Падальщики. Книга 2. Восстание

– Ров какой высоты он способен преодолеть? – спросил Ульрих.

– До полутора метров спокойно, – ответила Тесса.

– Когда он упадет на дно ямы, мы сделаем пологий склон, чтобы он смог выехать, – закончил Томас.

– Тупее плана не слышала, – откровенно призналась Тесса.

Мы все, стоя в ряд, активно и дружно закивали, соглашаясь.

– А вот и слышала. Он включал гигантскую удочку, – Томас пихнул сестру в плечо.

Наступило молчание. Тесса смотрела то на Аякс, то на ребят, то на брата. Поковыряла снег носком ботинка и признала, что лучшего плана у нас пока нет.

– Черт, долго копать придется. Середина зимы – земля мерзлая. Мы еле вскопали полметра, чтоб ребят похоронить, – размышляла она.

– Что ж, готовим тысячу лопат и тонны дров. Мы здесь надолго застрянем, – ответил Томас.

28 декабря 2071 года. 19:00

Хай Лин

Есть такая китайская сказка про богиню печи. Однажды в селении Цзинь-линь-чжэнь на горе Фениксов вспыхнуло пламя, из которого появился огромный железный бык. Он кинулся на поля и давай посевы топтать. Но никто крестьянам помочь не мог: ни жадный начальник уезда, ни бессильные кузнецы. Только и смогли мужи быка в огромную печь затолкать, а он-то железный, не горит. И тогда объявилась смелая девушка Чжэн-чжу. Она сняла ленту, которой носки на щиколотках подвязывала, и набросила на рог быка. Удивительным образом тот расплавился. И тогда Чжэн-чжу отважно залезла в печь и схватилась за животное. Пламя бушует вокруг, люди кричат, спасти ее пытаются. А она стоит себе и ждет, когда бык расплавится. Так и спасла Чжэн-чжу селение ценой своей жизни.

Чистота ее души, благость намерений и любовь к жителям Цзинь-линь-чжэнь растопили железо, кажущееся неприступным, и она стала богиней печи, чьему образу потом служили многие века.

Падальщики скоро повторят судьбу Чжэн-чжу, мы уже одной ногой в печи стоим, где генеральский бык красными глазами сверкает. Мы спасем население Желявы ценой собственных жизней, будем умирать долго и болезненно, как Чжэн-чжу умирала в огне. Ее ленточка на щиколотках – наша модернизированная оружейная мощь с бронированной экипировкой. Добавим сюда изнеможение крестьян от голода из-за уничтоженных посевов, которые точь-в-точь с наших желявцев написаны, и вот тебе современная былина о том, как человек борется с препятствиями судьбы уже десятки тысяч лет.

Этот сказ никогда не кончится.

Я стояла в коридоре инженерного блока и чувствовала дискомфорт в животе. Ненавижу моменты ожидания. Тем более такие, когда не знаешь, чего ждешь: гонца или смерть в лице раскусившего нас Крайслера. Но мы, как дети, верящие в Санту, ожидаем чуда, которое должно, даже не знаю, то ли нам жизни спасти, то ли наоборот уничтожить. Я уже не понимаю, что происходит, куда ни посмотри, везде нас ждет только смерть разных видов: немедленная, болезненная, периодическая, постепенная. Уже достало каждое утро просыпаться в мире, где нашу опору шатает все больше.

С виду я кажусь уверенной и даже расслабленной, готовая к любому внезапному удару от врага, предателя или злого рока. Но на самом деле зловредный червяк копошится где-то внутри живота за ребрами и тянет за веревочки, привязанные к органам, а те безвольные пляшут под его фальшивую дудку в истерике «Мы все умрем!». Коричневые следы червяка ведут к кишечнику, где назревает диарея, которую я никак не могу контролировать.

Буддист рядом – сидит на полу в позе лотоса и опять в трансе. Его участившееся пребывание в потустороннем мире в последние дни точно предвестник Апокалипсиса заставляет нас искать знаки скорого конца, и этот татуированный лотос-пень даже не стесняется его скрывать, наводя еще большую тоску и напряжение. Я вообще сделала довольно нелицеприятный вывод о его религии: она очень эгоистичная. Все эти йоги, сомати, трансы с асанами только и учат человека оторваться от жизни вокруг и сосредоточиться на развитии внутреннего спокойствия и безмятежности, пока вокруг реальный физический мир погибает. Я, конечно, понимаю, что дух важнее тела и все мы в конце концов найдем один итог: тело сгниет, а дух переродится, но черт возьми, материальная жизнь же нам тоже для чего-то дана! Какой тогда у нее смысл, если ее игнорировать?

В общем, бесит он меня своим эгоистичным самопросветлением в то время, как мы тут от диареи мучаемся, пытаясь избежать очередное подброшенное Генералитетом дерьмо.

