Конструирование состава преступления: теория и практика. Монография

Все это приводит к выводу о необходимости изложения ст. 8 УК в новой редакции: «Основанием уголовной ответственности является совершение общественно опасного деяния, признаки которого соответствуют составу преступления, предусмотренному настоящим Кодексом». Данное видоизменение ст. 8 предполагает соответствующую модификацию ряда иных предписаний УК, в которых упоминается состав преступления (ч. 1 ст. 29, ч. 3 ст. 31 и др.).

Кстати, иногда ст. 8 УК критикуют по другой причине – якобы она не дает ответа на вопрос, что же выступает основанием ответственности соучастников преступления (кроме исполнителя) и основанием ответственности за неоконченное преступление. Авторы критики полагают, что все признаки состава преступления имеются лишь в оконченном деянии, совершенном исполнителем. «Масла в огонь подливает» и сам законодатель, определяя оконченное преступление как деяние, содержащее все признаки состава преступления (ч. 1 ст. 29 УК). Однако выше уже отмечалось, что и неоконченное преступление, и соучастие в преступлении соответствуют составу (а, значит, и его признакам). Только в этих случаях признаки состава по законодательно-техническим соображениям закрепляются, среди прочего, в ст. 30, 33 УК РФ. Поэтому упомянутую критику следует признать, на наш взгляд, необоснованной.

В плане квалификации и уголовного процесса следует еще раз подчеркнуть, что установление соответствия между содеянным и составом преступления является основанием для презюмирования общественной опасности содеянного. Бремя доказывания общественной опасности деяния, которое предусмотрено УК, лежит, естественно, на стороне обвинения. Но нами не случайно упомянут прием презюмирования. Презумпции позволяют правильно распределить бремя доказывания. Если содеянное соответствует признакам состава преступления, то, не снимая с себя бремени доказывания, сторона обвинения имеет право, на наш взгляд, предположить ее наличие (также как, например, вменяемость обвиняемого). Лишь появление в конкретном уголовном деле доказательств возможного отсутствия общественной опасности либо сомнений в ее наличии (отсутствие вредных последствий, «благие намерения» субъекта и т. д.) должно служить достаточным основанием для полноценной работы органа предварительного расследования, прокурора или суда над проверкой ее наличия.

Со сказанным тесно взаимосвязан другой правоприменительный вопрос: о составе преступления и его понимании в уголовно-процессуальном праве, а также практике его применения. В силу п. 2 ч. 1 ст. 24 УПК РФ уголовное дело не может быть возбуждено, а возбужденное уголовное дело подлежит прекращению по следующему основанию: отсутствие в деянии состава преступления. В силу ст. 302 УПК при отсутствии в деянии подсудимого состава преступления постановляется оправдательный приговор.

Требование законодательной техники о том, что один термин должен иметь одинаковое значение во всем законодательстве, к сожалению, трудновыполнимо. Однако в комплексе смежных отраслей желательно все-таки обеспечивать жесткое соблюдение данного правила.

Уголовное право и уголовно-процессуальное право, наряду с уголовно-исполнительным, образуют блок правовых отраслей «криминального» цикла. В этой связи термин «состав преступления» в данном законодательном массиве должен иметь одно значение.

Именно по этой причине свою позицию относительно ст. 8 УК, которая является следствием нашей трактовки состава преступления и изложена выше, мы считаем важным и необходимым экстраполировать на УПК РФ. Судя по сложившейся практике применения п. 2 ч. 1 ст. 24 УПК РФ состав преступления не усматривается в малозначительных деяниях, описанных в ч. 2 ст. 14 УК. Согласно развиваемому нами взгляду, такие деяния соответствуют составу преступления, т. е. описаны в уголовном законе в качестве преступлений, запрещены. Следовательно, в таких ситуациях, на наш взгляд, следует отказывать в возбуждении уголовного дела либо прекращать дело (преследование) по иному основанию, нежели «отсутствие состава преступления». По этой причине нам представляется разумным введение в ст. 24 УПК РФ дополнительного основания прекращения дел и отказа в их возбуждении – «малозначительность деяния» (отсутствие в деянии общественной опасности).

