Светом двух миров

Светом двух миров
Артур Ширази

Как бы история чайки по имени Джонатан Ливингстон зазвучала в человеческом мире? Тоже притчей? Или жизненной правдой, с которой мы сталкиваемся ежедневно? А может, всё будет сплетено в одно?

Семён не ждал чудес. Но они пришли, когда на пустыре недавно уехавшего цирка-шапито он находит крыло. Эта находка рушит всю его жизнь, и жизнь его друга Витьки, который теперь должен отказаться от всех своих надежд, только лишь бы вернуть долг, оставшийся от потерянного бизнеса. Когда всё рушится, где она – грань, между безумием и любовью? Можно ли понять себя или всю жизнь скрывать свою подлинную природу? И кто мы в этом мире? Чужаки и изгои? Или дарованные миру ангелы? Которые умеют ткать полотно своей жизни. И жить светом двух миров!

Артур Ширази

Светом двух миров

Крыло

Ранним утром Семён вышел на пыльный пустырь между двумя новенькими, недавно построенными торговыми центрами. Никого ещё не было. Прозрачность свежего дня, – во всю ширь и высоту. И ветер, ошалевший от открывшегося вдруг простора.

Ещё пару дней назад на этом пустыре стоял шатёр передвижного цирка–шапито. Весь город был увешан ярко-алыми постерами с пугающей крупной фразой в центре: «Смерть Ангела». Семён однажды проходил мимо, когда шло представление, и видел, как скаты шатра колыхались под нажимом мощных звуков «Muerte del Angel» Пьяццоллы. И было в их движении что-то демоническое.

Семён достал бутылку воды. Глотнул из неё, потому что захотелось вдруг пить. Стоя теперь перед травянистым, лишь в самом своём центре истёртым шагами многочисленных людей, песчаным пустырём, он испытывал чувство очищения. Глубоко вздохнул.

Прямо у его ног из земли рос ярко-жёлтый солнечного радостного цвета одуванчик. Семён тонкой струйкой из бутылки дал попить и ему. Улыбнулся. И тут, лёгкий порыв ветра прибил к его ногам старую мятую газету, которая прильнула к его щиколоткам, будто тоже прося обратить на себя внимание. Порыв ветра стих, остановив жалкое трепыхание газеты, и Семён прочёл большие буквы чьей-то цитаты: «21 век станет либо веком тотального обострения смертоносного кризиса и порабощением человека, либо веком морального очищения и духовного выздоровления всего человечества».

«Каким же нужно быть самоуверенным, чтобы говорить так», – подумал он беззлобно.

Ладно, громкие слова, но ведь ещё и о будущем! Будто его кто-то знает. Пустые лозунги. Нужны они не более чем для привлечения внимания к себе или своим идеям, и редко что-то меняют в мире.

Семён наклонился и подобрал пыльный листок, отнёс его к ближайшей урне.

«Убрать мусор из под ног легче, чем то же – в головах», – подумал он.

Не то, чтобы он считал себя самым умным, просто иногда находил забавные аналогии, – исключительно для собственного пользования, – и тем спасался от внешней безысходности. Какое уж тут духовное выздоровление? Какая свобода? Когда тебя со всех сторон обступили. Чужие идеи. Навязанные обстоятельства. Вера в долг и приоритет общественной необходимости.

Все, так или иначе, хоть и кричат о свободе, но всё равно, выбирают лишь из того, что им уже предложено. Зато судьи! Зато выбор! Но только лишь для того, чтобы хорошо, сытно так, жилось.

Он же не кричал. Поэтому, может, и переживал из-за всего этого больше обычного.

Семён прошёл вглубь пустыря ближе к одинокой чахлой берёзке, которая наперекор всему безмолвно тянулась к небу. У её ствола в траве валялась коричневая тряпка, под которой небольшим комком возвышалось нечто непонятное. Может, забытый в спешке мусор?

