Та Кристина

Мим сделал удивлённый вид, выписал дефиле вокруг своего врага, схватившись за голову, и, опустившись перед ним на колени, щёлкнул застёжками – три белых воздушных шара взмыли вверх и, гонимые ветром, полетели над машинами.

Все зааплодировали, и Лев не остался в стороне – сам не зная от чего, он расплылся в широкой улыбке.

– Ты радуешься? Думал, ты разучился.

Парень успел позабыть, что он не один. Он смиренно последовал за братом в кафе. Тот выбрал самый отдалённый столик у окна. На подоконнике стоял большой пушистый кактус.

Виктор сел, широко расставив ноги, так что под столом не осталось места, чтобы расположиться. Он опять пугающе пристально посмотрел на брата, взгляд у него был тяжёлым.

– Ну, расскажешь мне, что помнишь?

Лев не успел открыть рот – подбежала официантка с лучезарной улыбкой и заламинированным меню. Она заворожённо поздоровалась с Виктором, даже не взглянув в сторону Льва, и пообещала с нетерпением ждать заказа. Лев заметил между её зубов жевательную резинку.

Неловко проведя пальцем по списку блюд с маленькими аппетитными репродукциями, Лев растерялся.

– Хочу лапшу с мясом и кинзой.

– Здесь такого не делают. Это кукси. Нужно было ехать в корейский ресторан.

Лев наугад тыкнул на хот-дог с квашеной капустой. Тот оказался довольно вкусным в тандеме с клюквенным морсом. После больничной еды всё казалось пищей богов. Хотя медсестра тайком приносила Льву молочные шоколадки, которые он с удовольствием уплетал по ночам.

Льву не очень хотелось вести беседы. Он был подавлен. Чувство, что ты родился в двадцать один год и заново познаёшь мир, не бывает приятным.

– Слушай, я понимаю, что ты чувствуешь. – Виктор задумался. – Хотя нет, совершенно не понимаю. Но нам надо поговорить кое о чём. Доктор проинструктировал меня, когда и как нужно принимать лекарства и приезжать к нему на приём. Я не стал показывать тебе в дороге, ещё он дал мне вот это, – Виктор положил на стол маленький блокнот и придвинул ко Льву. – Ты помнишь? Доктор сказал прочесть его. Это твои записи, которые ты сделал по приезде в больницу и чуть позже. Видимо, с потерей памяти ты открыл в себе недюжинный талант писателя. Здесь то, как ты прочувствовал ситуацию. Не хочу читать втайне. Может быть, ты не хочешь, чтобы я знал?

– Если честно, я плохо помню, что я там писал. За эти дни я выпил столько таблеток… – Лев растерянно пожал плечами и, нерешительно взяв блокнот, пересел к Виктору. – Прочитаем вместе, чтобы никому не было обидно.

Братья почти синхронно забегали глазами по плохо читаемым каракулям.

«Очень долго я вижу сон. Вижу пушистые ели, смотрю на них снизу, а с неба сыпется снег, продолговатыми полосами, как будто тысячи комет. Словно звездопад.

Это тусклый и однообразный сон, который поглотил меня. Я умер. Меня не существует. Мозг отключился, вытек через уши, а тело гниёт. Я воткнул вилку в руку и ничего не почувствовал, даже кровь не пошла. У меня нет имени. Нет дома. Нет чувств. Я целыми днями сижу за закрытыми шторами в темноте. Мне часто слышится запах трупной гнили, и я подолгу лежу в позе ожидания, но оказывается, что запах источает всего лишь завонявшийся мусорный пакет.

Иногда в дверь кто-то настойчиво стучит. Иногда звонит телефон. Видимо, никто не знает, что я умер.

Я призрак. Я уверен, что от меня осталось лишь незримое астральное тело. Сознание, слившееся с воздухом. Частичками я витаю в нём, и никто не способен увидеть это.

Соседи забили тревогу, когда увидели лужу крови, вытекшую из-под входной двери. Свинина лежала в коридоре, с остальной грудой отходов. Вонь была на весь этаж.

Это я разлагаюсь.

Спустя какое-то время мой вечный покой нарушили. Склеп вскрыли – полицейский и доктор. Они спросили: «Что на тебе?»

«Похоронный костюм».

