Жизнь прожить… | To live a life…

Эти мысли пролетели мгновенно. Вслух же Моше только произнёс:

– Ну что же. Вы сделали свой выбор. И вы понимаете, что я не могу и не буду в этом участвовать, – и ушёл в спальню, закрыв за собой дверь.

Никто не успел произнести ни слова, но когда он почти сразу вышел обратно с баулом в руках, то заговорили все. Каждый хотел как-то смягчить, изменить, исправить происходящее. Сердце Моше дрогнуло. Вновь надежда обволокла его, как это было уже много раз сегодня. Единственное, что ему хотелось услышать в это мгновение, – голос своей Хайки:

– Папа, я сделаю всё, что ты скажешь, только не оставляй нас.

Но, повернувшись в ту сторону, где стояла его старшая, самая любимая дочь, он увидел её рядом с Димитрием. Они стояли, держась за руки, всем своим видом давая понять, что никто и ничто не разлучит их ни в эту минуту, ни вообщекогда-либо.

Всё. Он медленно отстранил детей, Розу, коротко бросив ей: «Смотри за детьми», – и вышел. Наступила тишина, и в этом полном отсутствии звуков все стояли и смотрели на дверь. Но Моше не вернулся.

Роза осторожно приоткрыла дверь, выглянула: Момеле и Тотеле покорно стояли во дворе в ожидании, когда их уже заведут в тепло, накормят и пожелают спокойной ночи. Снег давно растаял, поэтому было довольно темно. Во дворе никого больше не было.

Моше ушёл. И никто его больше никогда не видел.

Семья ждала, надеялась, верила всяким слухам. Один раз даже было сообщение, что будто Моше видели в Нью-Йорке. Но Сара и Мотл, живущие там уже много лет, сразу опровергли это:

– Неужели мы бы не знали, что родной брат находится рядом с нами? Да куда бы и к кому он тут мог обратиться? Что, мама с папой учили его английскому языку?

Эти доводы, особенно последний, окончательно развеяли надежду. И ещё долго в каждом письме и в частых переговорах с Сарой и Мотлом обсуждался этот вопрос. Хотя все понимали, что если в это страшное и непредсказуемое время о человеке долго ничего не слышно, то никакого чуда не могло произойти.

1

Шёл 1939 год. Два усатых дьявола, параноидально потирая руки, втягивали Европу и весь мир в самую страшную войну в истории. Что стоила жизнь одного человека в аду, где правили бал два подобия человекообразных – Гитлер и Сталин? И если в глазах Гитлера только начинал отражаться огонь под кипящими котлами преисподней, то прищуренные глазки второго монстра, Сталина, уже давно пылали страшным адовым пламенем. Многие годы методично уничтожались и бесследно исчезали в концлагерях, пыточных подвалах, незаселённых районах Севера и Сибири миллионы советских людей, лучшие представители интеллигенции и военные специалисты.

На пороге была Вторая мировая война.

Небольшой городок Новоселица представлял собой типичный населённый пункт Восточной Румынии, где жили крестьяне, ремесленники и фермеры, была своя интеллигенция и полиция. В небольшой гостинице останавливались в основном залётные ловеласы с замужними подругами, карточные шулеры да красномордые мужики из компаний, что заготавливали шкуры свозившегося на хладобойню скота, мясо, семечки для изготовления подсолнечного масла, кукурузу на корм домашнему скоту и для кукурузного масла, сахарную свёклу для производства сахара и, естественно, спирта.

Железнодорожный вокзал раз в три дня собирал почти всё свободное от работы население города. Это случалось, когда на семнадцать минут останавливался скорый дизель-электропоезд Бухарест – Черновцы. Ярко освещённые окна вагонов, доносившаяся из них прекрасная музыка, белоснежные скатерти вагона-ресторана – всё это будоражило местных жителей представлениями и мечтами о другой жизни. Все семнадцать минут шум стоял невообразимый. Раздавались заказы, привезённые из Бухареста, принимались новые, с обеих сторон шла бойкая торговля всем и вся. Но больше других были заняты местные модницы, за короткое время успевавшие увидеть и запомнить всё, во что были одеты столичные дамы. А там было на что посмотреть! Немыслимое количество шляпок, неописуемые цвета и фасоны платьев, заколки, брошки, воланчики, кружева, банты, бантики, окантовки, пуговички, отстрочки. О, это были упоение и азарт! Ещё долго после отхода поезда обсуждались все детали эти нарядов, а сколько было споров!