Он наклонился, приподнял тряпку и от неожиданности замер, забыв распрямиться. Под старым истёртым полотнищем белело большое, почти в человеческий рост, крыло. Каждое его перышко плотно льнуло к соседним, и вместе с ними составляло тонкий ажурный узор. Даже лежащее, оно казалось на вид плотным и тяжёлым.

Семён присел на корточки, приподнял белый мягкий край. Крыло действительно было увесистым, в сложенном виде метра полтора. Наверное, забытое тут в спешке отъёзда шапито.

«Циркачи оставили, – подумал Семён. – Ну, не пропадать же такой красоте. Надо пока прибрать».

Он оглянулся по сторонам, аккуратно завернул все перья в коричневую тряпку и с трудом, зажав его подмышку, встал. Пошёл прямиком к своему дому, старой общаге, где снимал комнату на третьем этаже.

Дотащил находку. С трудом удерживая крыло на плече, открыл дверь ключом. Отбросив в сторону тряпку, разложил белоснежное крыло на кровати. Ещё раз провел ладонью по упругой глади перьев. Попытался понять, настоящее оно, либо искусная подделка. Взворошив перья, в основании их нащупал кожистое розоватое тело. Но обрубка живой плоти на конце его плеча Семён не увидел, только аккуратную округлую культю, покрытую мягким пушком. Значит, всё таки, не настоящее. Но как же натурально выглядит!

Встав у зеркала, что пряталось за дверцей шкафа, поднял крыло и закинул за плечо, поддерживая рукой снизу. Шагнул в бок, чтобы в зеркале увидеть только ту половину себя, где он стал на время крылат. На миг показалось, что в зеркале отразился ангел, заглянувший в проём двери и вдруг встретившийся с ним глазами. Худой, бледный, ясными голубыми глазами своими какой-то нездешний. Семён усмехнулся своему виду. Ангел в отражении тоже был рад встречи.

И тут, совсем неожиданно, спину пронзила острая боль. Будто оса вонзила ядовитое жало глубоко под кожу. Семёна согнуло болью, он упал на колено, уперевшись в пол ладонями. Боль в следующую же секунду прошла, остался лишь неясный зуд и какие-то новые ощущения в спине. Семён выпрямился и краем глаза заметил крыло за своей спиной. Оно не упало, не осталось валяться на полу, но теперь компактно расположилось за правым плечом.

Он закинул левую руку к загривку, провёл по лопатке, уперевшись вдруг в толстую кость крыла, уходящую под кожу. Оно теперь было его.

«Бред!» – подумал Семён и повернулся к зеркалу. В нём отразилось его худое бледное тело и сияющее белизной крыло за плечом.

«Что за бред!» – возмутился он и потянул крыло в сторону. Не помогло. Крыло ощущалось продолжением его плеча.

Внезапно за стеной послышались женские визги и ругань. Потом хлопок двери, и теперь голоса пронзили гулкое и пустое, до этой секунды молчаливое пространство коридора. Ругались соседи Семёна, живущие в ближайшей комнате. Муж, мало зарабатывающий и много выпивающий. Жена с базарными привычками и отсутствием ума. В общем, полная несостоятельность в образах мужчины и женщины. Обычная история из жизни.

Семён вынужден был прислушаться. Мужской голос матом поливал пространство общаги. В ответ ему полетело злобное «Козёл» и хлопок закрывающейся двери. Через полминуты в незапертую дверь Семёна ввалился голый пузатый торс. Его обладатель с бутылкой в руке, привычно управляя нетвёрдой походкой, остановился посреди комнаты и увидел Семёна, растерянно выглянувшего из-за дверцы шкафа.

– Здорово, сосед! Слушай, моя вообще с катушек скатилась. Под откос понесло. Можно попросить у тебя убежища политического? – осклабился он.