– Я думаю о человечестве. Я готов воевать за него. Я не отстраняюсь от проблем физического мира. Ведь потому я и стал Падальщиком, – вдруг произнес Буддист с закрытыми глазами.

Я опешила.

– Ты что, мысли мои читаешь? – спросила я неуверенно.

– Ты крутишь балисонг уже десять минут, и я чувствую исходящие от тебя негативные потоки в мою сторону, – продолжал он говорить, словно во сне, сидя опершись на стену своим голым растатуированным торсом.

Я тут же перестала греметь острой сталью в руке, упражняясь в быстроте и ловкости управления ножом, чуя, что скоро мне пригодятся вообще все навыки убийства, которые я постигла. И пригодятся они вовсе не для ликвидации рычащих чудовищ, ведомых жестоким инстинктом голода, мои навыки буду уничтожать не менее противных созданий, удивительным образом награжденных рассудком, который все равно уподобил их безмозглым тварям, раз мы собираемся перебить тут друг друга под землей из-за нехватки ресурсов.

– Ты мог не идти со мной. Я взрослая девочка, сама справлюсь, – говорю я, решив отойти от обсуждения смысла его религии, к которой мой червяк с диареей имел серьезные претензии.

Я не понимаю, зачем Буддист вызвался сопровождать меня. В принципе задача легкая – получить от агента Алании чертежи и дать их на экспертизу третьей незаинтересованной в конфликте стороне – моему умалишенному отцу, которому абсолютно по гонгу, что мы скоро все подохнем. Среди Падальщиков ученых нет. Антенна со своим радио-отрядом ни в чем, кроме электричества и радиоволн, не смыслит. А потому папа должен прикинуть своим гениальным инженерным мозгом, имеют ли эти проекты шансы на успешную реализацию.

Вот мы и стоим в коридоре инженерного блока недалеко от рабочего отсека отца и ждем загадочного посыльного. Если Крайслер пронюхает про передачу запрещенной для распространения информации, то тут ни Буддист, ни Господь, ни Санта не спасут от тюрьмы, а потому присутствие Буддиста для меня бессмысленно.

– Даже не сомневаюсь, что справишься. Но Калеб сказал, что нам не стоит бродить по базе в одиночку. Сама знаешь, Крайслер нас пасет, как верная собака Генерала. Тем более я давно не виделся с твоим отцом. Вдруг он наконец признает, что я гораздо лучшая партия для тебя, нежели Фунчоза, – ответил Буддист.

– За такие слова я могу тебе язык отрезать!

Я одним ловким движением высвободила из рукоятки лезвие, тут же засверкавшее на свету своей серебристостью и смертельностью.

– И в этом я тоже не сомневаюсь, – Буддист продолжал говорить с закрытыми глазами.

Самоуверенный кретин. Но спорить не буду, это его самообладание вызывало зависть.

– Я вообще-то думала ты за Ляжкой приударяешь, – призналась я.

Это ни для кого не секрет. Даже для Ляжки. Буддист всегда уделяет ей внимание больше требуемого, а она вроде и не против, хотя лысый филиппинец с вытатуированными строками на санскрите по всему телу, голове и лицу явно не ее типаж.

Буддист загадочно улыбнулся.

– Ляжка была моей женой в прошлой жизни, – ответил он, ничуть не смущаясь.

Я усмехнулась.

– Скучные у тебя жизни, если ты их проживаешь с одними и теми же людьми, – ответила я.

Меня его вера в сказки всегда забавляла, он – мастер их сочинять.

– Мы встречаем людей из прошлых жизней для того, чтобы отработать урок, который мы не отработали с ними в прошлый раз, – невозмутимо говорил он.

– И какой же урок ты не отработал с Ляжкой? Миссионерский?

Я даже поиграла бровями, подчеркивая свое пошлое остроумие. Вот интересно, я с детства им болела или Фунчоза заразил?

– Я еще не понял до конца, но мне кажется, я не ценил ее.

Буддист даже не заметил мою шутку, ну а я потеряла интерес к его потусторонним путешествиям.

– Я пользовался ею, не давая ничего взамен, считал ее чем-то само собой разумеющимся. Знал, что она любит меня, что ей не хватит духу оставить меня, получал некоторое удовольствие от того, что владею ее жизнью. Я был тираном в семье, относился к ней, как к рабыне моих желаний. Лишь я должен был быть в центре семейного внимания, мне была невыносима мысль о том, что я незначителен.

– Какой тонкий самоанализ. И откуда ты только такое берешь? – пробубнила я себе под нос, продолжая крутить балисонг.

– Моя деспотия в семье стала моей кармой в этой жизни, которую я должен отработать.

– Ну так вперед! Женись на ней да вылечи ваш брак.

– Здесь не все так просто. Я должен пройти через наказание, через болезненный катарсис, который излечит мою душу. Мы учимся только через боль.

Я кивнула. В этом я была согласна с Буддистом. Боль – совершенный учитель, безукоризненный и убедительный.