Простой

– Слушай, а что ты вообще забыл в Уфе?

– Я преподавал в детском лагере под Уфой английский. От университета подал заявку на волонтерство, и приехал сюда. Сейчас мне предстоит долгий путь обратно в Алжир, и, слушай, почему здесь такие неудобные сиденья?

– Дружище, мы выбрали не тот автобус. Там кондиционеры даже есть.

– Ну ладно.

Он не пил и не курил, но на каждой остановке он выходил со мной, рассказывал свои истории, расспрашивал меня о работе в отеле, о моей девушке. Я рассказывал. Он не пил пиво, а я пил на каждой чертовой остановке, но его это не смущало. Я его зауважал за это.

Случайные попутчики в набитой битком маршрутке: 19 часов поездки вполне сплотили нас и дали возможность раскрыться друг перед другом, как не получалось открыться близким. Не так страшно сближаться с теми, с кем видишься, скорее всего, в первый и последний раз.

Доехали в Москву без происшествий. Распрощались с Ибрахимом и разошлись кто куда.

Через пару дней он отметил меня в своем инстаграме, подписал фотографию: "Писатель и сотрудник отеля из Уфы. Спасибо за поездку, дружище! Увидимся когда-нибудь".

Не увиделись.

Спина болела еще неделю.

13.

В первый раз написал Зорану Питичу, когда мне было 16. Отправил ему свой сборник рассказов, а он дал несколько советов о том, как писать лучше. Когда я приехал в Москву, я ему предложил выпить. Удивился, когда он отреагировал на мое предложение с энтузиазмом:

– Артур! Там у макулатуры концерт на днях. Можно встретиться там.

Дважды меня приглашать не надо. Я легок на подъем.

Концерт проходил в баре "Лес". Было душно. Мы с Зораном, его подругой и с супругой Алехина продавали книжки издательства "ил-мьюзик". Я чувствовал себя странно. Поскольку мне дали проходку, я сэкономил деньги на выпивку. Пару раз подходил Алехин, кивал в мою сторону и спрашивал:

– Это че за поц?

– Это мой друг, и он тоже писатель, – отвечал Зоран.

Через некоторое время подходил более пьяный Алехин:

– Это че за поц?

Зоран отвечал то же самое.

Я сидел и смущался, пил одну порцию джим бима со льдом за другой – чтоб меньше нервничать. Время от времени подходили девушки и парни, что-то спрашивали у меня о книжках, я им что-то отвечал. Покупали, благодарили и уходили. Пару раз у меня спросили:

– А ты кто такой и почему тебе доверили продавать книжки?

– Не знаю.

Концерт закончился, а поток желающих прикоснуться к независимой литературе хлынул на нас. В восемь рук мы продавали одну за другой, от покупателей несло потом. Они слюнявили купюру за купюрой, я судорожно считал сдачу одной рукой, прямо как водитель маршрутки, и передавал книжки.

– Сдача есть?! – обратилась ко мне Даша.

– Ща-ща-ща, – суетился я и передал ей сдачу.

– А можно мне книжку Сжигателя?

– Ща-ща-ща…

– Сперанский, распишись на моих сиськах!

– Ща-ща-ща-ща…

Я плохо помню, что происходило потом, потому что напился. Но помню, что сначала мы зашли в какой-то бар, а там и в другой, а потом и в третий. Говорили о литературе, об издательстве "Ноократия" Зорана, говорили о моей работе. Потом мне удалось добраться до подмосковной дачи. Я был в абсолютное дерьмо. Бабушка покачала головой, я сказал ей "прости" и ушел спать.

Наутро наступило похмелье, и разболелось горло. Через пару дней я улетел обратно в Уфу. Мне предстояло вернуться к работе, а еще поджимали сроки написания сценария. Вокальная студия заказала у меня его и даже заплатила аванс, который я пропил в первый же вечер. Жизнь ждала и тянула за собой, а мне было все лень. Пришлось просто отдаться течению и что-то делать время от времени.

14.

Когда мне было 14, мы с ребятами добротно погудели: пиво лилось рекой, а запивали его портвейном за 80 рублей.

Поскольку мне было четырнадцать, и жил я с мамой, нужно было как-то протрезветь. На улице было холодно. Праздник был, восьмое марта, – нехорошо пьяным домой ломиться. Зашел в случайный подъезд, забрался на девятый этаж. Сидел, слушал 2Pac’a, пытался протрезветь и вчитывался в тексты.

Поднялся дядька бородатый. С ним была истеричная женщина. Он мне что-то сказал, что-то ответил ему я, так я и оказался в его руках – гражданское задержание. Не придумал ничего лучше, чем ударить его по носу. Я ударил его носу и воспользовался минутой недопонимания: перелетел через перила на пролет ниже и побежал вниз.

Приземлился не очень удачно, а женщина истерчиная налетела на меня и расцарапала мое лицо. Я отряхивался, пытался убежать от них, но бородач оказался быстрее меня. Повалил на ступеньки. Я сдался и наблюдал за происходящим со мной со стороны: бородач с разбитым носом тащит 14-ти летнего подростка с расцарапанным лицом вверх по лестнице, дама конвоирует стучащего по ступенькам своей головой подростка, набирает что-то на телефоне.

Поднялись на этаж. Бородач меня попинал. Я ждал, что будет дальше. Оказалось, что дама вызвала полицию. Полицейские поднялись и я подумал: вот сейчас положат конец беспределу и избиению малолетних! Но через пару минут почему-то в наручниках оказался я, а еще через несколько секунд меня уже запихивали в полицейскую шестерку.

Возили меня по району, а мне было и досадно и забавно, и я все спрашивал:

– Серьезного преступника задержали, да? Чувствуете себя полезными?

За это я получал по лицу.

Пару раз даже останавливали машину, чтоб дать по лицу сильнее. Я не стеснялся в выражениях. Возили меня долго, как выяснилось потом, чтоб еще и по комендантскому часу я оказался в пролете.

– Вылезай! – скомандовал мент с башкирским лицом у участка.

– А что если не вылезу… – предположил вслух я.

Меня выволокли из машины и протащили по снегу, сдабривая пинками. Через час пришла мама с сестрой, меня забрали, а мусора поздравили их с 8 марта.

15.

Мы давно не виделись. Я встретил ее на вокзале. Позже приехали в ее село, и уже тащились в сторону ее дома. Я не был в ней примерно месяц, и этого было достаточно, чтоб осмелиться предложить ей:

– Может, в кустах?

– Как ты себе это представляешь?

– Слабо, конечно. Но я тебя хочу.