Мидас

Музыкант хлопнул старика по плечу и вышел из кухни на задний двор. По его щекам текли слезы.

Он пошёл к помещению за сценой, взял свою гитару и вышел на сцену последний раз.

Мидас вышел на сцену и оглядел толпу, что ждала его. Он считал их братьями по боли, ведь они рыдали каждый о своем, когда он исполнял свои песни. Но сегодня он играл для них последний раз. И он испытывал огромное облегчение, что больше не выйдет на эту сцену никогда.

Он искал глазами её, Маргарет. И как только их взгляды соприкоснулись, его руки сами потянулись к струнам. Музыка сама лилась, слоги складывалось в слова, ноты были нечто большим, чем просто набор звуков. Играя, он видел, как в её изумрудных глазах все ярче и ярче разгорается пламя.

Мидас смотрел ей в глаза, он прощался с ней, и все что он хотел сказать, он пел ей. Эта песня была для неё, ни для кого другого…

Он стоял у задней двери, докуривая сигарету. Гром аплодисментов до сих пор слышался внутри салуна. Но все, что происходило там, его уже не касалось.

Он наслаждался прохладным ветерком и предрассветным заревом.

Докурив, он сделал свои первые шаги, в сторону пустыни, где по ночам путники исчезали на её песчаных просторах.

Он уже прошёл несколько десятков шагов, как услышал, как позади него дверь бара громко хлопнула.

Музыкант обернулся и увидел, как к нему бежит Маргарет.

Она бросилась к нему на шею вся в слезах:

– Я знаю эту песню! Я знаю, что ты хотел сказать, я понимаю это! Но почему играл её сегодня? Мой отец играл её нам с сестрой, перед тем как уйти на войну! Он тоже прощался именно так… Теперь и ты прощаешься!

Мидас лишь крепко обнимал любимую женщину, а потом шёпотом сказал:

– Пойдём со мной.

Акт 3

Сделка

Эта пустыня смерти существовала многие годы. Она была единственным напоминанием о том, что сотворили люди когда-то. Война сгубила все прелестное. Уничтожила всю первозданную красоту, что хранили лесные массивы, ленты рек, зеркала морей и океанов. Теперь природа мстила.

Раскаленный песок съедал почти все, что попадало в его сыпучие объятия. Солнце выжигало все, что пыталось выжить на жёлтых, обжигающих просторах.

Ночью жара сменялась ветром, что поднимал пыль и песок и уничтожал всякого, кто осмеливался выйти за пределы безопасного убежища.

Лишь горстки мелких зверьков да мерзкие Пустынные Гиены, которые больше были зверями, чем людьми, могли спокойно властвовать по всей территории, некогда прекрасной земли.

Путники сбивались в племена, строили небольшие общины, бары, лачуги, чтобы хоть как то продлить и украсить свое существование.

Были и те, кто решил сыграть со смертью. Такие выходили в путь ночью, пытаясь обмануть или переиграть судьбу, но все пропадали бесследно.

Перешептывались, что сам дьявол повстречал их на пути и забрал с собой в преисподнюю. А кто-то верил, что ночных странников поджидают Гиены, а эта участь еще хуже лап сатаны.

Был среди них один музыкант. Человек, превращавший воздух в золото, лишь дотрагиваясь своих струн. Многие помнили его и эту музыку.

Думали, что он сгинул в пустыне и дьявол прибрал его, либо пески утопили его кости.

Но никто из этих простаков и не догадывался, что он нашёл свой рай.

На окраине пустыни, туда, куда ещё не ступала нога кочевников, перед непроходимыми горами, в ущелье спрятался дом. Его окружали отвесные скалы и яркая, словно россыпь изумрудов, зелень. В центре ущелья зеркалом раскинулось озеро.

Это был оазис, который сохранил жизнь среди горячих песков.

Именно здесь в прохладных тенях зелени нашёл свое пристанище Мидас. Музыкант, чья музыка лилась долгое время над пустыней. Человек, при жизни успевший стать легендой, теперь искал покой и уют вдали от всех, вместе со своей красавицей женой, с огненными волосами, и маленькой черноволосой дочкой Мишель.

Музыка по-прежнему лилась, гитара все также издавала волшебные переливы, но теперь уже не для толпы в салуне, а для двух самых родных, для музыканта людей. И сама музыка стала светлее, вся та боль, что наполняла её раньше, ушла, словно и не было её никогда.

И ничего не нарушало эту идиллию вот уже несколько лет. И не свистели пули в этих краях, и не рвались бомбы, а был слышен лишь звонкий смех маленькой Мишель, шелест листвы, и отголоски гитарных струн. И казалось, что так будет всегда.

Но это было лишь прелюдией к финальному действию, что ждало музыканта.

Ведь та боль из будущего уже поджидала у порога.

Когда ночь застилала горизонт чёрным бархатом, а вдали виднелись всполохи безумия, в райском уголке царил лишь тёплый ветер и умиротворение.

Так продолжалось слишком долго, когда-то все это должно было подойти к своему логическому концу.

Сегодня, когда малышка Мишель уже спала на втором этаже уютного, маленького дома, Маргарет и Мидас сидели на крыльце.

Мидас как всегда по вечерам держал в руках гитару и слегка касался пальцами струн. Тёплая мелодия лилась над землей, затихая лишь на границе с безжалостной пустыней, будто не хотела покидать этого места.

Маргарет смотрела на звезды, её пряди медно-рыжих волос развивались в ночной мгле, словно языки пламени.

– Мир сможет стать прежним? – задумчиво спросила она.

– Без пустынь и вновь живым? – Вопросом на вопрос ответил Мидас

– Да.

– Он и не умирал.

– Но он не тот, что был раньше.

– Природа забрала свое обратно. Столько лет мы росли в её колыбели, уничтожая все вокруг, теперь она вернула нам всем по счетам.

– Мы приспособились к этому, к этим пескам и крови, а наша дочь, что будет с ней, когда она станет взрослой?

– Она справиться.

Маргарет продолжала смотреть на звезды, а Мидас продолжал наигрывать мелодию.

Звук. Лишь одно звучание заставило обоих слегка вздрогнуть. То был совершенно не привычный для этого оазиса отзвук приближающейся тьмы, словно хруст стекла.

Он приближался.

Мидас отложил гитару и настороженно попытался найти в темноте источник пугающего звука.