Отдельно заметим, что такой шаг при условии введения статистического учета по этому основанию позволит определить реальную распространенность в практике неопасных, хотя формально и предусмотренных УК деяний. Сегодня не известна частота применения ч. 2 ст. 14 УК, а ведь это злободневная проблема. Органы предварительного расследования боятся брать на себя ответственность и оценивать содеянное как малозначительное деяние ввиду оценочного характера последнего понятия. Усмотрев все признаки состава, указанные в уголовном законе, они направляют дело прокурору. После этого редкий прокурор, а затем и судья решаются применить ч. 2 ст. 14 УК, поскольку принятие такого решения означает, что преследование лица (действия и решения следователя, прокурора и т. д.) было незаконным. В итоге лиц, деяния которых не представляют общественной опасности, осуждают. Случаи применения нормы о малозначительном деянии единичны в каждом регионе России, что хорошо известно каждому практикующему юристу. Введение статистического учета наглядно бы подтвердило этот факт и, возможно, послужило бы толчком к изменению сложившейся ситуации, когда решающее значение придается лишь одному «формальному» признаку преступления.

Кроме того, последовательно развивая наш взгляд на состав преступления, считаем необходимым уточнение п. 2 ч. 1 ст. 24 и ст. 302 УПК. Основанием отказа в возбуждении дела, прекращения возбужденного и вынесения оправдательного приговора должно быть признано несоответствие признаков совершенного деяния составу преступления.

После изложенного ясно, каким нам видится соотношение понятий состава преступления и малозначительности. В большинстве источников данный вопрос рассматривается исходя из традиционного представления о соотношении преступления и его состава: считается, что в силу отсутствия общественной опасности малозначительное деяние не содержит состав преступления

. Думается, что это неверное представление. Малозначительное деяние соответствует составу преступления, такое деяние запрещено уголовным законом. Норма о малозначительности сформулирована в ч. 2 ст. 14 УК: «Не является преступлением действие (бездействие), хотя формально и содержащее признаки какого-либо деяния, предусмотренного настоящим Кодексом, но в силу малозначительности не представляющее общественной опасности». Нетрудно видеть, что эта норма углубляет дефиницию преступления, рельефно отображая самостоятельное значение общественной опасности для признания деяния преступным. По этой причине неприемлемой представляется попытка обосновать отказ от малозначительности в уголовном праве

. Законодатель, конструируя состав преступления, в силу объективных факторов (не говоря уже о субъективных) порой не в состоянии учесть все многообразие жизненных ситуаций и успеть за изменением политической, социальной и экономической ситуации в стране. Поэтому в практике возникали, возникают и будут возникать ситуации, когда констатация соответствия между содеянным и составом преступления, описанным в уголовном законе, будет недостаточна для оценки деяния как преступного ввиду отсутствия в нем общественной опасности.

Итак, в ч. 2 ст. 14 законодатель оперирует всеми теми же категориями – общественной опасностью и противоправностью. Первую он отрицает в малозначительном деянии, вторую – усматривает (хотя и в виде предусмотренности уголовным законом). Поскольку со второй связано наличие состава преступления, постольку, на наш взгляд, малозначительное деяние (в строгом значении этого термина, определенном в ч. 2 ст. 14 УК) соответствует составу преступления. Остается лишь солидаризироваться с Г. П. Новоселовым, который, оценивая ч. 2 ст. 14 УК РФ, пришел к выводу о том, что «наличие признаков деяния, предусмотренного уголовным законом, как раз и есть не что иное, как наличие в деянии всех признаков состава преступления»

.

Выше отмечалось, что общественная опасность лежит за рамками состава преступления. Поэтому, установив, что содеянное отвечает признакам состава, названным в законе, правоприменитель должен проверить содеянное на предмет наличия в нем общественной опасности (на предмет отсутствия в нем признаков малозначительности – ч. 2 ст. 14 УК). Это всегда вопрос факта. Если состав преступления – это, условно говоря, «вопрос закона», то общественная опасность – вопрос факта. Важно подчеркнуть, что обязательным условием применения ч. 2 ст. 14 УК является установление признаков состава преступления. К сожалению, в практике (весьма скромной) применения нормы о малозначительности наблюдаются ошибки, вызванные игнорированием отмеченного условия. Печально, что такого рода ошибки присущи и практике высшей судебной инстанции страны.

