Фасолевый лес

Мэтти с Роджером подошли к стене из покрышек и сбросили вниз парочку небольших, но пухлых. Покрышки шлепнулись на землю, отчего мы с Черепашкой подпрыгнули. Роджер взял одну и принялся постукивать ею о землю, словно это был баскетбольный мяч. Говоря с хозяйкой, он производил губами разные вибрирующие звуки, вероятно, объясняя Мэтти, что не так с его машиной. Мэтти слушала с интересом. Видно было, что она хорошо относится к Роджеру, хотя он был лыс, краснолиц и казался несколько высокомерным. Но она держалась с ним очень приветливо.

Когда Мэтти вернулась, Черепашка уже выпила свой сок и теперь постукивала кружкой о покрышку, явно требуя еще. Мне стало неловко.

– Хочешь еще сока, милая? – спросила Мэтти голосом, которым взрослые говорят с детьми. – Какая я умница, что принесла сюда всю бутылку!

– О, прошу вас, не нужно, – сказала я. – Мы и так засиделись. Я должна сказать вам всю правду. Я сейчас не смогу купить у вас даже одну шину, не то что две. По крайней мере, пока не найду работу и место, где жить.

Я подняла Черепашку, но та, явно давая понять, что хочет еще сока, принялась колотить мне чашкой по плечу.

– Не переживай, моя хорошая. – Я предложила не потому, что хотела тебе что-то продать. Мне показалось, что вам обеим нужно отдохнуть и прийти в себя с дороги.

Она взяла из рук Черепашки кружку и наполнила ее. Оказывается, на ней сверху была откидывающаяся крышечка. Я об этом и не подумала.

– У вас, наверное, есть внуки, – предположила я.

– Да, что-то вроде этого…

Она протянула кружку Черепашке, и та присосалась к ней, поквакивая, будто лягушонок.

Я спросила себя, как может быть «что-то вроде» внуков.

– У нас здесь так сухо, что детки быстро обезвоживаются, – сказала Мэтти. – Даже и не заметишь. Нужно за этим следить.

– Ясно, – кивнула я.

Мне подумалось: а какие еще опасности подстерегают ребенка, если за ним не уследить? Как же я с ней управлюсь? Не сваляла ли я дурака, когда увезла Черепашку из штата, где обитают чероки – ее народ? Теперь она, пожалуй, закончит свою жизнь в Аризоне высохшей мумией.

– И какую же работу ты ищешь?

Мэтти сполоснула чашки и, перевернув, поставила на полку, над которой висел календарь с изображением индейца с голой грудью и женщиной на руках. На голове у мужчины красовались перья, вокруг бицепсов – золотые браслеты. Женщина выглядела мертвой или, может, была просто без сознания.

– Да любую, на самом деле, – сказала я. – У меня есть опыт уборки по дому, работы в рентген-кабинете, я обрабатывала анализы мочи, считала кровяные тельца, а еще собирала жучков на фасолевых грядках.

Мэтти рассмеялась:

– Необычное резюме!

– Да у меня вся жизнь такая необычная, – сказала я.

Было жарко. Черепашка то ли выплюнула, то ли пролила сок мне на плечо, и меня с каждой минутой все больше накрывало унынием.

– У вас здесь в округе, наверное, не растет фасоль, – проговорила я. – Это ограничивает мои карьерные возможности.

– Еще как растет, деточка моя! – возразила Мэтти. – Даже пурпурная. Ты видела когда-нибудь пурпурную фасоль?

– Не на грядках.

– Пойдем со мной, я тебе покажу.

Мы прошли сквозь дверь в заднюю часть дома, в комнату, заставленную мебелью и загроможденную вещами. Здесь стоял стол, на котором кипами лежали газеты; вдоль стен высились стопки старых журналов «Нэшнл джиографик» и «Популярная механика», а еще – нечто под названием «Светоч», где изображалось, как Иисус в длинных развевающихся одеждах шествовал по небу над морским маяком. Позади стола начиналась лестница на второй этаж, а рядом – дверь наружу, на задний дворик. Было слышно, как над головой кто-то мягко топает по полу.

Мы вышли из дома и оказались в чудесной стране цветов, овощей и кусков автомобилей. Кочаны капусты и пучки салата торчали из превращенных в круглые грядки старых шин, целый полуразрушенный «тандербёрд» без колес стал клумбой, и из его окон выглядывали цветущие настурции. Он напомнил мне горшок с толстянками, который мама поставила у нас на крыльце. Сооружение, похожее на каркас вигвама, сделанное из старых антенн, все было перевито лозами, с которых свисали помидоры черри.

– Ты когда-нибудь видела помидоры в начале января? – спросила Мэтти.

Я отрицательно покачала головой. Нет, конечно, никогда не видела! Какие помидоры? Но это было лишь одно из здешних чудес. Задний дворик дома Мэтти выглядел как место, откуда машины, умерев, отправляются на небеса.

