Иннокентий Смоктуновский. Без грима

В своей книге «Быть!» отец пишет:

«Должно быть, только спецификой моей работы (искать в каждом направлении жизни, творчества, горения – первородность, основу, реактор всех этих непростых начал: человека) можно несколько оправдать мой столь безусловно спорный и в чем-то парадоксальный подход к самому Пушкину и к его вдохновленному труду… Тверд орешек! Он для грядущего, как видно, будет впору. Иль случая, быть может, ждет и ищет он. Придут новые Шаляпин с Мусоргским – и ларчик отопрут…»

К записи на радио отец всегда очень тщательно готовился, и так же всецело и вдохновенно ей отдавался и относился очень трепетно.

На запись он всегда брал с собой термос с чаем и тапочки. Чай он пил, чтобы поддерживать голос – ведь смены бывали по многу часов. Туфли он снимал и надевал тапочки, чтобы не скрипнула половица, чтобы никакой нечаянный звук не отвлек бы и не помешал идущей записи.

Вот как сам отец писал об этой работе:

«Особая ситуация возникает при исполнении литературных произведений на радио. Оно диктует свои приемы. Здесь все – в слове, все – в литературе, в авторе произведения. Ведь работа на радио – это тоже поиски своеобразного синтеза, так как исполнитель – актер – один, а в воображении слушателей возникают образы самых разных персонажей. Здесь особенно важно разнообразие интонаций; порой же созданию общего впечатления должна содействовать музыка как аккомпанемент актеру.

Для меня была очень важной работа на радио над гончаровским “Обломовым” с режиссером Л. Фокиной и над текстами Паустовского с режиссером М. Турчинович.

Кроме того, тут же, на радио, я имел возможность еще раз прикоснуться к творчеству самых дорогих для меня писателей, именно здесь, столкнувшись с перевоплощением в образы нескольких героев одновременно – задачей исключительно сложной для актера. Я имею в виду исполнение «Метели» Пушкина (режиссер Э. Верник) и нескольких глав – первой, третьей и пятой – из «Идиота» Достоевского (режиссер Л. Фокина)».

Вот как вспоминает о работе с отцом Эмиль Верник: «Творчество Пушкина – это особая страница в творческой биографии Смоктуновского, в том числе в его работе на радио. Я с ним записал “Метель”. С каким волнением, отдачей, с какой любовью он работал! Записывали один дубль, второй… Затем монтировали, и я пригласил прослушать запись «Метели» композитора Георгия Свиридова, чью музыку использовал в этой передаче. Георгий Васильевич высказал много хороших слов в адрес Иннокентия Михайловича, отметил глубину и тончайшее понимание актером пушкинской интонации».

Эмиль Григорьевич Верник записал вместе с отцом в разные годы восемь передач «Капитанской дочки», циклы стихов, всего «Евгения Онегина», фрагменты из «Бориса Годунова», детские произведения «Сказку о мертвой царевне и семи богатырях» и «Сказку о царе Салтане…»

Эмиль Григорьевич вспоминает, что к замечаниям папа относился очень внимательно, просил записывать дубли и часто спрашивал: «Ну а теперь хорошо? Нет, нет, ты не стесняйся, я повторю еще раз».

Много писем приходило на радио на имя отца. Была даже специальная передача «Встреча с Иннокентием Смоктуновским» по письмам радиослушателей. В одной из таких передач отец высказался примерно так: «Говорят, стихи – это музыка, нельзя нарушать ритм. А я и не нарушаю. Просто я читаю более сложно, чем привыкли читать. Я мучительно, жестко стараюсь сохранить ритмы, но позволяю себе довольно свободно существовать внутри них. Нет, нет, я знаю и понимаю, что такое стих».

На радио он встречался с разными режиссерами, как в литературно-драматическом вещании, так в детском и музыкальном. Его записи бережно хранятся в «Золотом фонде» отечественного радио. Это около пятидесяти произведений русской и зарубежной классики.

Также подобные записи осуществлялись на студии фирмы «Мелодия».

Седьмая новелла. Говорящая собака Жан и другие

«Дети почему-то все больше рисуют ракеты, неведомые, вздыбленные миры, и мы уже научились оттуда смотреть на нашу маленькую Землю. Земля отливает голубой позолотой, и от нее исходит такой покой, такая тишина, что хочется поскорее вернуться к себе домой, на Землю, и верить, что она не может быть иной. Если дети рисуют Землю мирной и доброй, манящей и ждущей, мы не вправе обмануть их надежд».

Детство моего папы прошло среди животных. Его родители держали поросят, корову и телят. Маленький Кеша особенно любил коров и телят. Он говорил, что коровы – очень умные животные.

