Бузовьязы. Люди и судьбы. Книга первая

Оглядываясь назад, вглубь истории, всегда задумываюсь над тем, что спокойных времен у народа на земле никогда не было и нет. Суровым ураганом пролетают годы, столетия. Судьбы людей переплетаются в селах, аулах, городах, как те корни деревьев по берегам обмелевших рек.

Но как бы человек ни жил, куда бы ни увели его жизненные дороги, всегда и всюду будет он помнить родной край, отчий дом, откуда в первый раз перешагнул порог в будущее. И скрип двери, услышанный тогда, в малолетстве, будет вечно тревожить душу воспоминаниями о малой родине.

Много всевозможных легенд, предположений, вплоть до сказок, существует у моих земляков по поводу названия нашего села – Бузовьязы.

В детстве мой дедушка Гатаулла Асянов, который жил по соседству с Бузовьязами, рассказывал мне:

– У нашего бывшего райцентра очень интересная история. Одно его название чего стоит. Старые люди сказывают, что когда-то у кого-то из местных жителей пропала стельная корова. Долго искали ее, да коровы и след простыл. Через какое-то время вдруг она сама объявилась – и не одна, а с теленком. По весне все это случилось, потому и назвали так – "бозау яз", то есть, если сказать по-русски, "телячья весна".

По второй легенде, "бузовьяз" – это "ясная, прозрачная льдинка". И действительно, вода в нашей речке удивительная – чистая, мягкая, ласковая. Но на самом деле все оказалось куда величественнее и возвышеннее, нежели досужие вымыслы земляков, в том числе мои размышления в школьные годы о названии села.

Уже будучи зрелым человеком, к тому же вооруженным некоторыми знаниями по истории, просматривая как-то "Башкирские шежере", натыкаюсь на интереснейшее место о четырех башкирских эпических группах – Бурзян, Кыпсак, Усерган, Тамьян. В шежере говорилось: "Разделенные с общего согласия наши земли будут известны из следующего: сначала земли по течению реки Яик, нижняя граница от Сарачика, верхняя граница от Бузсавыла, еще река Сакмара, а также река Ик, еще Иваслы, Ускелек". Ну, и так далее, и тому подобное, разъясняющее месторасположение земель четырех этих родов. Меня прежде всего заинтересовали знакомые слова – "Бузсавыл" и "Иваслы". Последнее название вполне понятно, поблизости от Бузовьязов есть деревня Ишлы, в Зилаирском районе была когда-то ныне исчезнувшая казачья деревня Ивашлы, есть довольно известное село Камышлы, то есть в республике довольно много селений с окончанием на "шлы". Что обозначает окончание "шлы" – я не знаю, но не это заинтересовало меня. Главное в другом: "Буз-боз" – вот основа, входящая в название моего родного села.

Мне повезло. В пресс Башкортостана, особенно в газете "Истоки", с сотрудниками которой я в добрых дружеских отношениях, изредка встречается фамилия мало кому известного автора Равиля Исламшина, многие годы занимающегося вопросами далекого прошлого башкирского народа. В одной из его недавних статей обнаруживаю буквально следующее: "… этимология данного топонима, как показывают мои исследования, привела бы к древнему этнониму "буз". Например, топоним Бузсавыл (первая часть – древний этноним "буз", а вторая – "савыл" – синоним башкирского слова "урман", которое на русский язык переводится как "лес"). Вот так мы и подходим к семантике топонима, а она означает – "лес народа буз".

Сам автор с некоторой неуверенностью задает себе вопрос: а был и такой народ? И тут же ссылается на известного татарского ученого, писателя Наки Исанбета, который в конце двадцатых годов прошлого века записал на Урале и в Сибири именно эту лексическую единицу "буз" и утверждал, что она является первым компонентом ойконима "Буз Урда" – башкирского названия столицы Золотой Орды ("Йэшлек", август 2000 г.).

Как бы там ни было, название нашего села представляет ныне и некую научную ценность с точки зрения не только лексики, но и самой истории. Хотя, если смотреть трезво на изыски некоторых ученых, ищущих в звучании тех или иных слов некие родственные связи, можно заметить, что только лингвистика не может быть свидетельством истинности доказуемого, она всегда должна идти бок о бок с археологией и историей. Приведу один пример: как-то в беседе с одним крупным башкирским писателем, который глубоко копался в лингвистической схожести многих и многих слов, трактуя это в своих определенных целях, говорю ему:

– Друг, хочешь, я сейчас моментально опровергну большинство твоих доводов? Вот возьмем слово "Оренбург". Как оно переводится на русский язык?

– Ну, это любому ясно. Слово немецкого происхождения, что означает: "город на реке Орь". Так история трактует…

– А вот и нет, – прерываю его. – Оно – это слово – сугубо башкирского происхождения.

