T-Shirtoлогия. Общая теория футболки. Полутрикотажный роман

И вдобавок нащупываю под пиджаком нежно пахнущую майку моей двоюродной сестры, в которой она выглядела очень sexy в конце восьмидесятых. Ярко вспоминается её кожа, линия тела и особенно ноги. Ноги, которые я долго считал самыми прекрасными в мире. Любимые ноги моей юности. И однажды, когда мне было пятнадцать, а ей шестнадцать…

Стоп. Только этого блин ещё не хватало.

Несколько провокативная майка. Лицам с заболеваниями центральной нервной системы носить не рекомендуется. А в тюрьме надевать такую не советовал бы даже Чаку Норрису.

Юра В. рассказывал, что видел в армии настоящую, сделанную на руке живого человека, татуировку: «Умру за горячую еблю».

Кое-кто считает, что в будние дни жизнь течёт и пульсирует в барах. Не дома, не в офисе и не в поликлинике, а в барах. В некотором смысле это правда.

Ну и пошёл я во вторник в бар. Пульс жизни щупать. Барология – наука экспериментальная.

Место не из тех, куда обычно хожу. В своих барах я уже все биоритмы знаю, мне интересно чужие кардиограммы почитать.

Пошёл туда, где пиво недешёвое и музон типа модный. Где у завсегдатаев телефоны дороже, чем весь мой гардероб со шкарами. Ну да, кедам моим шесть лет уже.

Столики тут стерильные, как в манипуляционной. Сижу, боюсь запачкать.

Пиво распробовал – вкусное. Но пульс не нащупывается. Не нащупывается, думаю, вооон из-за тех двух немолодых, подусталых и фактически некрасивых баб, что напротив. Может они и носили когда-то футболки Korn, но сейчас одеты во что-то жутко стильное, не разбираюсь.

Это они, тотально не бьютифул гёрлз, мешают установить диагноз. Хотя фолиевой кислоты им не занимать. Впрочем, под мейкапом не видно…

«Послушайте, – думаю, – если в мире существуют бары, где женщины подусталые и музон тупой – значит это кому-нибудь нужно?»

Не знаю, кому – в бизнесе не разбираюсь, – но о политике давайте не будем.

Плохой тут какой-то пульс, короче. Может, дефицит гемоглобина? Или сердцам завсегдатаев физических нагрузок не хватает? Фиг поймёшь.

Ну, с музоном вообще-то проблем нет – наушники-то на голове. Dead Ghosts, кажись, тогда слушал. Да и расфуфыренных красоток за другими столиками хватает, если что. Умру за горячую еблю. Шучу, не умру, я чисто пощупать пришёл.

«Значит, – думаю, – с баром всё ок. И значит, какая, икс, разница, дорогой бар или дешёвый? Если музыка всё равно своя. И если во всех барах своё кино крутят. И если за тяжёлым мейкапом и так ничего не видно».

Пива я напился, но пульс так и не нащупал. Не бывать мне фельдшером, и белого халата не видать.

Зато я кое-чему научился. Я понял, что бары – это то же самое, что бабы, только бары.

Вы заметили, что профессоров, доцентов и вообще старых ботанов не видно в городе? Их нет ни на набережных, ни в барах, ни в супермаркетах. Где они? Читают, прячутся, монографии строчат? Неужели они бывают только дома, в университете, в автомобиле и в отпуске? Похоже на то.

Я лишь один раз – случайно – встречал своего преподавателя в городе. Он был стар и пьян. Его нёс другой преподаватель – уже немолодой тряпка, лузер, холостяк, сопля, подхалим, трус и тайный карьерист.

Они, лингвисты, учили меня оба. И оба мерзкие и нечеловечные. Но один – умище, а второй совсем не умище. Видели бы вы того второго. Тихий, аккуратный, серый, невыразительный, щуплый. Ужасная кофточка и выглядывающий под шеей советский галстук. Пальцы – белые волосатые книжные черви. Канцелярский крыс и недопидор.

Он бухал со стариком и затем носил того, чтоб лизать жопу. Дурак. Умище ж на другой день и так не помнил, кто и как лизал ему зад. Очевидно, тряпке, лузеру, подхалиму и трусу не приходили в голову никакие другие способы вылизывания полушарий лингвиста.