Папа нам с братом рассказывал, что он их мыл, кормил, ухаживал за ними, убирал, а когда появлялись маленькие телята, то зимой их забирали в дом, чтобы не замерзли.

Были в доме и кошки, и собаки. Кошку звали Дунька. Папа очень смешно рассказывал, что, когда женщины ссорились, кошка, выпучив глаза, растаскивала их за юбки в разные стороны.

А еще он говорил, что животные не любят ссор, повышенных голосов, и уже одним этим способствуют хорошим отношениям в семье.

Когда у папы появилась своя семья, стремление иметь в доме животных осталось. У нас был аквариум с разными рыбками: барбусами, меченосцами, гуппи. Одно время мы держали дома волнистых попугайчиков, их подарили папе во время очередного авиаперелета. Папу везде узнавали, и очень часто люди хотели сделать для него что-то приятное. И в самолете один человек, который вез попугайчиков, подарил их папе.

Наконец, дошла очередь и до собаки. Мы с папой очень хотели взять собаку. И вот знакомые нам предложили щенка. И у нас появилась прекрасная собака по кличке Жан – американский кокер-спаниель чудесного облика. Он был очень красивым и умным. Папа очень полюбил нашего Жана. Даже пробовал его немного дрессировать. Жанчик старался изо всех сил подражать звукам, и вот, чтобы получить награду в виде куска колбасы или сухарика, он научился выговаривать слово «ма-ма». Постепенно у него стало очень хорошо получаться пролаивать «ма-ма».

В нескольких фильмах отец снимался с собаками. Целая собачья свора оказалась около него в фильме Александра Алова и Владимира Наумова «Легенда о Тиле», где он играл короля Карла V. В кадре был добрый десяток собак, которым Иннокентий Михайлович щедрой королевской рукой раздавал куски мяса. Чтобы собаки проявляли больше активности, их до съемки не кормили, поэтому они так бросались на папу, что ему становилось страшновато. Но никто из них его не укусил, лишь одна лязгнула зубами по фаланге пальца. Папа говорил, что в этих сценах стоило быть очень аккуратным, не надеясь на тактичность собак.

В фильмах «Гамлет» и «Первая любовь» отцу пришлось обучаться верховой езде, чтобы уметь в кадре обращаться с лошадьми. Эта часть работы тоже требовала от него большой ответственности, но, вместе с тем, очень ему нравилась. Во время съемок «Гамлета» у папы был свой тренер по верховой езде. Три месяца отец специально обучался этому виду спорта ежедневно. За ним была закреплена лошадь. Но однажды произошла неприятность. Иннокентий Михайлович летел на лошади по лесной дороге, на которой внезапно оказался забор. И лошадь, не успев сбавить скорость, ударила всадника о забор. У него была повреждена нога, и некоторое время папе пришлось ходить на костылях.

Восьмая новелла. Мама – лучший папин друг

«В период подготовки новой работы у артиста порой наступает кризисный момент, когда он не в ладах не только с ролью, пьесой, партнерами, собой, но больше всего – с тем эгоистом, который прочно устроился в нем самом. И никакие разговоры, увещевания, обращенные к этому квартиранту, ни к чему доброму не приводят – они бесполезны. Меня довольно часто посещает этот товарищ. С каким бы распрекрасным режиссером ни работал в этот «час-пик», едва ли не против своей воли обрушиваешь на него град неуважительных взглядов, мыслей, а порой и реплик, вспоминая которые, через какое-то время буквально корчишься от стыда и раскаяния. А бедные родные – они герои-мученики. Я, например, едва ли не вслух убеждаю себя, уговаривая: «Ну держи себя в руках», и в это время у себя дома кого-то из домашних уже стригу глазами и закатываю долгие монологи по поводу холодного чая, что, впрочем, совсем не исключает более повышенных тонов, когда чай горяч и я поношу всех жаждущих сжечь мне горло. Виноваты все, во всем, всегда и всюду. Эти мои вывихи дома терпят, стараются не замечать, но все равно это зло не украшает нашей жизни, отнюдь.

Видя, что метод поглаживания по шерстке еще больше ощетинивает меня, жена попыталась однажды погасить этот ненужный пламень путем подбрасывания сухих веточек в него:

– Да-да, конечно, жизнь не удалась, ты несчастен, у тебя все плохо, и с тобой все ясно и кончено.

– Перестань паясничать, какая ты, право…

– Да, я такая… а ты… посмотри, посмотри на свой пиджак.