Я думал, что врач повёз меня на кремацию, но вместо этого меня облачили в пижаму и напичкали таблетками. Медицинская сестра села преступно близко и начала обрабатывать рану на руке – четыре методичных отверстия.

«Не старайтесь. Я давно мёртв».

Украдкой подняв глаза, она не удостоила меня ответом.

«Мне давно пора в землю. Я холоден».

Я схватил её руку, сестра одёрнула её и резко сказала: «Как же вы сейчас дотронулись до меня? Какой в этом смысл? Рука у вас потная, а вот глаза холодные».

«Не ищите смысл. Я просто мёртв».

Вновь пришёл доктор и дал выпить ещё лекарств. Вместе с медицинской сестрой они уложили меня в койку, посоветовав сложить руки крестообразно. Под действием лекарств я стал погружаться в сон, граница которого уже давно размылась. Уходя, врачи о чём-то шептались, я расслышал только: «Надо его вытаскивать, пока депрессия совсем не добила».

Сны мои более чем странные, но не страннее яви. Девушка идёт по тротуару, в тот же миг она оказывается сидящей в луже, на ноги её, в неестественно раскинутом положении, надеты детские резиновые сапоги. Она улыбается. Влечёт за собой. Вдруг она уже бежит по полю в гущу фиолетовых цветов. Всё вокруг кислотно-яркое, в бутонах цветов, мягких, как бархат, я зарываюсь в них, и они приятно щекочут лицо ворсистыми лепестками.

Я просыпаюсь, и оказывается, что медсестра вытирает моё лицо махровым полотенцем.

«Вы улыбаетесь, а мёртвые не улыбаются».

Я не знаю, сколько пролежал под наблюдением, но острый бред начал потихоньку отступать. Вокруг были живые люди, вкус к жизни начал проступать из недр забвения. Я стал принимать пищу. Доктор сказал: «Ты же мужчина, разве можно иметь вес в шестьдесят пять килограммов?»

«Вы меня вскрыли и забрали органы».

Гипноз с таблетками помогли осознать, что мир вокруг реален, а я жив. Сначала это случалось наплывами и причиняло ужасную боль – тело скрючивало, и оно билось в агонии. Но если бы я действительно умер, то не смог бы разговаривать с окружающими и ловить на себе заинтересованные взгляды работников больницы.

Я подолгу смотрю на себя в зеркало. Кажется, по венам рекой течёт кровь, шея усеяна синими прожилками вен. Рука не разложилась, а наоборот зажила. Но органы внутри будто не функционируют, будто они давно истлели.

Я молод. Волосы растут густой копной, такие мягкие, необычайно блестящие, доктор предложил подстричь их, но я не разрешил. Ведь я не знаю, как стригся при жизни. Я часами трогаю свой точёный прямой нос, губы.

Может, я вижу реальность со стороны? Может, этого не существует, как и меня самого? Или я смотрю через призму смерти? Как это понять? Как прекратить? В своей ли я голове?

Я ведь не имею ни малейшего представления, кем был раньше, как жил. Не осталось ни одного воспоминая прошлого, гипноз оказался бессилен в этом вопросе.

На квартире, где я захоронил себя, не нашлось зацепок. Квартира была заброшенной, хозяйка умерла. Соседи сказали, что она служит перевалочным пунктом для наркоманов.

Содержимое моей дорожной сумки представляет собой комплект сменной одежды и нижнего белья, в карманах я нашёл немного денег. Ни документов, ни телефона при мне нет.

Врач долго пытал меня. Обследования показали, что я лишился памяти от сильного удара головой.

«Судя по одежде, что ты собрал с собой, ты сбежал, но откуда?»

Если бы я знал. О чём можно рассуждать, если я все ещё не был уверен: жив я или мёртв? Я даже не знаю, в какой стране и городе нахожусь. О времени я и не вспоминаю. Это особенность живых – отмерять всё временными промежутками.

«Не похоже, что, ты наркоман».

Я рассмотрел своё тело – руки, спина, шея забиты татуировками. Геометрические фигуры, полосы, кляксы. Это ужасно. Зачем я сделал их? Некоторые набиты поверх рубцов и шрамов, сеткой расположившихся на руках. Я вскрыл их? Что я пытался забыть?

«Учишься ты или работаешь?»

Доктор предположил, что я студент, потому что у людей, занятых работой, нет времени на всякие глупости вроде побегов.

«Должны быть близкие и друзья. Не с неба же ты упал!»