Так, Определением Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ от 30.01.2006. № 20-д05-15 было прекращено производство по делу о самоуправстве, а приговор нижестоящего суда в отношении Г., осужденной по ч. 1 ст. 330 УК РФ, отменен, поскольку «действия осужденной Г. в силу малозначительности не представляют общественной опасности, так как ими не причинен существенный вред потерпевшей»

. Уязвимость данного судебного акта очевидна. Отсутствие существенного вреда означает отсутствие состава преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 330 УК, поскольку последствие в виде существенного вреда является его признаком. «Если же конкретное деяние даже формально не соответствует указанным признакам (признакам преступления. – А. И.), вопрос о применении правила ч. 2 ст. 14 УК не возникает, ибо такое деяние, какой бы опасностью оно ни обладало, вообще не может быть отнесено к числу преступлений», – правильно отмечал Э. С. Тенчов

. Следовательно, в рассмотренном случае нет оснований для утверждения о малозначительности содеянного и об отсутствии общественной опасности. Если содеянное не запрещено уголовным законом, т. е. не наблюдается соответствия между ним и составом преступления, то вопрос об общественной опасности не должен возникать. По крайней мере, у правоприменителя (законодатель, разумеется, вправе криминализировать такое деяние). Нет запрещенности, т. е. состава преступления, значит, нет и преступления.

С учетом изложенного критически, на наш взгляд, следует оценивать и порой встречающиеся в доктрине рекомендации подобного, например, плана: «В том случае, если размер наркотического средства или психотропного вещества или их аналогов не будет достигать установленного законом, деяние в силу малозначительности нельзя признавать преступным»

. Ясно, что в таких случаях, когда содеянное не соответствует составу преступления, оно будет непреступным именно по этой причине, а не из-за малозначительности.

Обратим внимание на еще два недостатка ч. 2 ст. 14 УК. Во-первых, малозначительное деяние предусмотрено УК не формально. Предусмотренность – это и есть «формальный» признак. В этой связи, а также в целях обеспечения системного единства ч. 1 и ч. 2 ст. 14 УК, логично было бы, как представляется, прямо указать, что малозначительное деяние, хотя и запрещается законом, но непреступно в виду отсутствия общественной опасности. Во-вторых, неточно выражение «действие (бездействие)». Оценке подлежит не только действие (бездействие) лица как признак объективной стороны, но деяние в широком смысле слова, в каком оно употреблено в определении преступления (т. е. и его последствия, и способ, и т. д.). Кстати, на практике из-за указания в ч. 2 ст. 14 УК на действие (бездействие) отказываются усматривать малозначительность в деяниях, повлекших определенные последствия, и содержащих материальный состав преступления. Однако еще А. А. Пионтковский справедливо отмечал, что «возможны случаи, когда совершенное действие вызывает те или иные вредные последствия, но они не могут быть признаны с точки зрения уголовного права общественно опасными»

. Вместе с тем, хотя буквальное толкование ч. 2 ст. 14 и противоречит духу уголовного закона, изменить данный подход может лишь модификация этой нормы. Возможный для обсуждения вариант ч. 2 ст. 14 УК: «Не является преступлением деяние, хотя и запрещенное настоящим Кодексом, но в силу малозначительности не представляющее общественной опасности».

После сказанного становится ясно, по каким причинам мы не можем согласиться с учеными, которые, по существу, отождествляют преступление и его состав

. Это разные понятия, вовсе не случайно обозначенные двумя разными терминами. Заметим, что данная позиция подвергнута справедливой, обширной и аргументированной, на наш взгляд, критике в большинстве современных изданий, посвященных составу преступления

, а потому, наверное, на сегодняшний день в значительной степени утратила свою актуальность.

Суммируя изложенное выше, сформулируем дефиницию состава преступления. Состав преступления – это система признаков, характеризующих деяние как предусмотренное в качестве определенного преступления частью статьи или неделимой статьей Особенной части УК РФ. Мы стремились подчеркнуть в указанной дефиниции нормативную природу и «формальную» сущность состава (он – воплощение уголовной противоправности, поэтому и характеризует деяние как предусмотренное законом), а также его рамки в Особенной части УК РФ.

В завершение настоящего параграфа хотелось бы вернуться к упомянутому во введении мнению о том, что «состав преступления – абсолютно неопределенная теоретически надуманная категория»

, «лишняя категория», «существование которой фиктивно, условно и в целом неприемлемо, поскольку засоряет теорию и практику, использующих непонятную научную абстракцию» и что многие ученые пытаются придать составу «вселенское значение», а в действительности это «пустота», «условность», а потому следует отказаться от использования понятия состава преступления

. Что, однако, предлагается, взамен?

Анализ самого преступления с двух позиций – сущности (его понятия и признаков) и структуры преступления (его объективной и субъективной сторон); на последней и предлагается базировать квалификацию преступления; «не на составе преступления как чем-то эфемерном, а именно на конкретной структуре вида преступления, как она отражена в диспозиции закона», «при квалификации будет вполне достаточно диспозиции без какого-либо обращения к эфемерному составу»

.

Из аргументов автора следует только одно: и без понятия состава возможна квалификация, поскольку есть уголовный закон со структурными элементами, в которых закреплены все признаки преступления. Но тогда, не понятно, зачем отказываться от категории, в которой фиксируется нормативная природа преступления (установленность его признаков законом), признак запрещенности преступления и в единое целое синтезируются признаки, относящиеся к разным сторонам преступления, а порой и не относящиеся к нему (но обосновывающие ответственность)? Чтобы заменить ее категорией «структура преступления»? Чтобы предмет, который мыслится с помощью понятия состава преступления, назвать иначе? Можно назвать его иным образом, например, «система преступления». Но стоит ли ради такой «лексической рокировки» ликвидировать категорию, которая с таким изяществом разработана в трудах А. Н. Трайнина, А. А. Пионтковского, В. Н. Кудрявцева, Н. Ф. Кузнецовой и многих-многих других видных ученых, внедрена в УК РФ и УПК РФ и буквально вцементирована в фундамент уголовного права как науки и отрасли?

Теоретически можно, конечно, перечеркнуть все это и заново построить фундамент уголовного права, сведя квалификацию к диспозиции закона, основание уголовной ответственности – просто к преступлению и т. д. Реальность не изменится, изменится лишь терминология. Но речь идет о терминах или о существе вопроса? Если о существе, то надо признать, что понятие преступления и понятие состава этого преступления не совпадают: критерии их различия изложены выше. Под составом преступления в процессе эволюции стало мыслиться понятие, весьма близкое гипотезе охранительной уголовно-правовой нормы. Но в УК РФ какого-либо одного структурного компонента, соответствующего названному элементу нормы, в котором состав был бы изложен с исчерпывающей полнотой, попросту не существует. Сам А. П. Козлов неоднократно подчеркивает, что состав обрисован и в Общей, и в Особенной частях УК. Значит, при исключении из законодательного оборота понятия состава преступления все равно остро будет стоять вопрос о том, из каких признаков слагается определенное преступление, обрисованное в законе. Если сказать, что из признаков, относящихся к гипотезе нормы уголовного права – значит, одну спорную категорию заменить другой (ведь та же «гипотеза уголовно-правовой нормы – наиболее трудноопределимая категория в теории уголовного права»

).

Если же ориентировать правоприменителя только на закон (форму уголовного права), все равно останется открытым вопрос о том, какое понятие с точки зрения содержания уголовного права объединяет в одно целое все признаки определенного преступления, за исключением его общественной опасности. Сегодня такое понятие есть – «состав преступления», и для замены его другим понятием с реформированием основ и устоев современного уголовного права, как представляется, не имеется веских оснований.

Кстати, в рассматриваемом плане показательно американское уголовное право, в котором нет единого понятия, объединяющего все необходимые формальные условия уголовной ответственности, структура же состава преступления в отличие от семей континентального права является двухэлементной и предусматривает лишь преступное действие (actus reus) и виновное отношение (mens rea). В итоге такой подход вызывает массу критики. В частности, Е. Ю. Полянский с многочисленными ссылками на труды современных американских криминалистов пишет: «Концепция corpus delicti является неполной, устаревшее деление на actus reus и mens rea не позволяет включить в структуру ряд важных элементов, на первом месте из которых бесспорно находится субъект преступления. Имеются все основания полагать, что теория состава преступления в уголовном праве США в настоящее время переживает не лучшие времена. В результате отсутствуют единые стандарты правоприменения, что приводит к весьма свободной интерпретации законодательства судами»

.

