Падальщики. Книга 2. Восстание

Черт, я видел в Триггере себя.

Триггер признавал свою слабость прямо передо мной. Он признавал существование чего-то, что сильнее его воли. И что же это? Горечь по тебе, Тесс? Мне с трудом в это верится! Нет, даже не так. Я не хочу в это верить! Но подсознание продолжало строить логические мосты к правде, используя факты, как Дамокловы мечи: Падальщиков он за свою службу потерял сотни, и только эта вылазка вышибла из него дух. Не двадцать солдат, погибших в деревне, он оплакивал. Там умер кто-то очень дорогой ему, кто-то особенный, кто-то способный выдернуть целое желание жить из бьющегося сердца.

Как ты выдернула его из меня. Ведь это была ты, Тесс.

Он плачет по тебе…

– Сегодня вечером будет организована церемония прощания с нашими погибшими товарищами, —Триггер прервал мое растущее негодование.

Я сжал кулаки, чтобы сдержать гнев на Полковника, как если бы мы готовились сойти в схватке из-за женщины, точно соперничающие самцы. Открывшийся мне факт резким раздражающим светом прожектора пытался выжечь клеймо ревности у меня на душе.

– Мы потеряли двадцать бойцов, будет проведена минута молчания. Представляешь? – ухмыльнулся Триггер как-то печально. – Мы им подарим целую минуту взамен тех лет службы полных суровых испытаний, которые они подарили нам. Целую минуту взамен той болезненной смерти, что они вытерпели ради нашего процветания. Я всегда удивлялся человеческому цинизму. Кто вообще придумал оценивать смерть «минутами молчания»? А сколько минут будет стоить моя смерть? А твоя? А Генерала?

Триггер замолк. Я не понимал, задал ли он мне вопрос или же вопрос риторический.

– Была бы моя воля, я бы растянул молчание на месяцы! Я бы подарил нашим ребятам собственные годы, лишь бы оставить их в живых. Такие молодые, боевые, смелые, неотступные. А я сижу тут, своей старой вонючей задницей стул протираю. Для чего?

Триггер поднял на меня красные глаза. Он был чуть ли не сломлен. И снова я понял его состояние. В моменты наивысшей депрессии автоматически вспоминается все дерьмо твоей жизни: все падения, проигрыши, неудачи, провалы. Они собираются в огромный ком, который все больше давит на тебя, пригибает, ломает, словно сама природа хочет растолочь тебя в порошок.

Наверное, смерть Тесс заставила Триггера вспомнить всех потерянных солдат, которых он взрастил и воспитал; своего сына Марка, который погиб во время прорыва в шестьдесят третьем; свою жену, про которую нам ничего неизвестно; может, он даже вспомнил своего усыпленного кота в детстве. Все эти смерти и лишения опускают на самое дно, которое мы подсознательно боимся, потому что там покоится обволакивающая и утешающая мысль о том, что все мы смертны и все окажемся на месте Марка, Люции и Пушистика, которые ждут тебя на другом конце, чтобы вместе войти в райские врата. Так оно начинается – так смерть затаскивает тебя на свою сторону, предлагая суицид в обмен на торжественное воссоединение семьи. И чем слабее воля к жизни, тем скорее начинаешь задаваться вопросом «А зачем ждать?»

И опять же. Все это мне знакомо. Я только этим утром выкарабкался из гибельной ямы, вой которой продолжает преследовать меня, точно призрак. И здесь в тусклом унынии серого кабинета с плачущим Полковником, запахом перегара, горькими воспоминаниями гребаный вой из ямы слышится громче.

Смерть Тессы подкосила Триггера так, что он рухнул на самое дно, эхо его падения резонировало по моим нервным окончаниям, как по гитарным струнам, взывая к ревности.

Черт бы тебя побрал, Тесс! Неужели между вами что-то было?

Мне хотелось подскочить к Триггеру и затрясти его за шиворот, чтобы выбить ответ. Но вместо этого, оставив ревностные фантазии параллельному миру, я отчеканил с руками по швам:

– Вы свое отслужили, сэр!

На что Триггер усмехнулся.

– Всегда выдрессированный и всегда знаешь, как правильно ответить.