– Обычно у нас убойные заморозки на День Благодарения, но в этом году было тепло. Помидоры и фасоль выстояли. Вот, моя хорошая, возьми и откуси. Только целиком не глотай.

И она протянула мне маленький помидорчик.

– Спасибо! – сказала я и только потом увидела, что Мэтти уже сунула один помидор Черепашке и предупреждение не глотать целиком относилось к ней.

– Утром град был, – напомнила я. – Мы чуть до смерти не замерзли.

– Вот как? И где?

– На шоссе, в пяти кварталах отсюда.

Мэтти посмотрела на свои посадки.

– Сюда он не добрался, – сказала она. – Здесь был только дождь. А град бы, конечно, помидоры побил. Иногда так бывает. А вот и фасоль, о которой я говорила.

И действительно, растущая неподалеку фасоль была на сто процентов пурпурной – стебли, листья, цветы и стручки.

– Ничего себе! – сказала я.

– Это мне дала соседка-китаянка. – Мэтти махнула рукой в сторону забора из гофрированного железа, который я до этого не заметила. Забор покрывали лозы, и на другой его стороне буйствовал такой же безумный сад-огород из лоскутных грядок. Правда, без кусков автомобилей. Заросли пурпурной фасоли уходили вдаль, цепляясь за все, за что можно было зацепиться.

– Они выросли из семян, которые она привезла с собой в девятьсот седьмом году, – сказала Мэтти. – Можешь себе представить? Все эти годы плодоносят одни и те же семена. И как разрослись!

Я сказала, что отлично это себе представляю. Мне прямо виделось, как фасоль марширует через Тихий океан, начав свой поход в каком-нибудь китайском огороде, и заканчивает его здесь, в Аризоне.

Жилище Мэтти было довольно уютным, но жить в Тусоне, в суете городского центра, было все равно что жить в чужой стране, о которой никогда не слышал. Или в ином времени. Перевалив за границу часового пояса, я отвела часы на два часа назад, но одновременно каким-то образом попала в будущее.

Трудно объяснить, на что это похоже. Я училась в старших классах в семидесятые годы, но вы должны понять – в округе Питтмэн это с тем же успехом могли быть еще пятидесятые. Питтмэн отставал от остальной страны на двадцать лет почти во всех отношениях, за исключением уровня беременности среди несовершеннолетних. Например, мы самыми последними из всех округов страны стали пользоваться телефоном с наборным диском. До 1973 года вы просто поднимали трубку и говорили: «Мардж! Соедини меня с моим дядей Роско». Или кто вам еще там был нужен. Телефонистки сидели на третьем этаже здания суда; им было видно оттуда и главную улицу, и площадь, и банк, и аптеку, и офис доктора Финчлера. Они могли даже сказать вам, стоит его машина перед офисом или нет.

В Тусоне не было ничего подобного, здесь никто и ни за кем не присматривал. Приходилось искать в жизни свою собственную дорогу.

Мы с Черепашкой поселились в гостинице «Республика», которая брала понедельную плату и стояла от «Иисус, наш Господь» в двух шагах. Мэтти позволила оставить «фольксваген» у нее. Это было очень любезно с ее стороны, хотя я и опасалась – а не вырастет ли в машине репа, если я не успею достаточно быстро поставить ее на ход.

Жизнь в «Республике» нисколько не напоминала «Сломанную стрелу», где единственным свидетельством того, что ты не умер, были постоянные перепалки между старой миссис Ходж и Ирэн. Жизнь кипела в центре Тусона: днем секретарши цокали высокими каблуками по тротуару, навстречу им важно шли банкиры и адвокаты с туго затянутыми галстуками; вечером на центральную улицу вываливались проститутки в таких прикидах, какие вам и не снились. Там была одна, которая носила мини-юбку, сделанную как будто из фольги для запекания, и каждый день – новые чулки: в сеточку, разных цветов, а на одних сзади по всей длине шли самые настоящие бантики. Звали ее Шерил.

В центре города были и другие обитатели, только жили они не в «Республике», а либо на автобусной остановке, либо просто на тротуаре, напротив принадлежавшего Красному кресту Центра плазмы крови. Эти люди спали прямо в одежде. Я знала, что, поселившись в «Республике», я поднялась лишь на несколько ступенек выше, чем эти люди, но я хотя бы спала в пижаме.

Была там еще одна группа людей. Они явно не были нищими, но одежду носили такую, какую приличные люди либо выбрасывали, либо кому-нибудь отдавали. Надевать такое в школу не стоило – лучше уж прийти голышом, чем в юбке-клеш с аппликацией или чем-то типа того. Такие люди стояли в очередях перед стойками буфетов и кофеен и, потирая друг другу загривки, говорили:

– У тебя здесь накопилось напряжение…