– На какой еще пиджак я должен смотреть, когда я сижу в халате и ем совершенно сырые яйца… просил всмятку, всмятку, я просил… так нет же, еще я должен озираться на какие-то сюртуки. Что за дикая фантазия!

– Ты сам почему-то взял сырые, вареные вот.

…Никогда не пойму этих женщин, право, никакой последовательности.

– А на пиджак посмотри… не лишнее, я сейчас принесу…

Все посходили с ума. Там режиссер требует: подавай ему жизнь человеческого духа, видите ли. Причем смотрит на меня так, словно готовится проглотить зонд для пробы желудочного сока, здесь пиджаки какие-то должен высматривать… все сговорились довести, добить…

– Где газета сегодняшняя?

– А что, там сказано, как ты должен делать своего Иванова? Вот она.

– Там не сказано, как я должен делать Иванова, но там, может быть, я смогу найти ответ, на какой пиджак и зачем я должен глазеть.

– Ты напрасно злишься… Даже в самых дерзких своих мечтах ты не мог и предположить, что грудь твою будет украшать премия Ленина, что ты станешь Народным, что будешь необходим, с тобой будут считаться, хотеть работать, встречаться, говорить, видеть. Вспомни, дорогой…

Притащила пиджак и держит на вытянутых руках этакой ширмой передо мной… И молчит!.. Нет, жены – невозможный народ. Знает же прекрасно, что это лауреатство составляет тайную и явную мою гордость».

Первые шаги в творческой судьбе, с устройством на работу в Москве, папе помогала сделать его будущая жена, моя мама, Суламифь Михайловна. Она в то время работала в театре имени Ленинского комсомола художником по костюму, заведующей пошивочным цехом театра и очень любила свою работу. Мама окончила ТХТУ (Театральное художественно-техническое училище) – старейшее средне-специальное театральное учебное заведение Москвы.

В театре они и познакомились. Заканчивался сезон, и папа еще не был официально зачислен в труппу театра – он работал на разовых ролях не в штате. Жил очень тяжело, можно сказать, впроголодь.

Тогда по просьбе мамы одна из работниц пошивочного цеха, которая была личной портнихой знаменитой Марины Ладыниной и ее другом, попросила Марину Алексеевну помочь молодому начинающему актеру. Решающим стал человеческий фактор. Ладынина – известная актриса и добрый человек, обратилась к своему бывшему мужу Ивану Пырьеву, с которым она оставалась в хороших отношениях. Пырьев был в то время директором Мосфильма и директором Театра-студии киноактера.

Ладынина добилась аудиенции у Пырьева для молодого Смоктуновского. А весь пошивочный цех занялся подготовкой костюма, рубашки и галстука для этой важной встречи. И костюм был сшит в течение двух дней. Иван Александрович очень приветливо встретил молодого неизвестного актера, беседовал с ним и дал рекомендательное письмо в Театр-студию киноактера. Когда Иннокентий Михайлович пришел с этим письмом, его приняли, несмотря на то, что он там уже был раньше и пытался поступить в труппу театра, а ему отказали. Но теперь он был зачислен актером третьей категории. И хотя категория была низшая – это стало большой победой. Жизнь в корне изменилась. В то время мама с папой поженились. А в 1957 году родился мой брат.

Мама всегда была папиной верной помощницей и советчицей. Не говоря о том, что все заботы о доме, о детях легли на ее плечи. Благодаря маминому неутомимому домашнему труду и великолепному вкусу у нас дома всегда было чисто, уютно и красиво.

Папа очень высоко ценил ее мнение и доверял изысканному вкусу. Когда мама говорила, что к этому костюму лучше подойдет вот такая рубашка или к такому костюму лучше надеть другой галстук, папа всегда прислушивался к ее советам. И потому он всегда выглядел очень элегантно.

А еще мама прекрасно готовила. Папа любил все, что бы она ни сделала: вкуснейший борщ, прекрасную домашнюю лапшу, котлеты, картофельное пюре, салаты, компот.

А любимым отдыхом было покопаться в земле в небольшом садике на нашей даче под Ленинградом, где росли прекрасные нарциссы, эшольции, гайлардии, ноготки, настурции и была чудесная альпийская горка.

Потом, когда мы переехали в Москву, с большим трудом, но и с увлеченностью папа и мама построили новую дачу. И здесь они тоже очень любили вместе заниматься в земле разными посадками. На подмосковной даче у нас росли очень красивые ирисы, тролиусы, лобелия. Папа сам сажал деревья: яблоню, малину, иву. Родители прожили вместе тридцать девять с половиной лет, почти сорок.

В одном интервью папа сказал: