VIP

Панкратов не стал рассказывать Игорю о разговоре с художником, но понял, что примерно такие же мысли приходят в голову и ему.

– Сергей работал в отделе аналитической криминальной разведки, – сказал он при очередной встрече. – Это вот что такое. Каждый преступник имеет свой почерк. Каждое преступление попадает в центральную базу данных Интерпола в Лионе. Не мелочь, конечно, серьёзные дела – заказные убийства, ограбления банков, теракты и всё такое. По особенностям почерка иногда удается вычислить преступника и даже предотвратить преступление. Сергей не мог не запросить данные по Полю Леже. Просто не мог, это его работа. То, что он сообщил следователю Молчанову, что таких данных нет, это понятно, хотел отвести подозрения от Ирины. Но сам-то он получил всю информацию. И знал, что автокатастрофа под Парижем в 2003 году и ДТП на Ново-Рижском шоссе имеют слишком много общего, чтобы это можно было объяснить случайным совпадением. Неужели у него не появилось никаких подозрений?

– Возможно, появились, – согласился Панкратов. – Но он запрещал себе об этом думать.

– Но всё-таки думал! Не мог не думать! – горячо возразил Игорь. – По себе знаю, неприятные мысли никакими запретами не отгонишь. Чем больше запрещаешь, тем больше думаешь.

– Может, и думал. О чём он думал, мы никогда не узнаем. Нам бы узнать, что произошло накануне суда. Помнишь, что он сказал Ирине? «Встретимся в аду». Он уже тогда знал, что сделает.

Ответ нашелся совершенно неожиданно в ноутбуке Сергея. В текстовом файле, в котором он делал заметки, Игорь наткнулся на запись по-французски, которая начиналась фразой: «Анри Мольро писал, что человек, попавший в безвыходное положение, сначала лихорадочно ищет выход, потом опускает руки в надежде, что всё устроится само собой и в конце концов находит тот единственный выход, который для него всегда открыт». Игорь сначала пропустил этот текст, решив, что он о философии, которой серьезно интересовался Сергей, но потом снова наткнулся на него, прочитал до конца и понял, что здесь ответ на вопрос, что случилось с его другом накануне суда.

«Но всё по порядку, – писал Сергей. – Бар «Парадиз» на Монмартре – довольно заурядное заведение с десятком столиков. Бармен долго делал вид, что не может сообразить, о ком я его спрашиваю, потом всё-таки позвонил. Леже появился в баре через час. Скользкий тип с сальными волосами, наглыми глазами и пошлыми усами на помятом лице. Одет дорого, массивное золотое кольцо с печаткой. Я сказал, что ему нужно срочно исчезнуть, если он не хочет оказаться в российской тюрьме и получить срок за убийство мужа Ирэн. «Я не понимаю, о чем ты говоришь, малыш», – заявил он. Этот «малыш» меня взбеленил. «Поймёшь, когда за тобой придет полиция с ордером Интерпола, – ответил я. – Ирэн в тюрьме. Для суда не хватает тебя. Твоя судьба мне до фонаря, я делаю это для неё». Упоминание Интерпола его встревожило. «О*кей, – сказал он. – Я, пожалуй, последую твоему совету. Это ведь дружеский совет, не так ли, малыш?» Я сказал: «Если ты еще раз назовешь меня малышом, я набью тебе морду». «Ну-ну, Серж, зачем так нервничать? Я уже исчез. Мерси за предупреждение». Он вышел из бара, тут же вернулся и сказал мне на ухо: «Напомни Ирэн, что она должна мне двести тысяч евро».

В Москве я передал ей, что всё сделано и спросил, о каких деньгах он говорил. Она ответила: «Это наши дела». Какие дела могут быть у неё с этим типом?»