– Не может быть! – возразил знакомый писатель.

– Вполне может,– сказал я и привел сою шутливую "версию". – Вот как слово "Оренбург", если следовать моей системе, можно расшифровать на свой лад. Приехал башкир в раздольную степь, кинул седло наземь и сказал "Урын бар!". Отсюда и пошло "Оренбург".

Естественно, писатель, занимающийся доказательством исторических фактов, только лингвистикой, был сконфужен. Тем не менее, лексическая единица, древнее слово "буз" меня с давних пор сильно интересовало. Я в этом отношении придерживаюсь точки зрения историка Р. Исламшина из Татышлинского района, трактующего слово «савыл» как синоним всем знакомого башкирского слова "урман". А почему бы и нет? Взять русское слово "лес". Сколько у него синонимов? Много. Перечислим хотя бы несколько: роща, бор, тайга, урочище, дубрава, кущи, дебри…

У меня очень многое в жизни связано с родной деревней Бузовьязы, ведь здесь мои корни. Помню, как еще школьником я выходил в поле и задумывался: есть и в наших краях история страны, история Отечества и родного Башкортостана. Эти юношеские впечатления укоренились во мне и стали убеждением. Деревне исполнилось 250 лет. Сколько здесь был всего… Тысячи людей протоптали эту тропинку. Их дела, судьбы ушли в века, в туман времени.

Я не историк, но хочу, чтобы воспоминания моих односельчан, как и мои, стали теми самыми корнями, которые еще много-много лет будут питать новые кроны.

С этими светлыми мыслями я спешу передать свои эмоции и теплые чувства к родной земле в этой книге.

Все из нас хранят в душе светлые родники своего детства, из которых черпают силы в жизни, в творчестве, в работе. Тот, кто испил когда-либо нашей родной ключевой воды, уже не забудет искристой и обжигающей радости в пригоршне ладоней. А родник с такой водой скрыт дремучей тенью, грудой обомшелых каменных плит. Попробовав однажды, будешь долго беречь в сердце память о ней. Она ободряет, будоражит чистотой и свежестью. А тропинка, что привела тебя к большим жизненным дорогам, покажется намного короче и ласковей. Именно такими чувствами я живу и благодарю свою землю и моих дорогих земляков!

Память древней истории

По каким бы дорогам, в какие бы дальние края не уносила нас судьба, памятью своей мы всегда возвращаемся к родным и близким сердцу местам. Для меня это село Бузовьязы. Именно здесь моя родина. Намного позднее, когда закончится детство, когда за спиной останется школа, и ты окунешься в большую жизнь, понятие Родины перерастет в нечто большое, великое. Мы узнаем свой район и тоже начинаем называть его своей родиной. Затем – Республика Башкортостан, а там уж – вся Великая Россия навеки входит в сердце. И все мы, россияне, с гордостью говорим:

– Моя Родина – Россия!

Как в жизни, так и в самой истории. Человек, оглядываясь назад, вспоминает своих предков. История, устремляясь в далекие века, постоянно напоминает, что без прошлого не было бы настоящего. А без нынешнего дня не будет будущего.

У башкир боевые стрелы всегда были не только оружием, но и своеобразной почтой, носителями вестей. Летели они через стены крепостей, через реки и топи, несли всевозможные вести, даже признания в любви.

Стрела истории поступательно летит посланием из прошлых веков, напоминая современникам, как жили наши давние родичи, чем жила вся страна.

История нашего края, Башкортостана, как обширна, так и величава. Она корнями своими уходит в синюю дымку тумана тысячелетий. А 450 лет тому назад судьбы башкир переплелись с судьбой Русского государства. С момента вхождения в него Башкирии появляется общая психология граждан – психология братства и дружбы на евразийском пространстве.

Россия проложила первую тропу от разграбленных, разъединенных княжеств до нового государственного устройства – Империи. Судьбоносные тропы русских и башкир объединились с первых же лет, когда старейшины башкирских родов и племен мудро решили принять подданство московского царя Ивана IV и заключили с ним политико-экономический договор. С тех исторических времен два народа всегда были вместе, плечом к плечу обустраивали жизнь, стремя к стремени – в ратных делах. Башкирские батыры участвовали во всех войнах России с иноземным противником. Были в истории периоды народных смут и восстаний, направленных против притеснений и ущемлений договорных прав. Но никогда острые боевые стрелы не целили в братский народ, тем более не летели они в спину.

Башкортостан был и остается крепкой ветвью в развесистой кроне российского древа.