А потом он опустошил стакан в один глоток и тяжело выдохнул. Честно сказать, я не знал, как вести себя в подобной ситуации. Я никогда за этими дверями-то не был. Триггер передо мной всегда выступал в образе хладнокровного мудреца, который знает ответы на все мои вопросы. А сейчас он сидит здесь, как самый настоящий старикан, сломленный жизненными перипетиями, напивающийся коньяком и жалующийся на правительство, молодежь и евреев. Я больше не видел в нем бога.

Генерал остался единственным человеком на всем белом свете, который еще тянул на авторитетное лицо в моем стремительно меняющемся мировоззрении новоиспеченного командира отряда специального назначения. А что будет дальше? Я превращусь в копию вечно задумчивой Тесс, которая никогда не посещала празднования, вечеринки и просто дружеские скопища, а всегда сидела за планшетом, ища истины в мертвых книгах и забытых исследованиях по вирусу, пока остальные придумывали небылицы, объясняющие ее странное отчужденное поведение? Эх, Тесс, мои нынешние мозги мне бы в те времена, когда ты еще стояла рядом, я бы твои странности по-другому воспринимал. Они бы странностями не казались, мы бы стали двумя угрюмыми солдафонами, отчаянно пытающиеся найти смысл жизни посреди конца света.

Вот почему ты как будто была с нами и в то же время вне нашего мира. Триггер не дал тебе ответов, как и весь наш маленький подземный мир. Ты знала больше, чем все остальные Падальщики, чем все остальные солдаты и жители Желявы. Ты знала, что у нас нет спасителей, некому нас вытащить отсюда, некому нам помочь. Ты искала способы спасти нас в одиночку. Ты была одна против целого мира. И даже я тебя не поддержал.

Я снова задавил ком рыданий в горле. Прошло меньше двенадцати часов с моего назначения командиром Маяка, а я успел не только поседеть в трусах, но и потерять всякое желание идти вперед, потому что увидел тупик в конце тоннеля. Я занял твое место, Тесс. Теперь я единственный, кто его видит.

А дальше Триггер сделал то, что завело меня в еще больший ступор. Триггер достал из-под стола бутылку, налил коньяк в стакан и пододвинул мне.

– Давай, хлопни, – сказал он.

Мне кажется, я стоял, не шевелясь, целую вечность. Я смотрел то на подвыпившего Триггера, то на стакан с коньяком, словно ждал от них подсказки к правильной реакции. Это проверка? Что я должен сделать? Мне все это впервой!

– Благодарю, сэр. Но я воздержусь, – наконец ответил я.

Я все же солдат и побратимством заниматься не собираюсь. Особенно с ним. И снова ревность включила бензопилу и подкрадывалась к моим нервам.

Триггер усмехнулся.

– Знаешь, в чем отличие между тобой и Тесс? – говорил он, впиваясь в меня красными глазами. – Она была еще той истеричкой!

Я молчал. Мне сейчас не хотелось слышать из его уст даже ее имени, не говоря уже о выводах о ее жизни, будто он знал ее больше, чем я.

– Помню, вскоре после ее назначения Генерал наложил запрет на вылазки на целый месяц, потому что в последнее время мы теряли очень много людей наверху. Но Тесс страдала от амбиций новичка, а мы испытывали перебои со светом. Помнишь?

– Да. Миссия на месторождение редкоземельных металлов, – ответил я.

Мы тогда привезли нашим инженерам целые валуны, из которых они выскоблили церий, лантан и еще кучу всего для создания дополнительных аккумуляторов под солнечные панели. После этого у нас восстановилась нормальная работа электросетей. В простонародье мы те времена так и зовем «Эра мрака».

– Тогда в медицинском блоке из-за перебоев с электричеством начали отказывать системы жизнеобеспечения, и пациенты стали умирать один за другим. Генерал поставил на них крест, мол, они и так бесполезные, чего на них ресурсы тратить, и распорядился отключить питание медицинского отсека.

Я замер. Я не знал об этом. Видимо, это и есть командирская жизнь: Полковник начинает делиться секретами о подводных камнях базы, ты погружаешься в дерьмо взаимоотношений званий высокого уровня и пытаешься выжить в этих хитросплетениях. Кажется, я даже услышал, как в моей левой подмышке лопнула луковица, из которой дал росток первый седой волос на новой территории.

– Тесса никогда не говорила об этом распоряжении Генерала, – медленно произнес я, словно бросал вызов правдивости рассказа Триггера.

На что он снова ухмыльнулся.

– А Тесса вообще малоговорливой была, если ты не заметил.