Центральным же местом в Новоселице было заведение под скромной вывеской «Чайная». Тут обсуждались и вершились дела поважнее. Бизнес и бытовуха, преступления, кражи, семейные проблемы и прочие стороны непростого человеческого бытия – каждый вечер наряду с бурными застольями по поводу и без. Бывали в чайной авторитеты, люди заслуженные, проявившие себя с лучших сторон и в бизнесе, и в семейных делах, а также те, кто сумел отстоять свою честь не только в бескомпромиссных спорах, но и в суровых схватках, что иногда возникали в чайной как по серьёзным поводам, так и по пустякам. Однако порядок наводили быстро: выясняли причину и принимали справедливое для обеих сторон решение. Поэтому затяжных конфликтов не было. Присутствующие продолжали отдыхать, домой возвращались спокойные, готовые к новому трудовому дню, новым проблемам и жизненным ситуациям.

К слову, местная полиция не была особенно загружена, так как краж практически не было, убийств или, не дай Бог, изнасилований никто за свою бытность и вспомнить не мог. Заезжих гастролёров, что успевали напакостить, быстро находили. На первый раз они могли отделаться довольно чувствительными внушениями, что так поступать не надо. Но если инцидент повторялся или же совершалось что-то серьёзное, то люди эти просто исчезали и никто их особенно не искал. Такой самосуд, вершимый многие годы, был справедливым: никого не карали зря, только тех, чья вина была сопоставима со столь суровым наказанием. И полицию, и местное население это устраивало.

В общем, жизнь текла мирная, весёлая в то же время очень и очень нелёгкая. Но тяжёлый труд практически всем обеспечивал достойную жизнь: и в будни, и в праздники люди были сыты и прилично одеты, особенно дети, из которых мало кто оставался без хорошего образования или хорошей профессии, гарантирующей безбедное существование.

Праздничных дней в году было очень много. Христианские и иудейские праздники отмечались одинаково весело и шумно, в гости часто приходили без приглашения. Но хотя гуляли вместе, смешанные браки случались крайне редко. А если такое происходило, конфликтов по этому поводу не было. Молодые просто уезжали из Новоселицы, и отъезд их как-то возвращал всё на свои места.

Природа Буковины только помогала фермерам, да и всему населению, чувствовать себя комфортно. Снежные, не очень суровые зимы, тёплое дождливое лето, много жарких дней обеспечивали людей огромным количеством свежих овощей и фруктов. Заливные луга снабжали скот отборными кормами.

Река Прут заслуживала особого внимания. Красивая, приносящая огромную радость и пользу людям и животным, летом она несла свои неспокойные, но неглубокие прозрачные воды, широко скользя по отполированной гальке. В совершенно неожиданных местах река вдруг начинала волноваться, появлялись воронки, водовороты, страшная глубина. Именно появлялись: места эти менялись постоянно, воронки возникали там, где вчера была тишь и благодать. Но даже опасность не останавливала отчаянных пловцов! Считалось большим шиком нырнуть под воронку и вынырнуть с другой стороны. На такое могли решиться только отчаянные, отлично плавающие ребята. А неудачников, бывало, находили через много дней вдали от этого места.

Осенью же река разливалась, становилась шумной, вода темнела, несла в себе мусор, погибший скот, брёвна, лодки, оторванные от маленьких причалов, а иногда и дворовые постройки. Это было уже стихийное бедствие. Естественно, никто не решался даже близко подходить к воде. Можно было только стоять на возвышенном месте и наблюдать за тем, как в огромных воронках бесследно исчезало всё, что туда попадало. К счастью, это буйство природы обычно продолжалось недолго, большая вода отступала. А в один прекрасный день вместе со снегом приходили морозы. Река замерзала, и для детворы наступало счастливое время катания на коньках.

Менялись времена года, менялась природа, и только люди по-прежнему любили, ненавидели, радовались, горевали. Так было и так будет вечно.

2

Расположившись на заднем, пассажирском сиденье брички и подставив лицо весеннему солнышку, Моше предавался своему любимому занятию в редкие свободные от погони за монетой минуты. Привокзальная площадь в эти утренние часы была совершенно пустой, тихой, без пыли и людского гомона. Тело ощущало приятное тепло нагретой на солнце красной кожи сиденья. В то же время мысли витали в пространстве и времени. В настоящий момент мысленно Моше находился в Нью-Йорке, покупал детям подарки. Почему-то во всех этих грёзах наяву рядом была Сара, младшая сестра. Каждый раз он спрашивал себя: «Как же так получилось, что я не уехал в Нью-Йорк?» И каждый раз его уносило всё дальше в прошлое. Когда модница Сара приезжала погостить из Бухареста, все в Новоселице волновались. Женщины – по известной причине (поезд Бухарест – Черновцы), а у мужчин были свои мотивы. Уж очень она была шикарная, нарядная, а главное – свободная. А какие подарки привозила! Никого не забывала, и всем хватало!

