Т. 1. Кн. 1. СПб., 2002. С. 359.]. Когда же варяги, покорив враждующие племена на севере «славянского» торгового пути, обложили их данью, то брали «от мужа по белой веверице» (то есть белке)[54 - Там же. С. 361.]. Из того же источника мы знаем, что первые киевские князья собирали дань «по черне куне от дыма», то есть по черной кунице от домовладения[55 - Там же. С. 363.]. Сбор такой ценной дани однажды вызвал зависть у дружины князя Игоря (княжение Игоря традиционно относится к первой половине X века), в результате чего тот повелел собрать дань заново, за что был жестоко убит восставшими древлянами.