Спустя века после царской жалованной грамоты на вотчинное земельное право башкир, после скрепления Договора подписями предводителей башкирских родов и племен Шагали Шакмана, Кузяк-бия, Мурзы Бикбова, Мусула Каракузяка, Татигас-бия в пойменных раздольях по берегу речки появилось наше село. Первоначальное название его Муслимово, и протекающая рядом речка тоже в народе называлась Муслимкой. Название поселения и реки произошло по понятной причине и среди старожилов села до сей поры памятно. На этот счет в архивах сохранился самый первый документ, касающийся образования села. Вот он, датированный 2 марта 1757 года: "Запись поверенного башкира Ногайской дороги Уршак-Минской волости Ретьки Зиямбетова мишарям той же дороги Муслюму Каныбекову с товарищами о припуске их для поселения на 20 лет в вотчине по рекам Бузовьяз, Сакат и Узень".

Надо полагать, что уже по весне того же года сюда пришли первопоселенцы под началом мишарина Муслюма Каныбекова. по имени его впоследствии долгие годы назывались и поселение, и речка. Архивные источники сохранили нам и фамилии переселенцев. 250 лет прошло с тех пор, а строки вышеупомянутой "Записи…" волнуют нас, и перед нами рисуется удивительная картина. В "Записи…" встречаются непонятные нам слова, но и они звучат как музыка давних лет.

"Лета 1757-го года, марта 2-го дня. Уфимского уезду Ногайской дороги Уршак-Минской волости деревни Мрясовой башкирец поверенный по общему от мирских людей согласно за письмом татарским Ретька Зиямбетов, будучи в пригороде Каракулинне, дал сию от крепостных дел запись тое ж дороги, команды старшины Сулеймана Диваева, деревни Айметовы служилым мещерякам Муслюму Каныбекову, Бакиру Бикметову, Абдику Каныбекову с товрыщами в том, что по любовному договору и с общего мирских людей согласия, имея у себя довольную землю, припустили мы, Ретька со всеми мирскими людьми, их, Муслюма с товарыщи, на старинную крепостную свою землю, празднолежащую, паселитца 12-ти дворами жить, землю пахать, сено косить и лес рубить, дворами строитца и скота всякого водить, и зверей – выдру, норку, лисиц – гонять и самосадки, приискивая, делить с нами, башкирцами, пополам. А та наша вотчинная земля и угодья состоит по межам: от Юртбар – Синир на черный лес, и от него на мыс и по речке Бузовьяз по обе стороны, сено косить и землю пахать, до деревни Тукаевой по старой меже до лесу Кош-буляк по нижнюю сторону по речке Сакат до устья, да по речке Бузовьяз на низ до мосту по левую сторону, а с мосту на мыс, а с него на летние башкирские кочевья и на 2 таловые куста, на черемискую межу, и по черемиской меже по левую сторону, а оттоль на мыс и на первую межу Юртбар – Синир на черный лес, а в том лесу им, Муслюму с товарыщи, дрова и жерди и лыка рубить (а лубья не снимать и бревна не рубить). За которое припущение рядили мы, Ретька с товарыщи, с мирскими людьми, у них, Муслюма с товарыщи, тою нашею землею и с угодьи с нынешнего 1757-го году впредь 20 лет землю пахать, сено косить, хмель щипать. А нам, Ретьке с товарыщи, в том же не спорить и никакого помешательства и утеснения не чинить". (Уфимская провинциальная канцелярия, д. №338, 1757 г.).

Оно, наверное, так и было, согласно этой "Записи…": "Никакого помешательства и утеснения не чинить". Ибо по сведеньям последующих переписей видно, как быстро из года в год росло население Бузовьязов. Здесь были все удобства для нового поселения – рыбные реки, прекрасные луга для пастбищ и сенокосов, большие озера с пристанищем для дичи. И главное, непосредственно под боком стеной стояли вековые леса, где пришлому народу разрешалось без дополнительной платы рубить деревья для строительства своих изб.

"Запись…" 1757 года по истечении срока была переоформлена, и действие ее продлевалось еще на 50 лет.

Таким образом, даже из кратких сведений этой "Записи…" и позднейших документов создается впечатление, что пришлый, "припущенный" сюда народ жил в полном согласии дружбе с башкирами. Население росло довольно быстро, и к 1920 году, когда уже прошли Великая революция, и гражданская война, в Бузовьязах насчитывалось 3748 человек. А дворов был 657.

Испокон веков в Бузовьязах люди занимались хлебопашеством, скотоводством, рыбалкой, пчеловодством. Так как село стояло на удобном месте, и через него проходила не одна, а несколько дорог в разные концы губернии, кое-кто из жителей приобщился и к мелким промышленным делам. Появилось кустарное производство: стали изготавливать кирпич, выделывать овчины, валять валенки и шить сапоги. На речках появились мельницы.