И была еще одна запись:

«Сегодня я спросил у наших специалистов по убийствам, какие нынче расценки на этом рынке. Ответили: смотря какая фигура. Крупная, из VIPов, не меньше миллиона евро. Я поинтересовался: а за восемьсот тысяч не подпишутся? Посмеялись: там не торгуются. А мне было не до смеха. Похоже, я тот человек, о котором писал Мольро…»

– Ну вот, Игорь, мы всё узнали, – сказал Панкратов, прочитав перевод записей. – Эти двести тысяч евро и были той соломинкой, которая переломила хребет верблюда. Можно долго обманывать себя, не видеть того, чего не хочешь видеть. Но вечно жить иллюзиями не получается, жизнь всегда берет своё.

– Откуда возникли эти двести тысяч евро? – спросил Игорь. – Вы понимаете?

– В общих чертах. Исхожу из того, что такой заказ стоит миллион евро. За три месяца до аварии Ирина перевела Лежнёву на Кипр восемьсот тысяч. Таких денег на счету радиостанции не было, Ирина взяла кредит под большие проценты под залог своих акций. Об этом мне рассказал следователь Молчанов, а ему бывший финансовый директор медиахолдинга. Больше банк не дал. Лежнёву пришлось согласиться, иначе сделка не состоялась бы. Двести тысяч она обещала отдать позже.

– Насколько я знаю, за заказные убийства никогда не платят вперёд. Сначала аванс, а остальное потом, когда дело сделано.

– Ты забываешь, каким способом было сделано это дело. Лежнёв сильно рисковал. Одно неверное движение, и он погиб бы вместе с Вознюком. Вероятно, он хотел быть уверенным, что по крайней мере получит всё. Сочувствую, Игорь. Твоему другу очень не повезло.

– Да, не повезло. Узнать, что ты защищаешь убийцу – врагу такого не пожелаешь.

– Хуже, – возразил Панкратов. – Гораздо хуже.

– Что может быть хуже?

– Узнать, что ты любишь убийцу.

XIV

В картине происшедшего, как она сложилась в голове Панкратова, не хватало важного звена, чтобы она обрела завершенность. Для чего Ирине Керженцевой понадобилось это затевать, если у неё и без того было всё? Григорий Вознюк не ограничивал её в расходах, не возражал против её образа жизни с многолюдными сборищами в модных ночных клубах или в особняке в посёлке Княжье озеро. Он и сам появлялся с ней на людях, о чём всегда сообщалось в светских хрониках его таблоидов. Она одевалась у знаменитых кутюрье, отдыхала на лучших курортах в компании звезд шоу-бизнеса. Что ещё нужно молодой женщине, обожающей быть в центре внимания?

После того, как суд присяжных оправдал Ирину Керженцеву, а Мосгорсуд оставил приговор в силе, эта неясность никакого значения не имела, ни на что уже не могла повлиять, но Панкратов всё никак не мог избавиться от смутного чувства незаконченности дела. Оно было как недолеченный зуб, который обычно не даёт о себе знать, но иногда напоминает о себе легкой ноющей болью. Это рождало у Панкратова ощущение дискомфорта. Он не любил незавершенных дел. Все дела, которыми ему приходилось заниматься, всегда доводил до конца, до полной определенности. В своё время это и было причиной того, что Панкратова вывели за штат Федеральной службы контрразведки. Руководство ФСК больше всего боялось, что его расследованиями будут задеты высокопоставленные чиновники в правительстве и в Кремле, а это приведет к дальнейшему уменьшению финансирования ФСК. Панкратову давали понять, что туда лучше не лезть, он понимать не хотел. В конце концов начальству это надоело, от неудобного сотрудника избавились под благовидным предлогом.

Панкратов встретился с бывшим финансовым директором медиахолдига Ефимом Марковичем Файнбергом, который проработал с Григорием Вознюком больше десяти лет и был с ним в дружеских отношениях. Он мог рассказать о необычном браке Вознюка, вызвавшим оживленные пересуды в Москве.

– Кто вам дал мой телефон? – спросил Файнберг, когда они устроились за столиком кафе на Тверской.

– Следователь Молчанов.

– Дело закрыто, суд мадам оправдал. Что вы хотите узнать?