Семён ничего не ответил. А значит и не запретил. Коля, как звали соседа, показал ему крепкий кулак мужской солидарности и плюхнулся в кресло напротив старенького телевизора. Поставил бутылку на пол, нащупал пульт под своим задом. И, старательно прицеливаясь, стал ловить пальцем кнопки. Все подряд. Промелькнули какие-то бодрые новости, кричащие друг на друга эксперты ток-шоу, женский сериал и мрачные кадры хмурой мистической чернухи.

Семён, всё также из-за дверцы, не решаясь выйти, молча наблюдал. Крыло за спиной мелко дрожало.

Коля наконец перестал жать кнопки, услышав бодрую музыку марша из телевизора. На экране показывали очередной военный парад. Чеканным шагом, строгими шеренгами шли похожие друг на друга красавцы в новенькой форме. Их летящая напряженная походка волной поднимала над брусчаткой ровно выстроенные колонны.

– О! – звонко обрадовался Коля. – Гражданину дай парад, он и рад!

Николай откинулся в кресле, не забыв поднять бутылку с пола, и уставился стеклянными глазами в экран. Семён, пользуясь тем, что Коля был теперь занят, вытянул из шкафа длиннополый серый плащ и накинул его себе на плечи. Застёгиваясь, вышел из-за дверцы.

– Сёма! Пить будешь? – Коля протянул к нему бутылку.

В спину под плащом кольнуло. Семён поморщился и ответил:

– Нет, спасибо.

– Да не бзди! Мужики – это сила. – Коля показал на холёных солдат. – Мы должны держаться вместе!

– Конечно, – машинально ответил Семён.

Он взял со стола пакет и показал его Коле:

– Слушай, мне тут в магазин надо. Так что, я уйду на какое-то время.

– Не вопрос! Ты закусон там какой-нибудь купи! По-братски, – не поворачиваясь от телевизора, сказал Коля.

– Ага. – Семён застегнулся на все пуговицы, под самый кадык, вставил босые ноги в разношенные кроссовки и быстро вышел.

В холодном коридоре устойчиво пахло мокрой штукатуркой и старыми сигаретными окурками. Он решительно прошёл мимо стройной шеренги одинаковых коричневых дверей в конец коридора, где вышел к лестничной площадке. Почти не дыша, спустился вниз вдоль стен, бездарно расписанных местными подростками. Скрип тяжёлой двери открыл проход в солнечный день, разыгравшийся снаружи. Семён глубоко вдохнул разогретую ароматную пыль, поднимаемую еле заметным ветерком. Пошёл по узкой дорожке через огромный заросший двор, схваченный квадратом сталинских пятиэтажок.

– Будто сбегаю от кого-то, – подумал он. – Куда же пойти-то теперь?

В плащ плотно упирался ощутимый горб за правым плечом. Непривычно натирали кожу жесткие перья, от тяжести приходилось клониться чуть вперёд и влево. Семён никак не мог понять: паниковать ему или пока ещё нет. Вроде, вокруг всё, как обычно. И он – тот же. Только добавились новые ощущения за спиной.

– Куда податься? – не отпускало Семёна.

Сбоку от дорожки расположилась старая детская площадка с дощатой коробкой песочницы, кривыми металлическими качелями и одиноким худым турником. В песочнице, самозабвенно запустив ладони в мягкий песок, сидел на четвереньках какой-то малыш. Увидев приближающегося Семёна, он оторвался от своей незатейливой игры и бесцеремонно уставился в его сторону. Семён замедлил шаг, встретившись взглядом с синими большими зрачками, зацепившимися за него. Ребёнок неотрывно следил, будто увидел экзотическое животное, которое до этого сидело в зоопарке, а теперь сбежало гулять по местным дворам. Семёну быть им не хотелось. Он беспокойно огляделся по сторонам, – должен же присматривать за ребенком какой-то взрослый. Но в округе никого не было. Он снова повернулся к ребенку, жадно глядящему на него. И тот вдруг неожиданно улыбнулся во весь рот. Засияли глаза, ямочки на щеках. Как солнечные блики на зеленой листве.