Как свидетельствуют архивные документы, деревня Бузовьязы в начале 19 века становится своеобразным центром кантона, здесь обосновалась резиденция кантонного начальника.

С ужасающими трудностями встречались переселенцы на новых землях. В те давние времена, когда пришли сюда мишарские первопроходцы, земля стоила гроши, как отмечал в своих очерках Н.В. Ремезов – "дешевле редьки". Припущенникам разрешалось рубить в округе лес для строительства жилья. Позднее, во вторую или даже третью волну распродажи башкирских земель, в середине в конце 19 века дело обстояло куда хуже, чем столетие назад. Об этом красноречиво рассказывается в очерках под общим названием "От Оренбурга до Уфы" русского писателя Глеба Успенского, побывавшего в конце 80-х годов указанного выше столетия в Оренбургских краях. В очерках с большой художественной силой показана трагическая жизнь переселенцев и самих башкир, когда колонизация края достигла своего апогея. Коренное население, несмотря на великие природные богатства, которые их окружали, стояло на грани полного разорения. В советские времен писатели и журналисты, описывая прошлое Башкирии, никогда не упускали возможность напомнить фразу Г. Успенского из очерков, ставшую знаменитой во всем Башкортостане: "Пропадет башкир, пропадет! Беспременно пропадет этот самый башкир!"

Писатель с состраданием высказал в своих очерках гневный протест против варварского ограбления народа. "Гибель башкира, начатая хищником побольше сотни лет тому назад, – писал он в одном из вариантов очерков, – и уже на нашем веку выразившаяся в самых бесстыжих размерах и приемах, не требует подробного изложения, во-первых, потому, что оно не исчерпано даже и в двух томах добросовестнейшего труда Н.В. Ремезова, а во-вторых, потому, что у всякого впечатлительного русского человека позорное дело расхищения башкирских земель оставило столь неизгладимое впечатление, что никогда не забудется и без напоминания об этом позоре".

Перечитывая очерки русского писателя-гуманиста, невозможно оставаться равнодушным. Хочется для подтверждения своих слов приводить – да простит меня читатель – все новые и новые выдержки из печального повествования о прошлой жизни крестьян:

"Извозчик, указывая кнутом, говорит:

–Вон и Трехсвятский хутор!

Но, глядя самым пристальным взглядом по направлению кнута, мы действительно видим "что-то"; но представления о хуторе, то есть о трех-двух избушках, хотя бы самых мизерных, о двух-трех соломенных крышах, над которыми вьется дымок, свидетельствующий о "жилом месте",– этого мы не видим. Какие-то черные груды, напоминающие в кучке сложенный торф или кизяк, небольшого размера, разбросанные где попало, не дают ни малейшего представления о человеческом жилье. Оказывается, что народу много, очень много живет в глубине этих черных куч земли; маленькое окошечко сморит из ямы, по краям которой в несколько слоев наложены толстые куски дерна, как кирпичи, и такими же кусками дерна застлана плоская крыша; нагнувшись в три погибели, можно заглянуть в эту в буквальном смысле конуру и в миллионный раз убедиться, что "золотые" руки нашей крестьянской женщины даже и в такой ужаснейшей конуре могут придать облик некоторого уюта. Какой уют может быть в яме, вырытой в земле, аршина в четыре длины и в три ширины? А вот оказывается, что может: стены вымазаны крепкой красной глиной, прилажена из той же глины печурка в аршин величины; и люлька с ребенком качается в уголке. Шевелиться, ходить в этой клетке нельзя – и вот вы видите, что люди, живущие здесь, как бы только жмутся друг к другу, спасаясь от непогоды или присев для отдыха, конечно, "потеснившись". Заглянув в эту клетку, наполненную преимущественно женщинами и детьми, мы видим, что нас приветствуют поклонами, но что все приветливые люди удручены не горем, а таким отчаянием, которое нельзя высказать словами, которое притупляет способность слова, мысли и выражается в глубоком вздохе и мертвом молчании".

Кто-то из поэтов сказал:

Для любви и счастья, не для бед

Человек рождается на свет.

А выходит все наоборот:

Мучается на земле народ.

Тяжелая жизнь, обремененная непосильной работой, вечная погоня за хлебом насущным приводила к болезням, скоротечной смерти. Эпидемия то чумы, то холеры как косой выкашивали людей целыми деревнями. Бывали и голодные годы, случались пожары. Всех этих лишения не миновало и наше село Бузовьязы.

Передовые люди России – мыслители, писатели, ученые – неоднократно вставали на защиту бедного народа Башкирии. Обращались к этой злободневной теме Пушкин и Лев Толстой, Чехов и Короленко.