– А что ему остаётся? – пожал плечами Фернан. – Я не понял, тебя кто интересует – Лежнёв или этот араб?
– Оба. Но Лёжневым плотно занимается ваша полиция, тут я спокоен. А к арабу есть вопросы.
– Какие?
– Если Лежнёв не случайно попался ему на глаза, кто ему на него показал? Что это за таинственная женщина, если она реальность, а не выдумка?
– Не скажет.
– Это как спросить, – вспомнил Игорь Панкратова. – Ты не мог бы посадить меня к нему в камеру на пару дней? С сокамерниками люди бывают откровенными.
– Посадить тебя? К нему в камеру? – поразился Морис. – Как я тебя посажу? На каком основании? В России вы можете делать что хотите, а во Франции есть закон. Закон это закон!
«Да чего же вы законопослушные! – с раздражением подумал Игорь. – Сами небось обходите закон, когда нужно!»
Настроение у него окончательно испортилось. Вот и слетал. С таким же успехом мог бы сидеть в Москве. Потомок аланов, блин. Которые никогда не сдаются.
«Ладно, будет тебе закон!» – решился Игорь.
– А если я нарушу закон?
– Это как? – не понял Морис.
– Например, устрою пьяный дебош в этом баре?
– С бутылки Пино Гри? – удивился инспектор.
– Можно взять ещё. Будет основание посадить меня к арабу?
– Тогда будет.
– Обещаешь?
– Обещаю, обещаю, – засмеялся Морис.
– Ловлю на слове, – сказал Игорь, поднимаясь и извлекая из серебряного ведерка недопитую бутылку замечательного марсельского вина.
– Эй, что ты делаешь? – насторожился Фернан.
– Устраиваю дебош.
С этими словами Игорь размахнулся и метнул бутылку, как гранату, в сверкающий зеркальный стеллаж за стойкой бара. Зазвенели стекла, по полкам полилось содержимое драгоценной коллекции. Бармен юркнул под стойку, юнги прыснули кто куда, посетители бара испуганно вскочили с мест. Игорь обернулся к Морису:
– Исполняйте свой долг, инспектор.
– Вы, русские, психи! Руки! – рявкнул Фернан.
На запястьях Игоря защелкнулись наручники, и уже к вечеру этого дня после тягомотных процедур оформления, фотографирования, дактилоскопирования, медосмотра и санобработки хмурый контролёр провёл его по коридорам тюрьмы Сент-Анн и втолкнул в камеру, по которой затравленным молодым зверем метался Хасан Эль-Мюрид.
VII
При появлении нового заключенного араб забился в угол и настороженно смотрел оттуда большими влажными глазами цвета зрелой маслины. Не обращая на него внимания, Игорь разложил на койке тюфяк, застелил простыни, которые выдали ему скрепленными пломбой, как в российских плацкартах, умылся в туалете, отделенном от камеры прозрачной шторой, вежливо сказал: «Бон суар». С наслаждением растянулся на койке и неожиданно для себя сразу заснул здоровым сном человека, которому выпал длинный нелегкий день.
Проснулся от того, что кто-то тряс его за плечо. Камера была освещена тусклым синим светом, над ним нависало темное лицо араба.
– Проснись, приятель, – повторял он. – Проснись, нужно поговорить.
– Какого черта? – возмутился Игорь. – Завтра поговорим.
– Не успеем. За что тебя взяли?
– Тебе какое дело? Перебрал, устроил дебош в баре.
– Вот! Выпустят до суда под залог. Ты не француз, французы так не говорят. Итальянец? Испанец?
– Русский.
– Это хорошо, – почему-то обрадовался араб. – Ты меня поймёшь.
Игорь сел на койке, недовольно кивнул:
– Давай, говори.
– Ты кого-нибудь любил?
– Ты что, шутишь? Нашел когда говорить о любви!
– Не шучу. Для меня это очень важно. Ты когда-нибудь любил – до безумия, до потери себя? Так, что тебя нет, а есть только она?
– Парень, у тебя поехала крыша.
– Что значит поехала крыша?
– Так у нас говорят. Ты спятил.
– Да-да, спятил. И счастлив. Я никогда не был таким счастливым. И никогда не был таким несчастным.
– Ну-ну, продолжай. Почему?
– Я не смог выполнить её просьбу. Очень простую. Она попросила меня серьезно поговорить с человеком, который её доставал, Чтобы он оставил её в покое. А я облажался, затеял с ним драку.
– Хватит вешать мне лапшу на уши, – оборвал Игорь. – Ты хотел ограбить какого-то малого, а он оказался проворней тебя. Мне об этом рассказали в канцелярии тюрьмы.
– Я говорю правду! – запротестовал араб. – Клянусь Аллахом!
– Тебя как звать?
– Хасан.