Почти вся дорога домой прошла в молчании. Я смотрела на влажные мутно-зеленые пейзажи за окном, Вардан дремал, запрокинул голову и кашляя во сне. Мы вернулись в Оксфорд уже затемно, и подошли к моему домику на окраине, как раз когда сонный и насквозь пропахший жареной рыбой пакистанец закрывал свою забегаловку за углом. По этому я определила, что было чуть позднее десяти.
Грохнула железом о железо расхлябанная калитка. Мы остановились среди разноцветных мусорных баков.
– У тебя соседка дома, – сказал Вардан утвердительным тоном.
В окнах действительно горел свет. За запотевшим стеклом был виден мой измученный кактус и книги в рамке пестрых занавесок. Такая мирная, такая обыкновенная, такая законопослушная жизнь. Дождь гудел крышей. Внизу танцевали.
– Пока, – сказал Вардан и повернулся, чтобы уйти.
– Что ты будешь делать? – выпалила я ему в спину.
Он пожал плечами, черный мятый силуэт под уличным фонарем. На голове шляпа, в правой руке – сигарета, левую он засунул глубоко в карман пальто. Абсолютно безразличное, высокомерное лицо.
Вот, неожиданно для самой себя подумала я, вот он, мой момент HDR, именно таким, непереносимо контрастным в пустом переулке под фонарем, я его и буду помнить. Бездушным ловцом душ.
– Спать? – Спросила я его.
Он качнул головой.
– Нет. Думать.
Отвернулся и прошел немного, шаркая ботинками по мокрому асфальту.
Обернулся еще раз на углу и пристально посмотрел на меня.
– Я теперь не сплю.
На следующий день мне не удалось прийти к Вардану и свите. Я занималась приготовлениями к отъезду. Все экзамены были позади, и я улетала обратно в Москву на лето. Я раздавала книги, собирала вещи, укладывала зимнюю одежду в огромные тяжелые коробки вперемешку с пахучими саше, прощалась с немногочисленными знакомыми. Я должна была освободить свою комнату через пару дней. Ханна подглядывала за моими хлопотами через щелку приоткрытой двери.
Попасть к Вардану получилось только в середине недели. Было теплое и солнечное утро, блестящая пыль искрилась в воздухе, дул мягкий летний ветерок. Вардан сидел в одиночестве, по обыкновению склонившись над чертежами. На столе перед ним дымилась чашка какао. Из открытого настежь окна пахло цветущими в переулке магнолиями, теплом и светом, гулко разлетались голоса.
Вардан обернулся и посмотрел на меня. Я помахала рукой. Он снова опустил голову.
– Где ты была?
– Собиралась.
– Ты уезжаешь?
– Да, домой.
– Ясно, – сказал Вардан, снова обращаясь к схемам и фокусам.
Я закурила и постаралась заглянуть ему в глаза.
– Будешь по мне скучать?
– Еще не знаю.
И вдруг, ни с того ни с сего, он сказал:
– Мы с тобой похожи.
– Чем?
– Мы, Ася, засвечиваем пленку. Люди не видят нас, не видят настоящих нас, мы как трюки, как волшебные фейерверки, которые нужны для отвлечения внимания. Мы – так много, что люди не видят нас. Не знают, хороши мы или плохи, умны или глупы, мы ослепляем их и поэтому существуем. Для этого мы и нужны. Кругом и всюду свои. Мы засвечиваем пленку.
– Что-то случилось?
– Да.
– Что?
Вардан посмотрел на меня внимательно и напряженно.
– Джонни.
– Что с ним?
– Уже ничего.
– Он умер?
Вардан покачал головой.
– А что?
– Я отправил его лечиться.
Я моргнула и ошеломленно уставилась на Вардана. Я совершенно не могла представить, что он поддастся моим уговорам.
– Но… почему?
– Потому что я не могу гарантировать… Хотя нет, не поэтому.
– А почему?
– Потому что я не хочу быть убийцей. Нет, тоже не поэтому. Просто потому что.
– Потому что?
– Потому что.
Через неделю, в самый разгар июньской жары, Вардан поехал провожать меня в аэропорт.
– Звони мне, – сказала я.
Он кивнул и закашлялся.