Антикритика А. П. Козлова в наш адрес в ответ на соображения, изложенные выше, занимает несколько страниц убористого текста в его очередной и, как всегда, познавательной монографии

. Подробный ответ на все его доводы здесь вряд ли уместен, ибо неизбежны повторения. Впрочем, многие оценки нашего решения проблемы соотношения преступления с составом не касаются его существа, а сводятся к тому, что оно является «любопытным и заковыристым» и им «заложена основа еще для 200-летней дискуссии о соотношении фиктивного состава преступления с преступлением…». По существу же автор по-прежнему ругает состав преступления за общеизвестную фиктивность: «О том, что состав преступления представляет собой фикцию, условность знают все криминалисты, в том числе и сам А. В. Иванчин»

. В итоге предлагается опять-таки изучать структуру преступления, уголовную ответственность обосновывать диспозицией нормы, которая охватывает все необходимые для ее наступления признаки, а состав преступления – исключить из уголовного закона, судебной практики и теории

. Нетрудно видеть, что автор верен своей позиции и продолжает отстаивать необходимость широкого внедрения во все ипостаси уголовного права категорий, заменяющих понятие состава. Только польза от такой замены, в отличие от вреда, остается по-прежнему неочевидной.

§ 3. Юридическая конструкция преступления как базовое техническое средство построения состава преступления и ее структура

Состав преступления строится на основе юридической (уголовно-правовой) конструкции преступления. Следует отметить, что в теории права имеет место большой разброс мнений относительно понятия юридической конструкции. С одной стороны, подробный анализ всех позиций выходит за рамки настоящего исследования, а с другой стороны, без решения ряда принципиальных вопросов общетеоретического характера окажется методологически уязвимым анализ собственно конструкции преступления.

Изложение нашего представления о юридических конструкциях следует предварить анализом учения Р. Иеринга, который первым обратил пристальное внимание на юридические конструкции. Именно их, наряду с юридическим анализом и логической концентрацией, он причислил к основным приемам юридической техники. Под юридической конструкцией ученый понимал «обработку правового материала в смысле естественно-исторического метода»

. Чтобы уяснить смысл этого метода, нужно упомянуть о различении Р. Иерингом низшей и высшей юриспруденции. Деятельность низшей состоит в толковании – извлечении наружу полного содержания законодательной воли. Чтобы конструировать, юриспруденция, по мнению названного ученого, должна сначала интерпретировать. Но юриспруденция не должна останавливаться на этой низшей ступени. Высшей ступенью является естественно-историческое понимание права. «Естественноисторический метод знаменует собою возвышение правового материала в состояние высшего агрегата. Это возвышение материала есть в то же время и возвышение самой юриспруденции»

.

«Юридическая конструкция, таким образом, является пластическим искусством юриспруденции, – писал выдающийся немецкий правовед, – предмет и цель ее – юридическое тело. Каждая работа, касающаяся его, поскольку она работа созидающая, подходит под понятие юридической конструкции – независимо от того, имеет ли она своим объектом тело, в его целом виде, вызывая его к жизни, или является только со свойством вспомогательным, объясняя отдельные происшествия в жизни тела, устраняя кажущиеся противоречия частностей с основным понятием – словом, какова бы такая работа ни была, лишь бы она имела своим предметом строение тела»

(курсив наш. – А. И.).

Правовыми телами Р. Иеринг именовал правовые институты и понятия (в числе последних и права в субъективном смысле). Заострим внимание, наконец, на ключевом слове в приведенной выше дефиниции – строение (тела). За примерами строения правовых тел Р. Иеринг обращался к субъективным правам, называя среди их «анатомических моментов» (как бы мы сказали, элементов) субъекта, объект, содержание, действие, иск. В установлении такого рода конститутивных элементов какой-либо правовой субстанции (вида договора, законодательного понятия и т. д.) Р. Иерингу, по сути дела, и виделась сущность юридической конструкции.

Р. Иеринг осветил также вопрос о том, как юридическая конструкция относится к главной задаче техники – «облегчению субъективного овладения правом». В результате обработки права конструкцией оно, на взгляд Р. Иеринга, возводится в систему – самую выгодную форму позитивного материала