– В деле остались неясности, – объяснил Панкратов. – Меня попросили разобраться в них.

– Кто попросил?

– Аслан Касаев, группа компаний «Мегаполис». Слышали о таком?

– Знаю. Кавказский джигит, но человек серьезный. Он давал рекламу в наши издания. Самая большая неясность в том, что мадам оправдали. Да и нет никакой неясности. То, что нельзя сделать за деньги, можно сделать за большие деньги. То, что нельзя сделать за большие деньги, можно за очень большие деньги.

– Откуда у неё очень большие деньги?

– У Григория были личные номерные счёта в нескольких банках, наших и зарубежных. Она имела к ним доступ, он ей во всём доверял. При том что был человеком очень недоверчивым.

– Но Вознюк погиб.

– Не имеет значения. Номерным счётом распоряжается тот, кто знает пароли.

– Она сидела в Лефортово, – напомнил Панкратов.

– И что? Зато её адвокат был на свободе.

«И Сергей Старостин тоже был на свободе, – подумал Панкратов. – Теперь понятно, откуда у него деньги. И, возможно, не только те, что он передал свидетелям».

– Вот что делает с людьми половодье чувств, – заключил Файнберг. – Особенно когда оно приходит с запозданием лет на тридцать. О чём вы хотели меня спросить?

– О половодье чувств. Роман Григория Вознюка проходил на ваших глазах. Как он проходил?

– Хороший вопрос. Первые года три я ему даже немного завидовал. Кто из нас не мечтает вернуться в молодость? Ему удалось. Ездил с мадам по модным курортам, по ночным клубам, отплясывал на дискотеках. Представляете Вознюка, отплясывающего на дискотеке с отвязанной молодежью? Я ещё тогда подумал, что надолго его не хватит. И оказался прав. Однажды он пожаловался: «Живу как на птичьем базаре. Совсем оглох. От многолюдья, от болтовни». После этого предоставил мадам развлекаться одной, занялся делами, которые одно время совсем забросил. Я был рад, что он выздоравливает. Окончательно выздороветь не успел.

– Он поддерживал отношения с первой женой, с дочерьми?

– Да, особенно в последний год. Старшая дочь родила внука, он был очень рад. Всегда хотел сына, но с сыном не получилось, зато появился внук, продолжатель рода. Это было у него больное место. Вы знаете, что он рано остался без родителей и воспитывался в детском доме?

– Нет. Что случилось с его родителями?

– Утонули при сплаве на плотах по Верхней Тунгуске. Они были заядлыми туристами. Как и многие в те годы. Даже я однажды прошёл с рюкзаком от Новгорода до Пскова. Это была свобода, которую никто не мог запретить. Но о его семейных делах вам лучше поговорить с Дарьей Степановной, его первой женой. Она никого не принимает, но вас примет, я позвоню. Не знаю, правда, что вам этот разговор даст.

– Я тоже не знаю, – сказал Панкратов.

Но он уже знал.

У Вознюка была квартира в Олимпийской деревне и дача в Кратово, где когда-то нарезали по гектару крупным военачальникам и знаменитым учёным. В московской квартире обитала его младшая дочь, студентка Института иностранных языков. На выходные она приезжала на дачу, где безвыездно жили её мать и старшая сестра с маленьким сыном. Квартиру Панкратов не видел, только поговорил со студенткой по телефону, а дача произвела на него впечатление. Огромный участок с сумрачными елями и светлыми мачтовыми соснами был обнесен высоким забором из красного финского кирпича, фигурной кладки, с короткими коваными пиками поверху. В глубине участка стоял просторный двухэтажный дом из такого же кирпича под крышей с зеленой черепицей из стеклокерамики. Дом был основательный, под стать самому Вознюку, как его воспринимал Панкратов, медиамагната никогда не видевший.

Он остановил свой «фольксваген» возле высоких ворот, украшенных затейливой железной ковкой, нажал кнопку домофона.

– Кто? – раздался из динамика мужской голос.

– К Дарье Степановне, – ответил Панкратов.