Они брели, шатаясь, по осеннему парку и шуршали листвой. Я курил на лавочке. Мне насрать – экзамены я у них уже давно посдавал. Хоть и не с первого раза. И тот, что не умище, заметил меня. Пока я думал, обязательно ли здороваться, он отвернулся и сказал что-то старику. Тот никак не отреагировал, но через пять шагов остановился.

Старик был низким, но очень грузным. И он начал падать на щуплого. Уронить шефа и дать ему хороший шанс на инсульт – это, конечно, почти бинго. А если инсульт не получится?

Щуплый посмотрел на меня и сказал что-то. Я не расслышал, но было ясно, что он имеет в виду. Я улыбнулся – ситуация напомнила песню Beatles.

Help! I need somebody, Help! Not just anybody, Help! You know I need someone, Heеееlp!..

Щас я тебе help, тайная щуплая сопля.

Я подошёл и взял под руку профессора. Он был красным, будто потел кровью.

Шучу, нормальный он был, просто разнесло малёхо. Даже плащ чистый и шкары без мочевины. Гладко выбритый. Вот не понимаю я пьяниц, которые всегда гладко выбриты. Какое-то извращение. Чтоб, мол, никто не догадался, что они пьяницы. А по мне так аккуратно бритые бухари ещё больше бросаются в глаза, чем бородатые.

– Давайте его усадим, – говорю.

– Нет, нет, надо отнести его домой. Владимира Ивановича ждут дома.

– А где он живёт?

– Тут недалеко.

– А давайте его уроним для инсульта. И тогда вы станете завкафедрой, вместо него. А он в коме будет уютненько себе лежать, как в мавзолее.

Шучу, не говорил я этого. Я сказал «хорошо» и мы зашагали. Шуршали листвой, сопели и шагали.

«Help!», – думал я. Пел точнее. Внутри пел.

Квартира Владимира Ивановича была и правда недалеко, но шли мы туда долго – через каждые десять метров он хотел развернуться и мы, потея, боролись с ним за нужное нам направление. Хорошо, хоть этаж второй.

Тинейджерский способ сдачи пьяных друзей родителям – установить тело перед дверью, позвонить и убежать – в данном случае не подходил. Тайный карьерист ни за что бы не согласился.

Нам открыла высокая халатная тётя с тремя бородавками – на носу, лбу и подбородке. Ясно, почему Владимир Иванович не хотел идти домой.

При передаче тела мне пришлось сдержаться, чтоб не пошутить «распишитесь в получении». Уложили профессора на диван. Я думал, мы занесём его и разойдёмся – мавры вспотели, мавры могут идти. Но ужасная кофточка взялся на лежащем профессоре расстёгивать плащ и расшнуровывать ботинки. А мы с тётей стояли и смотрели. Хорошо хоть в ширинку ему не полез.

Боже, help! Я чувствовал себя суперидиотски.

Когда шкары Владимира Ивановича упали на пол, тётя неожиданно спокойным голосом спросила:

– Ну что, по 50?

– Конечно, спасибо, с удовольствием. А Beatles у вас дома есть?

Шучу, не говорил я этого. В ту минуту, имею в виду, не говорил. Я спросил о Beatles через часик, когда бутылка водки уже закончилась. Спросил, потому что песня «Help!» стала разъедать мне мозг и я должен был удовлетворить его требования.

– Битлз? – переспросил щуплый осмелевший трус. – Битлз – дурачки.

Нормальный ход. Я заинтересованно ждал, какую альтернативу Beatles предложит осмелевшая сопля, но он молчал. Бородавчатая тётя тоже молчала.

– А кто не дурачки?

Не шучу, я реально задал этот вопрос. Стало очень интересно, что же такого слушают тайные карьеристы. Неужели тропикалию или psychobilly?

– Фердинанд де Соссюр[2 - Фердинанд де Соссюр (1857–1913) – швейцарский лингвист, заложивший основы семиологии и структурной лингвистики, стоявший у истоков Женевской лингвистической школы. Идеи Фердинанда де Соссюра, которого часто называют «отцом» лингвистики XX века, оказали существенное влияние на гуманитарную мысль XX века в целом, вдохновив рождение структурализма.], к примеру, не дурак.