От грубого окрика лошади вздрогнули, дёрнули бричку, и Моше вернулся в реальность. Шумнул кто-то из товарищей по извозу, оповещая о прибытии поезда, и, как всегда, Моше с его вместительным экипажем был востребован сразу. Он увидел группу взрослых и детей, стоящих в стороне от очереди прибывших пассажиров, рядом с внушительной горой чемоданов и сумок. За считаные секунды он развернулся и медленно, солидно подъехал к этой группе. Моше намётанный глазом оценил всё семейство. Он увидел, что все они одеты в добротную, очень удобную одежду. Женщина высокая и статная, но её невероятно бледная кожа свидетельствовала о каком-то неблагополучии. Мужчина был ниже её ростом, крепкого телосложения. Видно было сразу, что тяжёлой физической работы он не избегал. Так обычно выглядели зажиточные фермеры. Одет он был соответственно: кучма из дорогого каракуля, поверх вышитой рубахи жилетка из очень мягкой овечьей кожи, такие же брюки-галифе, вправленные в толстые носки ручной вязки. На ногах – постолы из мягкой, замысловато переплетённой кожи. Ясно было, что это не городской франт, а трудяга, знающий себе цену. К своему удивлению, Моше заметил, что дети соответствовали его собственной команде и по количеству (два мальчика и две девочки), и по возрасту. Подъехав к ним, Моше уже был заинтригован.

Погрузку, посадку произвели слаженно и быстро – чувствовалось, что в этой семье привыкли поддерживать друг друга. Ничего не ускользнуло от взгляда Моше. И как младший молча подавал ему самые лёгкие сумочки, и как все весело переглядывались, и как мужчина быстро прикоснулся к Тотеле и оценивающе оглядел Момеле, и то, что женщина ни к чему не притронулась. И всё это почти молча. Только старший сын, лет четырнадцати на вид, подшучивал над девчонками.

Загрузились, расселись. Глава семейства занял место впереди, рядом с Моше, остальное семейство расположилось сзади. Ехали молча.

– Могу я спросить господина… э?..

– Оставь, какой я тебе господин. Зови меня Ион, Ион Раца. А прибыли мы к моему брату, Василию. Если знаешь такого.

– Ну как не знать такого уважаемого человека, – ответил Моше.

На самом деле он не знал, насколько уважаем хмурый, как и его брат, и не очень разговорчивый Василий, которого Моше несколько раз подвозил по разным адресам. Просто было положено отвечать именно так.

Моше почему-то захотелось продолжить разговор. Вообще время пролетало быстро, когда он общался с клиентами, среди которых иногда попадались очень интересные люди. Вот и это семейство не оставило его равнодушным. Но сначала он представился:

– Моше, Моше Ройзман. Ион, судя по багажу, вы надолго в наши края. Только в гости или по делу тоже?

– Габриэла, жена… – Ион движением головы указал назад. – Надо лечить её. Пришлось ферму продать. Сам я без неё не справлялся, да и уйму денег уже потратил на лечение. Не могут ей помочь. Мучается, бедная. Хэх…

– Да, грехи наши, – вздохнул Моше, ничего не сказав о болезни Габриэлы. – А чем думаешь тут у нас заниматься?

Ион молчал довольно долго.

– Работать надо. Ты видел моё хозяйство. – Он снова кивнул назад. – Поднять их всех будет нелегко. Габи мне сегодня не помощник.

Интонация, с какой он произнёс это нежное «Габи», показала, насколько он жалеет эту женщину и как ему самому тяжело сегодня.

После долгого молчания Ион продолжил:

– Было много лошадей у меня. Овцы. Люди работали. Постепенно всё пришлось распродать. Лошадей жалко. Любил я их всех. А твоя парочка очень славная.

Словно услышав столь лестный отзыв, Тотеле повернул к ним свою и впрямь очень красивую голову и нежно фыркнул, раздувая ноздри. Ион и Моше взглянули друг на друга и дружно рассмеялись.

– Мне надо быть ближе к дому, – вновь заговорил Ион. – Смогу подобрать парочку хороших лошадок – займусь грузовыми перевозками.

– А чем плохо обслуживать людей, как это делаю я? – удивился Моше. – Как мой отец делал.

– Не по мне это – сидеть на козлах целый день. Прокисну. К тому же знаю, что больше заработать можно там, где люди строятся.

– Тяжело целый день загружать, разгружать. Да и немолодые уже для этого.

– Ты прав, Моше, но мне надо. Ты уже знаешь. Меньше времени будет для ненужных мыслей. И вообще хватит об этом. Как ты поживаешь, Моше? Семья, дети? Бричка у тебя знатная. Думаю, Габриэла сейчас счастлива. Очень уж нехорошо ей, когда её на жёстком ходу везут. А с тобой мы как по воздуху плывём.

– Спасибо, Ион. Да, конечно, семья. Жена – Роза. Дети – два парня и две девчонки, и что удивительно, по возрасту точно как твои. Я даже не поверил сначала.

Так и доехали. Во дворе уже ждали и взрослые, и дети, так как все знали, когда приходит поезд. Как только бричка остановилась, все с радостью кинулись друг к другу. Мгновенно, с весёлым гомоном повытаскивали багаж.