Железноцвет

– Помоги-ка мне с дверями, – прошу я.

– Но написано же – не работает!

– В конституции про права написано. Тоже веришь?

Лифт находится прямо за дверями; не приходится ни подтягиваться, ни заползать. Лампочку украли, кнопки расплылись, пол в два слоя покрыт окурками, а стены – ругательствами. Как пахнет, не хочется и говорить. Однако, как только я нажимаю на кнопку, лифт сразу же начинает подниматься. Зоя нервно оглядывается, смешно распахнув глаза, тщась что-то разглядеть в абсолютной тьме.

– Я предполагаю, что цель – в этом блоке, – говорю я.

– Предполагаешь?

– Мы поднимемся на пять этажей – туда, где живет одна моя знакомая. Она подскажет, куда дальше. Эти пять этажей – самые важные для нас, их иначе как на этом лифте не миновать.

– А чего так?

– На них расположены казармы ополчения.

– Ой, блять.

– Ничего. Про этот путь мало кто знает.

Лифт замирает, и, как только двери распахиваются, кабину заливает интенсивный розовый свет. С этажа в лифт врывается какофония звука: синтезированная музыка, шум голосов, хохот и стоны, запах “Победы”, пиявок, половых отправлений и кто знает, чего еще. На табуретке, стоящей аккурат напротив дверей, прикорнул обтянутый кожей скелет, вооруженный “Сайгой”. При нашем внезапном появлении скелет вскакивает и с неожиданной прытью вскидывает ружье.

– Вольно, товарищ сержант, – говорю я.

– Петр Климентьевич?!

Выпучив желтоватые глаза, скелет опускает ружье.

– Во плоти, – киваю я. Зоя косится на меня.

– Но вы же… вас же сюда не…

– Персона нон-грата, знаю. Мне претят подобные формальности. Где Саша, сержант?

– Во второй студии, товарищ комгруппы.

Я киваю ему и даю Зое знак следовать за мной.

– Всегда рады вам, товарищ комгруппы! – в спину нам говорит скелет.

Мы заходим в коридор, освещенный неоновыми трубками. Через равные промежутки здесь расположены большие входные двери; надписей и указателей нет. Нам навстречу, хихикая, выходит стайка юных девиц, одетых в белые рубашки, белые чулки с подвязками, туфли и красные галстуки. За ними следом, с лицом отца, пришедшего платить алименты, шаркает ожиревший пенсионер, наряженный в форму генерала американской морской пехоты. В авоське генерал несет несколько каучуковых шаров и моток веревки.

– Это что за место? – полным недоумения голосом спрашивает Зоя, снова и снова оглядываясь на миновавшую нас процессию – до тех пор, пока та не скрывается за углом.

– Это? Это “Бездуховность”, – говорю я. – Крупнейшая в пустоши фабрика развлечений для масс.

Вторая студия, как и все остальные, отделена от главного коридора металлической звуконепроницаемой дверью, над которой неоновыми трубками выложена цифра “2”. Я пропускаю пожилую уборщицу, сметающую бумажки, и берусь за ручку двери.

– Хочешь – подожди меня в баре, – предлагаю я. – Он там, за поворотом. Я быстро.

– Дудки, – решительно отвечает Зоя.

С дивана, стоящего напротив двери, мне навстречу поднимается пара бордовых буйволов. Несмотря на расслабленные позы, животные дышат тяжело; их майки липнут к телам от пота. Жира в их телах вообще нет, в принципе; бугристые вены покрывают их лица и руки плотной паутиной. Кажется, один из них на определенном этапе жизни был женщиной. За спинами буйволов – закрытые офисные двери, справа – перегородка из стекла.

– Тише, товарищи, – говорю я. – Это же я.

– А, – говорит один. Второй согласно кивает. Диван мучительно трещит, принимая обратно их вес.

– Е-мое, – говорит Зоя, прижавшись носом к стеклу.

За стеклом находится просторная и ярко освещенная комната с убранством в духе рококо и кроватью с балдахином посередине. Перед кроватью стоят несколько камер, на кровати лежат несколько юношей и девушек, рядом с кроватью стоит пегий жеребец.

– Это что? – абсолютно неверяще спрашивает Зоя. – Это… конь?

– Конь, – киваю я.

За стеклом намечается движение.

– Приготовились! – раздается из комнаты. – “Драгунская баллада”, сцена три, дубль… где зонды? Кто опять проебал зонды?!

– Не опять, а снова! – доносится с постели.

Говорившая первой выходит из-за камеры, и я вижу, что это – стройная и элегантная женщина лет тридцати пяти, одетая в пуловер и обтягивающие джинсы.

– Это она, – показываю я. – Саша. Она поможет нам добраться до Алхимика.

– Сахаров! – вещает Саша, – еще раз рот открой – будешь Бригадиру сосать, вместо Пушкиной.

– А хоть бы и так! Я не в силах работать в таких условиях!

– Ебало задраил, сучоныш! Настя, ты помнишь – сначала Игнатьев кончает, а потом, и только потом ты подставляешься Бригадиру. Поняла? Игнатьев, помни – на лицо, но в рот тоже постарайся попасть.

– У меня опять упал, Александра Сергеевна.

– Как хочешь поднимай! Где зонды, блять?

Дверь из коридора открывается, и в комнату входит девица с подносом в руках. Кроме туфель на ней ничего не надето. Волосы у нее монотонно синие, как безоблачное небо. На ее подносе лежат портсигар и футляр с уретральными зондами, выполненными из серебра. Телохранители провожают девицу абсолютно безразличными взглядами. Улыбнувшись нам, девица мыском туфли открывает стеклянную дверь и проходит в “спальню”, качая пышными бедрами.

– Наконец-то! – восклицает Саша, и берет с подноса портсигар. Раскуривая сигариллу, она поворачивается спиной к камере и видит нас. Я машу ей. Саша сначала недоуменно хмурится и поправляет очки, но потом отвечает. Девица, оставив футляр, возвращается в комнату и сразу подходит ко мне.

– Александра Сергеевна сейчас подойдет. Садитесь, я вам пока минетик сделаю.

– Нет, спасибо.

– Может, куни? – девица белоснежно улыбается Зое.

– Ну коняшку-то зачем? – не в силах оторваться от стекла, бормочет моя спутница.