– Ну конечно, всех нормальных людей хоронят в чёрной, строгой одежде, а вы и тут умудрились отличиться, – тут же парировала бабушка.
– Да что вы знаете о евреях? – не выдерживал папа.
И тогда бабушка Варя выдвигала самый страшный аргумент, против которого у папы не было никаких доводов:
– Это вы, евреи, распяли нашего Христа.
Папа тяжело вздыхал и уходил в свою комнату.
В тот день, когда папа сочетался законным браком с Елизаветой Львовной, бабушка с утра куда-то ушла. Сначала я подумала, что она не придёт к застолью, но бабушка пришла. Папа с Лизой уехали в ЗАГС, Лизины родители суетились возле стола, ставя на стол приборы и салаты, я смотрела на все эти приготовления и думала о том, как мы все будем жить дальше.
С Лизой отношения почему-то не складывались. Она называла меня «девочкой» и, когда разговаривала со мной, всегда смотрела поверх моей головы. Это выглядело примерно так:
– Девочка моя, ты не видела, куда делись мои очки?
В этот момент она смотрела куда-то вверх, отчего мне тоже хотелось посмотреть вверх и там, на потолке, обнаружить её очки.
Как-то раз бабушка не выдержала и сказала Лизе:
– Деточка, у моей внучки есть имя. Извольте обращаться к ней по имени.
– Вы мне не указывайте, Варвара Степановна, как мне обращаться к дочери моего будущего мужа.
– А вы мне, деточка, не дерзите. «Будущего» – это вы правильно заметили. Пока ещё я – хозяйка этого дома.
– «Пока ещё» – это вы верно сказали.
И тогда бабушка поворачивалась ко мне:
– Мария, пошли, душа моя, гулять. Здесь нам с тобой больше нечего делать. Здесь мы больше никто.
Мы молча одевались и уходили гулять в сквер возле нашего дома.
С появлением в доме Лизы я стала заложницей: все споры были исключительно из-за меня. Я даже думала, что стоит мне куда-нибудь уйти, как в доме наступят мир и покой. Это я потом поняла, что за отсутствием видимых причин для ссоры взаимная неприязнь двух женщин искала повод и этим поводом была я. И всё же я была на бабушкиной стороне.
Папа по-прежнему приходил пожелать мне спокойной ночи, накрывал меня одеялом, но времени на это уходило всё меньше и меньше.
Глава восьмая
Бабушка-антисоветчица
Как-то раз я решилась на важный разговор с папой и попросила его выгнать тётю Лизу из нашего дома.
– Почему, Тыковка? Она тебе совсем не нравится?
– Я боюсь её, папочка.
– Почему, родная?
– Бабушка сказала, что она околдовала тебя. А ещё бабушка сказала, что тётя Лиза отравит её крысиным ядом.
Папа встал, пожелал мне спокойной ночи и быстро вышел из комнаты. Я закрыла глаза, но сон не шёл. Вдруг я услышала, как папа кричит. Я даже сначала не поняла, что это кричит папа. Просто раньше я никогда не слышала, чтобы папа кричал. Подойдя к двери, я тихонько приоткрыла её и увидела бабушку. Она стояла в халате, с распущенными волосами и смотрела на мамин портрет. А папа кричал, чтобы бабушка не смела подходить ко мне, потому что она и понятия не имеет о приличных манерах и воспитывать его дочь в духе человеконенавистничества она не имеет никакого права.
Бабушка молчала. В комнату вошла Лиза и увела папу. Я скользнула в комнату, прижалась к бабушке, взяла её за руку и потащила в её комнату. Бабушка села на кровать и заплакала. До этого я никогда не видела, чтобы бабушка плакала. В тот вечер у меня было сразу два открытия: папа, оказывается, умеет кричать, а бабушка, оказывается, умеет плакать. До этого дня бабушка говорила, что слёзы – удел слабых, и именно тогда я поняла, что бабушка, возможно, не слабый, но и не совсем сильный человек.
Всё бы ничего, но бабушка, вытерев слёзы, сказала, что завтра мы с ней идём в церковь.
Бабушка никогда не водила меня в церковь: ей запрещал папа. Да и церковью это место нельзя было назвать: молельный дом, куда почти тайно собирались какие-то старички и старушки. Бабушка говорила, что все беды и войны в мире происходят потому, что у людей нет веры, что люди забыли Бога. Церкви закрывали, делая из них склады для хранения продуктов, одежды и всякой всячины.
У бабушки была маленькая иконка, но она прятала её в старом-престаром чемодане. А чемодан бабушка хранила под кроватью. Там же лежали её вещи «для похорон». «На всякий случай, чтоб ты знала», – говорила мне бабушка, показывая на чемодан.
Этого чемодана я очень боялась. Во-первых, там лежала запрещённая иконка, а во-вторых – платье, в котором бабушку должны будут положить в гроб. Я даже представить себе не могла, что такой момент когда-нибудь наступит.
Как-то, когда дома никого не было, ко мне пришёл мой друг Сашка Макаров, и я показала ему страшный чемоданище.
Сашка долго разглядывал икону, рассматривал бабушкины лаковые чёрные туфли с позолоченной пряжкой, красивое коричневое платье, белую гипюровую шаль, а потом уверенно изрёк:
– Машка, твоя бабушка – антисоветчица. И то, что ты её покрываешь, недостойно звания пионера.
Я страшно испугалась, что мой друг Сашка Макаров пойдёт к председателю совета дружины, строгой и правильной девочке из восьмого класса Наташе Егоровой, и скажет ей: «Уважаемая Наташа Егорова, я обязан вывести на чистую воду антисоветчицу Марию Берман, которая недостойна носить красный пионерский галстук и значок с изображением вождя нашей революции. Нужно срочно исключить Марию Берман из рядов пионерской организации».
А правильная и строгая девочка Наташа Егорова ответит доблестному пионеру Сашке Макарову: «Спасибо, Александр Макаров! Несмотря на то что у тебя родители алкоголики, ты – настоящий герой!»
И потом на совете дружины меня, пионерку Марию Берман, ученицу четвёртого класса, позорно исключат из пионеров.
Я посмотрела на Сашку и твёрдо сказала:
– Если ты хоть слово кому-нибудь скажешь, я расскажу, что твой дедушка был попом.
Сашка взглянул на меня и усмехнулся. Потом закрыл чемодан, задвинул его под кровать и торжественно сказал:
– Машка, ты – дура. Я даю тебе честное пионерское слово, что никогда и никому не расскажу о твоей бабушке-антисоветчице. К тому же она всё равно скоро умрёт.
– Ты сам дурак! С чего это она должна скоро умереть? Ей всего шестьдесят лет.
– А на фига она одежду припрятала для похорон?
– Это её Лиза отравить крысиным ядом хочет.
– Ты это точно знаешь?
– Ну да, так бабушка сказала.
– Тогда, Машка, ты на самом деле дура. Нужно срочно звонить в милицию. Мы раскроем страшное преступление, и, возможно, нам даже орден дадут за спасение жизни твоей бабки.
– Она не бабка, она бабушка.
– Какая разница?