Костяшки хрустнули в кулаках, а цепь на бензопиле пришла в движение, обдувая мои нервы легким ветерком: у Тессы и Триггера были секреты, о которых она мне не рассказывала.

– Тесса тогда и закатила свою первую истерику прямо там, где ты стоишь, – Триггер махнул рукой в мою сторону.

Снова сердце защемило. На мгновение показалось, что я ощущаю ее призрак рядом с собой.

– Я ей говорю, что запрет будет действовать еще три недели. А она мне говорит: «Тогда передайте Генералу, пусть целует меня в зад!». Представляешь? – Триггер вдруг рассмеялся. – Командир мне приказывает передать сообщение Генералу!

Триггер смеялся как-то печально и горестно. Он утер слезы, причину которым я не понимал – смех или боль?

– И ведь пошла! Собрала вас всех, и спецотряды пошли на поверхность без разрешения!

Я помнил тот день четыре года назад. Мы знали, что на поверхность нам путь заказан, но Тесса вошла в штаб командиров Падальщиков и смело заявила, что нам дали зеленый свет на поверхность. Вдруг все воспоминания стали складываться в новую, но такую яркую и логичную мозаику под названием «Как ты раньше этого не заметил?».

Я помню суету. Даже не так. Я помню гонку на сборах, которой не придал значение. Нам дали десять минут на сборы для экспедиции длиной в три дня! Это противоречит не только Протоколу, но даже инстинкту самосохранения! Мы однодневные вылазки-то целую неделю готовим: наблюдаем за перемещением вражеских единиц вокруг базы, проверяем прогнозы погоды, высчитываем скорость ветра, прочищаем системы Аяксов и собираем запасы оружия, как скрупулезные бухгалтера. Но в тот день мы едва успели экипироваться, как Трухина сунула нам наспех собранные карты двухгодичной давности, где от руки нарисовала возможное расположения инфицированных вдоль траектории к месторождению, она даже не провела их оцифровку для Фелин! Нас в буквальном смысле пинком вытолкнули из базы на поверхность.

Помню, в отрядах стали перешептываться, что подготовка к вылазке прошла как-то впопыхах, но мы не успели опомниться – нам просто не дали на это время. Потому что, когда ты оказываешься на поверхности, у тебя вообще всю память отрубает из-за жесточайшего стресса быть сожранным тварями, весь мозговой потенциал занят чертежами, схемами и просчетом вероятностей выживания в следующие пару часов. Мы уже и думать забыли о наспех проведенной разведке перед вылазкой, а просто вжали педали газа в Аяксах и отправились в долгое и опасное приключение. Теперь-то я понимаю, что Тесса подгоняла нас, чтобы мы не успели вопросов задать, а Генерал не успел нас остановить.

Вот же черт, Тесс! Ты же соврала нам, сказав, что нам открыли краткосрочный коридор в порядке исключения! Мы же фактически пошли Генералу наперекор! И ладно пусть другим не сказала, но ты скрыла это от меня! Почему? Почему ты посчитала меня недостойным знать правду? Потому что думала, что я попытаюсь тебя остановить?

Внутри все упало так резко и так массивно, когда я нашел моим догадкам подтверждение. Я всегда тормозил Тесс. Любые ее фантастические теории не находили во мне должного понимания несмотря на то, что я самый приближенный к ней человек, не только как сержант, но и как друг. Снова совесть зарядила целый хор из самобичевания, стыда и раскаяния, а боль утраты, как фальшивый солист оркестра, запиликала раздражением и ненавистью к самому себе, рискуя весь концерт превратить в реальное желание засунуть дуло в рот и спустить курок.

– Конечно, вас бы не выпустили, если бы я не подмазал Трухину и не подговорил Крайслера, – Триггер продолжал поражать меня этим днем, как талантливый фокусник. – Они замолчали о вашем побеге, но долго скрывать мы не могли. У Генерала глаза и уши на каждом углу, в каждом кармане брюк, да на каждом твоем волоске. Его шпионы разрослись по базе, как сеть меланом: удалишь одну, вылезет вторая в другом месте. От него невозможно скрыть не то что побег отряда, да даже крысиный помет в углу захламленной подсобки. Этот кабинет – единственное место на базе, скрытое от глаз Генерала. И знаешь, почему я так уверен? Потому что мой кабинет закрывается на нормальный механический замок, а не на эти электронные компьютеры, которые взломать раз плюнуть!